Я сложил руки на коленях, как хороший мальчик, и изобразил лицом готовность слушать.

– Он будет лезть в твоё детство и говорить про родителей. Не вздумай взорваться, как ты любишь, и послать его нахер, как ты обычно делаешь. Вообще не спорь. В конце концов, он будет не так уж и неправ, вопрос точки зрения. Если… Точнее КОГДА он тебя совсем сильно достанет, разговаривай с ним как про постороннего человека. Которого ты хорошо знаешь, очень похожего, но не тебя. Это будет сложно, ты даже сейчас не представляешь себе, насколько: вирт-терапия – это тебе не на кушеточке попёрдывать.

– Вирт? Ты сказал «вирт»?

– А ты как думал? Самая эффективная психотерапия давно там. А у нас в клинике, как ты знаешь, очень кстати есть оборудование.

– Да вашу мать…

– И мать, и отца, и проезжего молодца. Всё вспомнишь, от всего вздрогнешь.

– Но…

– Всё, наше время вышло. Тебе пора в капсулу. Учти – я не буду знать, что там с тобой происходит. Дальше ты сам по себе.

– Жопа ты, Микульчик, – вздохнул я, – но спасибо, наверное.

– Чем могу.

***

– Здравствуйте, Антон, располагайтесь.

Помещение не имеет мелких деталей, стены затемнены, но есть два кресла. Одно, видимо, для меня, второе в тени.

– Что, вот так всё буквально? – удивился я.

– Надо же с чего-то начать? – ответил с мягким смешком голос неопределённого гендера.

– А вы, простите, мальчик или девочка?

– А кем бы вы хотели меня видеть?

– Я бы вас вовсе не хотел видеть.

– Поэтому пока и не видите. А вы всегда начинаете знакомство с агрессии?

Чёрт. Чёрт. Чёрт. Предупреждал же меня Микульчик!

– Извините, – сдал назад я, – защитная реакция на неловкость ситуации.

– Вы защищаетесь, нападая?

– Я боксёр, привычка.

– Да, ваша биография в общих чертах мне известна. О чём бы вы хотели поговорить на первой встрече?

– Если вам известна биография, то вы наверняка в курсе, что это не моя инициатива.

– Безусловно. Одна из задач, которая стоит перед нами, Антон… Именно «нами», заметьте, вы тоже активный субъект процесса, – это определить вашу профпригодность для работы с детьми. Но это не единственная и не главная задача. Нам с вами предстоит пройти большой совместный путь, на котором вас ждёт множество открытий о себе. Вы закончите его другим человеком, обещаю!

– А если я не хочу становиться другим человеком? – осторожно, изо всех сил стараясь не проявлять агрессии, спросил я. – Если меня всё устраивает?

– Действительно устраивает?

– Целиком и полностью!

– Вы такой хороший человек?

– Э… Ну, как сказать… Не идеальный.

– Вы себе нравитесь?

– Ну… Такое. Не особо…

– Вы одобряете все свои поступки?

– Ну, блин…

– Вам никогда не хотелось вернуться назад и поменять жизненные выборы?

– Хм…

– Вам не бывает стыдно при воспоминаниях о прошлом?

– Да постоянно.

– Вы счастливы?

– Чёрта с два, – признался я.

– Так может быть, вас всё-таки не всё устраивает? И нам есть над чем поработать?

– Поймали, – сказал я. – Наверное, есть.

– Я вижу, – сказала тёмная фигура в кресле напротив, – вы имеете предубеждение против терапии. Почему?

– Это для слабаков, – заявил я уверенно. – Человек должен сам пасти своих тараканов.

– Люди не заслуживают помощи?

– Люди склонны слишком на неё полагаться. Помоги им раз, другой, третий – и вот они ручки сложили и ждут, что ты будешь решать их проблемы вечно.

– Как ваши воспитанники?

Ах ты хитрая тварь.

– Нет, – сказал я осторожно, – не так.

– Почему же?

– Во-первых, они дети. Во-вторых, они пострадавшие дети. Они не способны решить свои проблемы самостоятельно. До того момента, когда они начнут справляться сами, их надо поддерживать.

– То есть, не все люди должны, как вы выразились, «сами пасти своих тараканов»?

