Наверное, если завернуть людей с детства в вату и не трогать, доставая только по праздникам, как ёлочные игрушки, то их личности были бы идеальны. То есть, шарообразны и покрыты не облупившимся блеском. Но и годились бы только для украшения ёлок. А уж те, кто их повесит на суку, всегда найдутся.

Михина любимая девочка в Дораме поцеловалась с мальчиком, отчего у сына образовался эмоциональный диссонанс. С одной стороны, она счастлива. С другой – Миха ревнует. Он, может быть, и сам бы с ней целовался. Хотя девчонки, конечно, дуры, и вообще все это глупости и сю-сю-сю. Но уж больно девочка хороша.

Феномен Дорамы, которую человечество, внезапно полунасильно выпнутое из затягивающей воронки виртуальных игр, приняло с удивительным энтузиазмом, обсуждался философами, культурологами, медиаэкспертами и прочими болтливыми бездельниками до хрипоты. Я не следил, но кажется, так ни до чего и не дообсуждались. Та крошечная её часть, которую я вижу с Михой, производит впечатление, прежде всего, высочайшим качеством и великолепной эмоциональной достоверностью. Технология проекционных поверхностей, погружающая зрителя внутрь зрелища, использована на тысячу процентов. Сценарий и режиссура гениальны абсолютно. С одной стороны, никаких натянутостей, условностей и неестественностей, свойственных даже лучшим из сериалов, с другой – никакой унылой однообразности, характерной для реалити-шоу. Смотришь с любого момента, с любой точки, с любого персонажа – и всегда есть действие, и всегда оно цепляет. Как им это удается?

Загадка.

***

Джиу вернулась, когда я сделал первый подход к снаряду на своей регулярной вечерней тренировке. То есть, всадил первые сто. Можно сказать, слегка разогрелся. Впереди соблазнительно маячили вторые сто, на которых начинает приятно отпускать напряг, и третьи сто, с которых начинается примирение с реальностью, которая есть боль. Да, половиной бутылки я сегодня не ограничусь, пожалуй. Решительно доберу до трёхсот!

Но мои планы на вечер разбились о планы Мироздания на меня.

– Доброй ночи, Антон Спиридонович! – Джиу деликатно не стала вламываться в окно, просто приоткрыла и заглянула.

Я со вздохом убрал бутылку и стакан. Пить при детях непедагогично.

– Можно мы войдём?

– Заходите, раз уж дверь для вас недостаточно сложный способ попасть вовнутрь.

– Пап, кто это у нас? – высунулся из своей комнаты не заснувший ещё Миха. – Ой… Ты же Джиу, да?

– Миха, это же взрослая линия! – укоризненно сказал я.

– А мне Настя показывала! Чуть-чуть! И они там почти не ругались! Ну, только немножко…

Вот так старшие сестры сводят на нет все педагогические потуги родителей.

– Да, я Джиу. А ты Миха.

– Уиу! Ты меня знаешь?

– Слышала. А это…

– Степан и Отуба! С ума сойти! Команда Джиу!

– Миха, мы потом поболтаем с тобой, обещаю. Но у нас, правда, слишком взрослая для тебя линия. И у нас есть слишком взрослый разговор с твоим отцом.

– Па-а-ап?

– Мих, понимаю, что ты теперь не уснёшь, но хотя бы попробуй, ладно? Я зайду к тебе попозже.

– Ну ла-а-адно… – сын вздохнул и закрыл дверь. Подслушивать он не станет, да и не услышит ничего, звукоизоляция в этом старом здании отменная.

Вместе с Джиу в окно залезли два подростка. Коренастый, с широким, курносым простецким лицом парень и чернокожее худое нечто в дредах. На вид все ровесники – лет по шестнадцать-семнадцать, но вид имеют чрезвычайно деловой. Одеты казуально, хоть в поход, хоть на тусовку. Но сейчас многие так одеваются – скин-толк сильно снизил значимость одежды. Все, кроме Джиу, покрыты вязью динамического узора орнаментов и картинок. Кстати, впервые вижу скин-толк на негритянской коже – серым по чёрному, для моего чёрно-белого зрения.

– Здравствуйте, Антон Спиридонович, меня зовут Степан, – вежливо представился парень.

