С заднего ряда привстал и поклонился светящийся от удовольствия Эдуард. Чему он радуется? Должность собачья, проблем выше крыши, зарплата вообще никакая. Неужели ему так хорошо откатят с передачи здания?

– Напоминаю, все имеют по одному голосу, а Антон Спиридонович – два. Как директор и как член совета. Приступим? – мэр явно торопится покончить с неприятной процедурой.

– Прошу прощения, – раздался знакомый голос. Вот уж не думал, что услышу его ещё раз.

В торце стола соткался из игры света и наночастиц элегантный и представительный пожилой седовласый мужчина, одетый в идеальный костюм.

– Вы начали раньше запланированного, – с лёгким укором сказал он мэру. – Я мог случайно пропустить заседание!

– Но… Вы же… Мы же… Мы не ожидали, что вы примете участие! Вы же игнорировали последние… Сколько? – мэр прислушался к ассистенту. – Да, последние восемь совещаний.

– На них не обсуждалось ничего интересного, – отмахнулся Петрович, мимоходом кивнув мне. – Тем не менее, за нашей компанией сохраняется право вето.

– Но позвольте! – недовольно сказал муниципальный образованец. – Почему? Ваша компания больше не является ключевым спонсором учреждения!

– Разве? – крайне иронично уставился на мэра Петрович.

– Э… Тут небольшое недоразумение… – мэр местами побледнел, местами покраснел и сразу весь вспотел. – Вы просто не в курсе, там по другой графе проводится… Сложная отчётность… Непубличные суммы…

О, так он ещё и денежки наши прикарманивает? Нет, дело-то обычное, но чтобы вот так совсем все?

– Так я могу высказаться? – невежливо перебил его Петрович.

– Да-да, разумеется, – проблеял мэр, обтекая лицом и глядя в угол.

Надо же, ему всё-таки неловко. Я думал, совесть у них изымают под роспись при вступлении в должность.

– Так вот, – Петрович знакомым жестом погладил совершенно седую бородку. – «Кобальт системс» категорически не приветствует замену директора в данном учреждении, а также передачу известной вам недвижимости другому собственнику.

Он прожёг строгим взглядом проекцию инвестора, отчего она замерцала и исчезла. Или тот просто решил, что делать тут больше нечего и отключился. За ним, ещё раз кивнув мне, исчез и сам Петрович.

За столом сначала косплеили немую сцену из «Ревизора». А потом, придя в себя, решили втоптать меня в землю хотя бы там, где можно.

Меня оставили директором (с Кобальтом бодаться – дураков нет).

Меня снова лишили бонусов. Но я на них и не надеялся.

Мне принудительно поставили заместителя – «с испытательным сроком в полгода». Не потому, что они сомневаются в его пригодности на должность, а потому, что пока идёт этот срок, я не могу его уволить. Полгода Эдуарда! Как бы его не убить случайно. Или наоборот, организовать несчастный случай?

Меня приговорили к психотерапевтическому обследованию в заведении доктора Микульчика.

Пока медицина решает, насколько я адекватен (Адекватен чему?), заместитель директора – Эдуард – имеет право голоса на совете. И обязанность выносить на совет любые мои распоряжения, которые кажутся ему неверными, и не исполнять их до тех пор, пока совет не утвердит. Теперь я имею под боком официального саботажника, который может парализовать всю деятельность «Макара», а я его даже уволить не могу.

Несчастный случай кажется всё более привлекательным вариантом.

Глава 13. Кэп

It’s a poor sort of memory that only works backwards.Lewis Caroll. Through the looking-glass

_________________________________

– Доброе утро, Кэп!

На меня смотрит удивительно некрасивое женское лицо. Его черты напоминают неудачно размазанный по сковородке блин.

– Я Натаха! – радостно скалится оно кривоватыми жёлтыми зубами. Над верхней губой небольшие усики, брови внушительно-кустисты, под ними прячутся крошечные бесцветные глазки.

Отодвигается, и я вижу, что женщина по-своему гармонична – с фигурой ей не повезло так же, как с физиономией. И почему она лежит рядом со мной в… Ах, нет, не в кровати. На брошенных на пол какого-то пыльного склада матрасах. Мы что, бомжующая пара? Я настолько никчёмен, что не нашёл никого симпатичней этой говорящей тумбочки? Почему «Кэп»? Я бывший моряк, что ли? «А теперь вот я бичую, так как списан подчистую с китобоя-корабля», – всплыла в памяти строчка.

