– Побольше, поменьше, Кэп? – спросил стоящий с черпаком на раздаче Васятка, угловатый прыщавый недоросль лет семнадцати.

Я вспомнил, что он огрёб однажды весомых люлей от Натахи за привычку ходить в душевую вслед за женщинами. Само по себе это никого не беспокоило, душевая общая, но привычка шумно, с постаныванием, дрочить, заняв противоположную выгородку и уставившись горящим взглядом кому-нибудь в пах, некоторых раздражала. Например, Натаху. Возможно, тем, что дрочил он не на неё.

Эпическая картина «Голая Натаха на пинках выносит из душевой голого Васятку» потом долго смаковалась в кулуарах ценителями жанра «порнобурлеск». Здесь не так чтобы много развлечений.

– Сегодня, говорят, не особо погано, – вздохнул Васятка. – Я ещё не пробовал, потом поем.

– Бодрее, юноша, – сказал я воспитательским тоном, – не делайте из еды культа.

– Да какой уж там… – картошка шлёпнулась на тарелку неприятным слегка синеватым комком.

– Идёте сегодня? Сухпай собрать?

– А как же. Непременно идём, – вспомнил я.

– Соберу, – кивнул Васятка. – Эх, скорее бы уже…

– Терпение, молодой человек!

– Конечно, – вздохнул он, – вам-то хорошо, Кэп. Вы всё забываете. А день за днём на всё это смотреть…

Я взял бурый пластиковый поднос с едой и пошёл к столам. Я как всё забываю, так всё и вспоминаю. Каждый день преодолеваю бегом тот «спуск Авернский», которым они неторопливо бредут. Та же тоска на ускоренной перемотке. Хрен поймёшь, что хуже.

Поколебавшись, присел к Натахе. Надо верить себе вчерашнему, ибо кому ещё-то? Сэкиль скорчила рожицу, вздохнула и пересела к нам. Как там написал вчерашний я? «Липнет».

Котлета терпимая, картошка дрянь. Крахмальная размазня без вкуса и запаха. Хлеб плохо пропечён. Компот ничего.

– Кэп, ты как сегодня? – спросила, дождавшись, пока я доем, Натаха.

– Не знаю, не с чем сравнивать.

– Ты каждый раз немного другой. Вроде бы всё вспоминаешь, но…

– Ты сють-сють меняесся, – кивнула азиатка, – сюточку.

– И в какую сторону? – мрачно спросил я.

– Да хрен тя разберёт, – махнула ручищей Натаха. – Но я даже рада. Хоть что-то тут меняется. Идём сегодня? Сказать рукоблуду, чтобы сухари завернул?

– Идём, – кивнул я. – Я ему уже сказал.

– Я надеюсь, он руки моет, – фыркнула Сэкиль.

– Хорошо, что ты в форме, Кэп! – обрадовалась Натаха. – Я заберу сухпай.

– Встречаемся где всегда. Через полчаса.

«Всегда бери с собой. Не пишу, где. Если не вспомнишь, всё бессмысленно».

Я вспомнил. Стасик (все зовут его «Стасик», потому что его это бесит) зря обыскивает мою комнату. Я не такой дурак.

– Эй, осторожнее!

Чуть не пришиб дверью темнокожего вертлявого паренька.

– А зачем ты тут стоял, Смитти?

– Хотел постучать твоя дверь, белый маса, но боялся твоя сердиться!

– Смитти, не придуривайся.

– Прости, Кэп. Надеялся, ты ещё не вспомнил. В прошлый раз купился. Было смешно!

– Тебе. Тебе было смешно.

– Чем лучше юмор, тем меньше понимающих.

– Поэтому над твоими шутками смеёшься только ты?

– Ты понял, Кэп! Твоя такой умный, белый маса! Моя хотеть просить твоя…

– Нет, Смитти.

– Эх, правда, вспомнил. Не прокатило. А может, всё-таки…

– Нет. Не нужно оно тебе, Смитти.

– Ещё как нужно, Кэп, – мрачно буркнул негр. – Я больше всех хочу свалить из этой унылой серой задницы. Моей весёлой чёрной заднице тут не место.

– Если… Когда, – поправился я, – я найду дверь, то мы свалим все вместе. А пока не надо искать на свою задницу приключений.

«…Смитти – хитрая чёрная жопа. Не смотри, что кривляется, эта жертва аболиционизма очень себе на уме. Думаю, он мне/тебе/нам не верит. Считает, что мы найдём дверь и тихо свалим, оставив всех ни с чем. Разве что Сэкиль прихватим – у неё сиськи хороши. Он бы так и поступил, я уверен».

