– Теперь мы знаем, как создавать макротопорогии без связанных кубитов, – добавила азиатка. – Нам теперь не нузны фикторы. Но вы нам нузны ессё меньсе!

– Эй, вы, амбассадоры мирового говна, – обратился к ним я. – Просто верните ребят. Для вас они триггеры суперпозиций, открывашки для коробок, нейрокубиты, коллективный Наблюдатель, чего-то-там Бозе-Эйнштейна, фикторы и так далее. А для меня – дети, которых я подвёл.

– Послушайте, Антон Спиридонович! – сказал Эдуард. – Не надо принимать радикальных решений, к которым вы так склонны. Я предлагаю путь Дорамы.

– А разве Дорама – это не Кобальт?

– Нет, Антон-сама, они паразиты на Коборьде, – объяснила азиатка.

– Я бы назвал это «синергией», уважаемая Сэкиль. Антон Спиридонович, я ведь серьёзно говорю – дайте нам с Настей шанс!

– Дорама – это новый мир, пап. Дорама всем нравится!

– Кроме меня, Настурция.

– Люди полны боли, пап. Мы формируемся через травмы и передаём их своим детям. Всё, что не вызывает боли, кажется нам ненастоящим. Но эту цепь взаимотравмирования можно разорвать.

– Разве не это пытался сделать Кобольд? Но благие намерения неизменно приводят в жопу. И ваши приведут туда же.

– Настя, он не поймёт. Они не поймут, – заявил Эдуард. – К чёрту, мы уже получили капсулы. Мы можем решить сами!

– Что не так с капсулами? – спросил я.

– Капсулы «Макара», – сказала Нетта. – Они предназначены для фикторов. Там твои ученики создали из детской мечты Дораму. Там твои боль и одиночество создали из вирпа меня.

– Это интерфейс воздействия на неориентированные топорогии, – добавила Сэкиль. – Я их программировара. Теперь, когда твои родитери законсири свой труд…

– Мои родители убиты.

– Поэтому их нисего не отврекаро.

– Пойдём, Настя, мы, в конце концов, не обязаны их спрашивать, – сказал Эдуард. – Надеюсь, Антон Спиридонович, однажды вы поймёте, что мы были правы.

***

– Давай, доська, – сказала Сэкиль.

– Степан, пора! – девочка обращалась куда-то в пространство, наверное, они с приятелем подключены к проекции.

Пол вздрогнул. Что-то гулко хлопнуло, зашумела вода.

– Как будто трубу прорвало, – сказал Иван.

– Натаса всё знает про трубы!

– Джиу, но зачем? – спросил жалобно Эдуард. – Ведь ты же наша! Ты была частью Дорамы! А здесь ты просто травмированный ребёнок – бросивший отец, вечно занятая мать, сдавшая тебя нам на передержку, как ненужного котика…

– Мои травмы – это и есть я. И я люблю свою мать.

– Боже мой! Джиу! Вот теперь я реально твоя фанатка! – заявила Клюся. – Распишешься на сиське?

Шум воды приближался.

– А как становятся Хозяевами? – спросил я нейку.

– Боль, которая никогда не уходит. Смерть, которая ничего не меняет. Страдание, которое никогда не заканчивается.

– Надеюсь, пить при этом диагнозе можно?

– Всё смеёшься, Аспид?

– Не плакать же.

***

В этот момент что-то случилось. Моя голова превратилась в фонтан огня и боли, непереносимого и прекрасного, бессмысленного и необходимого, окончательного и изначального, случившегося со мной, но без меня. А потом я умер, но это ничего не изменило. Только мир вокруг стал цветным.

Я уже и забыл, как он выглядит в цвете.

– Что случилось, пап? На тебе лица нет…

– Прозвучит странно, но я, кажется, застрелился.

– Эх, Кэп-сама, – сказала грустно Сэкиль, – сто зе ты так?

– Ну что, Сумерла, теперь я готов?

– Зачем тебе это, Аспид? Ты же человек Кобольда.

– Знаешь, нейка, я ничей человек. Кобольд, Дорама, государство, человечество – им нужно всё и плевать на цену, потому что заплатят другие. А мне нужны просто мои ребята. Те, что в капсулах, те, что в «Макаре», и те, что однажды окажутся в нём, потому что идти больше некуда. Кто их защитит, если не старый, злой, больной, сумасшедший Аспид? И мне не плевать на цену, потому что я готов заплатить только собой.