– Иногда тараканы слишком сильные, или люди лишком слабые.

— Значит, некоторые люди всё-таки имеют право на помощь?

– Имеют.

– Но не вы? Почему?

– Помощь нужна слабым.

– А вы, значит, сильный?

– Стараюсь.

– Зачем?

– Что «зачем»?

– Зачем вы стараетесь быть сильным?

– Не понял… — озадачился я.

– Сила – для вас цель или средство? Вам нужно быть сильным, чтобы делать что-то требующее силы? Или просто надо быть сильным, потому что вы должны быть сильным? Потому что не считаете возможным принять помощь? Не можете её попросить?

– Помощь нужна слабым.

– Вы видите, что мы пошли по кругу? Вы должны быть сильным, так как не можете попросить помощи, потому что помощь нужна слабым, а вы должны быть сильным…

– Да, есть такое, — признал я.

– Давайте посмотрим на это с другой стороны. Когда у вас начались боли, вы пошли к врачу. Это не противоречит вашим представлениям о том, что вы сильный и не нуждаетесь в помощи?

– Ну, это же другое!

– Почему?

– Э… Я думал сначала, что застудил или потянул. А когда понял, что само не пройдёт, то, конечно, пошёл к Микульчику.

– То есть, вы не отрицаете для себя возможность принятия медицинской помощи?

– Разумеется, я ж не идиот. Аппендикс сам себе не всякий вырежет.

– Но, принимая помощь, к примеру, хирурга или травматолога, вы не готовы принять помощь врача-психотерапевта? Какие ещё врачи, по-вашему, «для слабаков»?

Вот зануда, а?

– Ладно, вы правы, это не очень логично. Но только если воспринимать психотерапевта как врача.

– А меня вы воспринимаете как опасного врага, который покушается на вашу личность?

– Отчасти, – признался я. – Ничего личного, но вы для меня угроза. Не в смысле личности, а в смысле работы. В вашей воле меня её лишить.

– Работа вам так дорога? Люди редко эмоционально привязаны к своей занятости. Ведь там, если не ошибаюсь, не очень большой доход?

– Да, зарплата крошечная, – признал я.

– Значит, она так важна для вас по другим причинам?

– Я отвечаю за детей. Это важно.

– Вы так уверены, что никто другой не справится лучше? При том, что вы, как вы сами признали, не идеальный человек?

– Это было бы самонадеянно с моей стороны. Я не педагог, да и администратор из меня как из жопы керогаз. Если бы мне не помогала… Не помогали другие, мы бы давно обанкротились. Но есть важный момент – мне не всё равно, что будет с этими детьми.

– А почему вам не всё равно?

– В смысле? – опешил я.

– Разумеется, как директору вам не безразлично то, что происходит с вашими воспитанниками. Но есть административная ответственность, а есть глубокая эмоциональная вовлечённость. В деле отмечено, что ваша забота о детях выходит за границы служебной обязанности.

– И где сейчас проводят эту границу?

– В соблюдении обязательных административных процедур и протоколов. Когда возникает серьёзная проблема с одним из ваших подопечных – вы действуете как чиновник муниципального департамента образования, каковым являетесь по факту директорства? То есть обращаетесь к психологическим и ювенальным службам, составляете соответствующие документы, фиксируете проблемы в личном деле, делегируете ответственность специалистам?

– Э… Боюсь, не всегда.

– А как вы поступаете?

– Ну… Стараюсь как-то решить проблему сам. Иногда достаточно просто поговорить. Честно и откровенно, доверие за доверие. Сказать: «Ты справишься, а я помогу». Чёрт, это же дети, а не табуретки какие-то. Им и так досталось по самое некуда, не хочу запускать их в административную мясорубку. Там никто в их проблемы вникать не будет, в системе эмпатии ноль.

– То есть поступаете как эмоционально мотивированный человек, а не как администратор детского воспитательного учреждения? Демонстрируете готовность защищать безусловно, как родитель, а не поступать согласно установленным правилам, как педагог?

– Можно сказать и так.

– Или навязчиво транслируете им свою тревожность в отношениях с окружающим миром? Формируете отношение, разделяющее на своих и чужих? Создаёте эмоциональную зависимость, которая потом станет проблемой взросления?