– Упрямый ты, Кэп… – вздохнул негр.

Развернулся и пошёл, пританцовывая, по коридору. Как будто в ушах его играет неслышное другим регги. А может, и играет. Почём мне знать.

Пистолет храню за ревизионным лючком нерабочего мусоропровода. Он в укромной нише, коридор просматривается, так что пока никто не отследил. Стасик душу бы за него продал какому-нибудь небрезгливому чёрту. Считает Артефактом Авторитета. Типа, если оружие будет у него, то с ним перейдёт и вся полнота власти. Как будто у меня она есть. Последнее, что мне нужно – это над кем-нибудь властвовать. Тот ещё геморрой.

Оглядевшись, достал из кармана ключ на 17. Он тут один, и без него открутить гайки с лючка сможет разве что Натаха-руки-пассатижи. Но ей пистолет не нужен, и в мусоропровод она не полезет – крыс боится. А я не боюсь, у меня с ними договорняк.

– Привет, Серый, твоя вахта? – сказал я крысюку, сидящему рядом с завёрнутым в тряпку пистолетом. – На, жри.

Умная тварь. Получает кусок хлеба и кусок котлеты, взамен не грызет кобуру и ремень. Во всяком случае, так понимаю наш договор я. Что там себе думают Серый и Бурый, по какому принципу они чередуются и так далее – без понятия. Но не грызут и каждый раз встречают. Хочется верить, что, если полезет кто-то посторонний, они его хотя бы цапнут. Но это так, фантазии. Крысы, как и все тут, себе на уме.

Серый принял пайку уважительно, ухватил котлету передними лапками и начал деликатно питаться. Крысы забавные. Главное, не давать им шанса остаться с тобой наедине, когда их много, а ты беспомощен. Поступят как люди.

Сожрут.

Застегнул ремень, закрутил гайки лючка, затянув посильнее, чтобы никто без ключа не добрался. Что-то ещё? У Натахи сухпай и инструменты, у меня пистолет и провалы в памяти, у Сэкиль фонарик и сама Сэкиль. Команда мечты.

***

– Третий вниз? – уточнила Натаха, помахивая кожаным чемоданчиком.

– Да.

– Замок там… А, ладно, справлюсь. На, Сека, тащи жратву.

Сэкиль не глядя протянула назад руку, Натаха вложила в неё пакет. Сухари из столовского хлеба, три котлеты в бумаге, фляжка с компотом. Больше нам не надо, потому что к вечеру вернёмся. Обязаны вернуться. Иначе меня обресетит, и хрен пойми, что тогда делать.

Нашу лестничную площадку мы приняли за ноль. Сегодня спустимся на три этажа вниз. Раньше ходили вверх. Хотя это одно и то же.

«…Не знаю, почему все надеются именно на нас. Наверное, в каждом народе должен быть свой Моисей, перед которым воды расступятся. Который выведет на свободу. Которому будут сорок лет пенять, что в плену кормили лучше…»

Кто-то думает, что за гипотетической Дверью Рай или Ад, потому что мы все сдохли, а это Чистилище. Кто-то считает, что выход из Матрицы, потому что всё ненастоящее. (Объяснить, на кой черт нужна низкобюджетная симуляция старого общежития, они не могут.) Есть сторонники теории заговора – эти, как плесень, везде заводятся. Считают, что это Эксперимент Правительства. Или масонов. Или рептилоидов. Если найти дверь и выйти, то наградят, как крысу, пробежавшую лабиринт. Хотя, если это эксперимент, то слишком умную крысу просто препарируют.

Большинству пофиг, что там будет, лишь бы свалить. Но выход никто, кроме нас, не ищет.

Некоторые, впрочем, считают, что ну его нафиг, и тут неплохо. Жратва дрянь, скука смертная, зато работать не надо и безопасно. А найдёшь дверь – и невесть какая жопа оттуда высунется. Эти пытались со мной «разговаривать». Огребли. Наверное, я действительно военный. Вломил им так качественно, что сам удивился. На одних рефлексах. Затаили теперь. Но мне насрать.

Стасик думает (если бурление жиденького говнеца в его черепушке можно назвать таким словом), что я ищу дверь ему назло. Если бы не я, его бы давно признали главным и выдали корону и гарем. Из симпатичных мальчиков.

Васятка уверен, что за дверью ему ДАДУТ. Кто и с какой стати – неизвестно. В ожидании этого светлого мига полирует нефритовый жезл мозолистыми ручонками. Поддерживает, так сказать, боеготовность.

Хитрая чёрная задница Смитти мечтает о полях ганджубаса под жарким ямайским солнцем. Очень ему не хватает тут возможности дёрнуть косячок-другой.