– Я с тобой, – взялась за мой локоть восхитительно материальная Нетта. – Хозяину обязательно нужна нейка.

– Вот у вас манера нежить плодить, – вздохнула Сумерла. – Нешто обычных людей мало?

– Эй, – сказала Клюся, – всё это очень увлекательно. Но ещё немного, и мы тут просто потонем.

– Выход там, – махнула рукой Сумерла, – а мне пора. Сегодня двери керсты откроются, и мы с Балием уйдём вместе.

– Можно, я останусь, матушка Сумерла? – спросила Фигля.

– Решилась, заложное дитя?

– Да, матушка Сумерла. Я и ненужная, и ничья, и не живая, и не мёртвая. Кому, как не мне, на Калиновом мосту сидеть, над рекой Смородиной ногами болтать? Нельзя месту пусту быть, заведётся дрянь какая.

– С этим к нему теперь, – показала на меня нейка. – А мне пора.

Эпилог

Everybody has won, and all must have prizes.Lewis Caroll. Alice in Wonderland

______________________________

– Отец!

– Я этот человек.

– Дальше тянуть нельзя!

– Настя, может, вы как-нибудь сами?

– Чёрта с два! Решение должен принять ты. Все ждут. Ты что не понимаешь, как это важно?

– Дочь моя!

– Я эта женщина.

– Вот именно сегодня надо всё решить?

– Я, как орёл к Прометею, каждый день прилетаю и клюю тебе мозг.

– Орёл клевал печень.

– В твоей слишком много виски. Итак, тебе не надоело?

– Надоело.

– А уж мне как надоело! Так может, ты уже примешь решение? Нетта, ну хоть ты скажи ему!

– Антон, она права. Время игнорирования истекло.

Нетта подошла сзади, обняла меня, скрестив руки на животе и положив подбородок на плечо. Сердце моё дало сбой и заколотилось быстрее. До сих не могу привыкнуть.

– Ладно, вы повергли мою неспособность принять неизбежное. Я выберу.

– Нетта, спасибо! – воскликнула Настя. – Ты почти превратила моего отца в человека. Как в кино – «Красавица и Чудовище», второй сезон, версия Тима Бёртона. Итак, отец, внимательно слушай и не говори, что не слышал. Воспитанники скинулись карманными деньгами, вышло немного, но Клюся добавила. Выпускники собрали побольше, им Кобальт выплатил, наконец, компенсацию, теперь они могут до конца дней своих плевать в потолок, и благодарны тебе, что не в крышку капсулы. Антонина хотела внести в общий котёл какую-то сумасшедшую сумму, она на тебя после возвращения Виталика чуть не молится. Еле отговорили.

– Молодцы!

– Не отвлекайся. Городская администрация выделила зал, так что на аренду тратиться не придётся.

– Они же терпеть меня не могут!

– Непублично – да. Но им проще улыбаться и махать, чем объяснить, за что именно. Ты же теперь фигура почти мистическая. Итак, на зале мы сэкономили, что высвобождает нам ещё…

***

Я слушал её рассуждения и смотрел, как она смешно, совершенно по-матерински, сдувает прядь с носа. Я балдел от запаха волос Нетты и от того, что её острый подбородок так ощутимо давит мне на плечо.

– …Лайса скидываться не стала, сказала, что у неё для тебя отдельный подарок будет. Эй, ты слушаешь?

– Лайса. Подарок, – послушно повторил я.

Лайса на меня в глубокой парадоксальной обиде, характерной для женщин, которые получили, что хотели, только чтобы понять, что хотели не этого. Иван пришёл в себя. Иван ушёл от неё. Сел в автобус – и только его и видели. Мне он тоже спасибо не сказал, но мне и не надо. Спасибо надо говорить Фигле, она теперь, как сама шутит, «при мёртвой воде буфетчица».

– Микульчик тоже сам по себе. Он только хихикает и подмигивает, это вообще нормально, пап?

– Это примерно ноль семь сухого, не обращай внимания.

– А по нему и не понять!

– Талант, что тут скажешь. Не то, что я.

– Ты тоже довольно убедительно притворяешься, не скромничай. Но я всё равно в курсе.

– Прости.

– Ничего, я смирилась с психопатическим отцом-нарциссом. Переживу и отца-алкоголика.

– Настя! – укоризненно сказала Нетта.