Навалившись вчетвером, развязали мне руки и привязали их к раме кровати. Теперь они хотя бы не так затекают. С женщинами поступили так же.

– Может, их сразу раздеть? – предложил кто-то.

– Давайте не будем начинать с насилия, – отказал этому озабоченному Стасик. – Возможно, окажется достаточно их присутствия. Пододвигайте стулья, садитесь рядом, ночь уже близко.

Вокруг нас сгрудились люди, каждый старается поставить стул вплотную к кровати и коснуться наших тел. Стасик положил руку мне на живот, и это крайне омерзительно.

– А ну, кончай меня лапать, онанист! – возмутилась сзади Натаха.

Сэкиль и Абуто молчат, я тоже. Разговаривать бесполезно. У моего плеча устроился на стуле Сэмми, и вторую руку Стасик положил ему на колено. Негр поморщился, но руку не сбросил.

– Начинается, Станислав, – говорит кто-то, кого я не вижу. Голос женский.

– Держитесь за них.

В меня судорожно вцепился десяток рук. Некоторые делали больно, будут синяки, но я не обращал на это внимания. Я сосредоточился на том, как тонкое лезвие натахиного самоточенного ножика осторожно подрезает тканевую полосу, которой привязана к кровати правая рука. Молодец, Сэмми, не слил нас. Одной правой маловато, но надо же с чего-то начинать.

– Су-ука, блядь, су-у-ука… – начал подвывать мужской голос за спиной.

– Божемой, божемой, божемой… – вторит ему женский.

– Убейте меня кто-нибудь!

– Не могу больше, не могу!

– Ямёртвая, ямёртвая, ямёртвая…

Руки вцепляются в меня сильнее, кажется, сейчас будут рвать на куски.

– Да больно же блядь, что вы творите! – орёт Натаха.

Треск ткани и крик:

– Прекратите! Не надо!

Кажется, там переходят к более близким тактильным контактам. Ну давай, Сэмми, режь быстрее!

Негр сереет на глазах, глаза его закатываются. Последние волокна – и он оставляет нож в моей ладони.

Слышу звуки потасовки и визг Сэкиль – кажется, там не поделили, кто будет её первым насиловать. Бью освободившейся правой Стасика снизу в нос, чувствую, как ломается хрящ. Угол неудобный, замаха нет, лезвие в руке мешает, но я постарался. Стасик отлетает, отваливаясь от кровати, и я быстро пилю тряпку на левой. Мне никто не мешает специально, вцепляются в руки и ноги, не видя, что происходит. На, получи! Ах ты так? Ты тоже… Теперь ноги.

Они не способны оказать сознательное сопротивление, просто цепляются за одежду и руки, пытаются то ли обнять, то ли повиснуть. Со всех сторон вой и плач, кто-то стоит на коленях, молча и страшно бьётся головой о кафельный пол, словно в пародии на молитву. Сухой мерзкий стук, летят капли крови. Завывающая женщина пытается порвать себе вены алюминиевой вилкой, потом бросает её и с разбегу врезается головой в стену, неловко заваливаясь на бок.

Я аккуратно вытаскиваю у Стасика из кармана свой пистолет, и к нему сразу тянется несколько рук, которые я отбиваю рукояткой. Патроны в дефиците, пусть сами как-нибудь. Сэкиль бешено вращает глазами и пытается кусаться, майка разорвана спереди сверху донизу, штаны спущены, какой-то мужик рвёт с неё трусы, но они прочные, и ей больно. Бью его ногой в копчик, ноги ещё не отошли, удар выходит смазанным, но хватает – отлетает с криком. Натаха каким-то образом освободила одну руку и теперь душит ей Васятку, но тот, даже выпучив глаза и задыхаясь, терзает руками её грудь. Одним движением ножика перехватываю верёвку на руке Сэкиль, сую в освобождённую ладонь рукоять. Кинувшись к кровати Абуто, где кто-то буквально зубами грызет её голое чёрное бедро, вижу краем глаза, как азиатка втыкает лезвие кому-то в пах.

Нападающих много, но они бестолковы, неумелы и не вполне уверены, чего хотят больше – растерзать нас или покончить с собой. Мы бы отбились, я уверен – но тут меня обресетило.