– Отуба, – коротко назвался подросток, пол которого я сходу не определил, окинув меня острым и почему-то неприязненным взглядом.

– Рад знакомству.

Они только фыркнули, как недовольные ёжики. Подростков принципиально фрустририрует необходимость обратиться за помощью к взрослому. Но иногда приходится.

– Вы можете пожить у нас, но я обязан спросить – где ваши родители?

– В аду, – ответила очень серьёзно Джиу.

Глава 21. Кэп

If you don’t know where you are going,any road will take you there.Lewis Caroll. Alice in Wonderland

___________________________________________

Таскать туда-сюда контейнеры три раза в день – та ещё история. Без нас никто не хочет покидать этаж, будут лучше грызть замороженное пюре. Но при этом смотрят как на врагов народа. Поставили бы к стенке, но пистолет один, и он у меня. А если бы нет? Линчевали бы?

Да запросто. Последствия в таких случаях никого не волнуют, коллектив всегда туп и беспощаден, воспроизводя самые древние из мер социальной защиты. Накинуться толпой и растерзать того, кто не такой, потому что он, возможно, опасен.

– Стасик, меня достало. Я вам не дед Мазай. Нет ничего сложного в том, чтобы пройти несколько пролётов лестницы.

– Кэп, нельзя жить в обществе и быть свободным от него! – скорчил пафосную рожу любитель дешёвых цитат.

– Переселяйтесь туда насовсем, – встряла Натаха. – Тут всё равно воды нет. Ни помыться, ни посрать. Говном уже весь этаж пропах, во всех унитазах нагажено всклень.

– Но… – растерялся Стасик. – А как же…

– А что тут ловить-то? – удивился я. – Кровати ваши? Тумбочки? Всё это есть и там. А чего нет – притащим. Один хрен делать нечего, чего б не размяться?

– Кэп-сама деро говорит!

Стасик мнётся и отводит глаза. Потом решается.

– Я покажу.

В своей комнате он, кряхтя, отодвинул шкаф от стены. Смотрит укоризненно, но я не собираюсь ему помогать. Мало ли что он задумал.

В стене выбрана неровная ниша глубиной в два кирпича.

– Вот ты сраный граф Монте-Кристо!

Стасик выдалбливал острой железкой раствор и вынимал кирпич за кирпичом. Достиг немногого, но даже такой результат внушает уважение. И не побоялся же маникюр испортить!

Тут же лежит инструмент – обмотанный изолентой обломок ножовочного полотна.

– Ах ты воришка! – возмутилась Натаха.

– Это общественная необходимость!

– Попытка выкопать себе нору не тянет на общественное деяние, – возразил я.

– Это не нора, а выход!

– Тупо, – презрительно сказала Сэкиль.

– Погоди, Сека. А правда, что будет, если сломать стену?

Все задумались.

– Мы выйдем отсюда! Выйдем на свободу! – убеждённо заявил Стасик.

– Заткнись… – оборвала его Натаха. – Какую, в задницу, свободу… Ты правда думаешь, что всё так просто?

Я пытаюсь мысленно визуализировать план этажа. Выходит, что действительно эта стена относительно него наружная. Если предполагать, что какая-то «наружа» вообще существует.

– Вот проковырял ты, допустим, дырку. А дальше что? Прыгать с парашютом из трусов?

– А с чего ты взял, что этаж высоко?

Все снова задумались. То, что по лестнице можно спуститься так же, как и подняться, ни о чём, по большому счету, не говорит. Потому что если спускаться достаточно долго, то спустишься обратно на свой этаж, как по лестнице Эшера. Тут вообще всё такое… Эшерское.

– Я бы проковыряра и грянура. Одним гразком, – вздохнула Сэкиль. – Интересно зе…

У запасливой Натахи нашлось ещё несколько железяк, и мы вгрызлись в стену, как шахтёры-стахановцы. Скоблим, долбим, ковыряем раствор. Расшатываем и выколачиваем кирпич. Если не идёт – забиваем в щель деревянный клин и поливаем водой. Пока долбим другой, разбухшая древесина отламывает этот. Продуктивность метода не высока, но какой толщины вообще может быть эта стена? Три кирпича? Четыре?

Оказалось – шесть. Очень капитальная стенка. Выдернутый кирпич полетел на пол, а мы столкнулись бошками у квадратной дырки.