Ага, стихи, мы, значит, помним. А кто таков и где проснулся – нет. Очаровательно.

За спиной что-то зашевелилось.

– Привет, Кэп! Я Сэкирь!

Симпатичная азиаточка. Может быть, я не безнадёжен. В зеркало бы глянуть.

– Вы ни хрена не втыкаете щас, Кэп! – Натаха как бульдожка – дружелюбна так же, как и уродлива. Кажется, что сейчас оближет от избытка чувств. – Но это пройдёт! Чуток потерпеть – и память вернётся! Почти вся! А чего не вспомните – мы с Секой вам расскажем!

– А есё у вас бумазка есть, где вы всё записываете! Вот она! Но там сначара неправирьно! Вы писете, сто мне нерьзя верить, а это не так! Вы узе передумари! Я хоросая!

Азиатка прильнула ко мне сзади так, что организм бодро отреагировал. А ещё мне нужно в туалет.

– Сортир там, Кэп! – сказала Натаха, заметив мой ищущий взгляд. – Но душа нет. Мы тут все немного не розами пахнем. И да, увидишь чёрную страшную бабу – не удивляйся. Приблудилась.

Страшную? Если страшнее неё – то как бы до сортира успеть добежать.

Негритянка спит на матрасе в соседнем ряду стеллажей. Страшна разве что для тех, кто не видел негров, а так – обычная. Губы чёрные варениками, расплющенный широкий нос, кучерявая жёсткая волосня. Худая, костлявая, ноги длиннющие. Выглядит измученной даже во сне. Видать, жизнь не балует.

А вот в сортире…

– Эй, как вас там… Натаха и… – позвал я тихо.

– Чего, Кэп? Бумага кончилась?

– Это так и должно тут висеть?

За проходящую под потолком трубу привязан дешёвый дерматиновый брючный ремень, в его петле повис сизо-серый негритос. Ну кто ж так вешается? Продел в пряжку, сунул башку и с унитаза шагнул. Ремень и не затянулся толком. Вон, до сих пор ноги подёргиваются.

– Блядь, Сэмми, дебила кусок! – расстроилась Натаха. – Я его приподыму, а ты режь. Вот тебе ножик, сама точила…

Женщина без видимого усилия приподняла то ли негра, то ли его тело, я, встав на многострадальный унитаз, перерезал ремень. Вытащил его в помещение и вернулся чтобы воспользоваться, наконец, санузлом по назначению.

Когда вышел, мне открылась дивная в своей сюрреалистичности сцена – Натаха, стоя на четвереньках, впилась в губы дохлого негра могучим поцелуем, а из-за стеллажа на это смотрит глазами страдающей от запора жабы перепуганная негритянка.

Прервав поцелуй, женщина налегла на грудную клетку удавленника – аж рёбра захрустели, и я понял, что она просто проводит реанимационные мероприятия. Видимо, он ещё не совсем дохлый. Твою мать, да что тут происходит вообще? И где это «тут»?

– Давай я сердце, а ты вентиляцию.

Натаха кивнула и снова впилась в пухлые негритянские губы своими. Энтузиазм такой, что он сейчас, кажется, надуется, как воздушный шарик, и взлетит к потолку. Я налёг на грудную клетку и понял, что умею делать непрямой массаж. Помню не головой, а руками.

Через десять нажатий-вдуваний негр задёргался и замотал головой, пытаясь увернуться от энергичных оральных взаимодействий.

– Жить будет, – констатировал я и оставил их с Натахой наедине. После таких медицинских процедур она, как честный человек, должна на нём жениться. И нет, я ничего не перепутал.

***

– Привет! – кивнул я откровенно паникующей негритянке. – Меня, кажется, зовут Кэп.

– Здравствуйте, – осторожно ответила она. – Я, кажется, не знаю, как меня зовут.

– Абутой тебя кличут! – откликнулась Натаха.

– Абуто, да… Как я могла забыть? А кто вы и где мы?

– Я Натаха, этот висельник-доброволец – Сэмми, там ещё где-то в углу Сэкиль.