Глава 14. Аспид

Five nights warmer than one night. But they should be five times as cold.Lewis Caroll. Through the looking-glass

________________________

На утренней пробежке оконфузился – не сразу заметил, что бегу не один. Нельзя так глубоко задумываться, не моё это. Но надо же было придумать, что врать психотерапевту, чтобы он не догадался, насколько я невменяем?

– Привет, Алёна, – сказал я, споткнувшись от неожиданности и чуть не упав.

– Чудо явлено? – ехидно спросила она.

– Видали мы чудеса и почудесатее.

С Петровичем я пытался связаться весь вечер после Совета, но безуспешно. Может быть, он теперь слишком большая шишка для того, чтобы разговаривать с бывшим сотрудником, а может, я у него в блэклисте как не представляющий никакого интереса для «Кобальт Системс». Он теперь топ-топ-топ менеджер, не глава компании, но где-то рядом. Витает в эмпиреях. Что ему директор муниципального детдома в заштатном городишке на задворках всего. Удивительно не то, что он не ответил мне. Удивительно, что он лично вмешался в ситуацию. Дело тут не во мне, конечно, а в кобальтовском оборудовании, установленном в «Макаре». В уникальных капсулах. А Злой Аспид устраивает Кобольда в качестве цепного пса при них. И что на это скажешь? Они правы. Хер я их кому отдам.

– Так что с обещанием? – напомнила о себе Джиу.

– Ладно, – признал я, – чудо было. Лет пять не видел Петровича, и появился он как нельзя вовремя. Выкладывай, что тебе нужно.

– Мне нужна Сумерла.

Сказать, что я удивился, – это как назвать «Кобальт Системс» просто «компьютерной фирмой».

Я конкретно охуел.

Пришлось снова прервать пробежку и присесть на лавочку. Этак недолго и форму потерять.

– Прости, Алёна, я тебя правильно расслышал? Тебе действительно нужна эта древняя злобная хтонь?

– Она нейка.

Вот сразу всё понятно стало, да…

– Она-то нейка, что бы это ни значило. А ты что такое?

– Я не «такое». Я «такая». У вас, Антон Спиридонович, правильные рефлексы, верьте им.

***

– Твои рефлексы, Антон, это патология на патологии, – сказал Микульчик.

Я в это время боролся с рефлекторным желанием разбить ему физиономию, поэтому промолчал, только посмотрел со значением.

– Ты истерический социопат, и давно бы подался в маньяки, если бы это не уравновешивалось болезненными потугами защитить всех, кого тебе не хочется убить. Как хочется сейчас убить меня.

– Микульчик, ты пизданулся? – не выдержал я. – Может, тебе как-то поменьше пить, что ли?

– Да, алкоголь – ещё одно твоё слабое место, – невозмутимо продолжил доктор. – Он защищает тебя от длительного накопления негативного напряжения в психике, периодически обнуляя стрессовый потенциал, но он является проблемой сам по себе.

– Кто бы говорил!

– Мы сейчас обсуждаем не мои проблемы, а твои.

– Ты моя проблема, чёртов мозгоправ!

– Нет, не я. Я не могу быть твоим контролирующим терапевтом, мы слишком близко знакомы. Работать с тобой будет другой. Поэтому заткнись и слушай. Ты чёртов бешеный псих, и любой хороший специалист немедленно это увидит.

– Откуда тут…

– Ты можешь помолчать, агрессивный ты кретин? Я пытаюсь тебя спасти, между прочим! Ты должен в общих чертах представлять, в чём твои проблемы, прежде чем тебя за них ухватит и начнёт выкручивать назначенный терапевт. Я сейчас иду против медицинской этики и могу нанести твоей психике дополнительный вред, вываливая на тебя то, что ты должен осознать в процессе терапии сам. Но я не могу придумать ничего лучше.

– Ты знаешь, кого мне назначат?

– Понятия не имею.

– Но это будет нейтральный специалист или какой-то карманный докторишка, как ты?

– А без разницы. Любой скажет: «Этот парень ебанутый на всю башку». Примерно через полчаса разговора с тобой. И не пытайся меня оскорбить, это не работает.

– Не работает, – признал я, – но как приятно!

– Послушай, – устало сказал Микульчик, – происходят всякие говённые штуки, и я хотел бы видеть детей под твоей защитой. И то, что ты агрессивный психопат, в данном случае только на пользу. Поэтому прекрати сублимировать через вербальную агрессию и послушай уже, наконец, что я тебе говорю.