– Вот прошмандовка! – сказала та в сердцах.

– Отставить бабские разборки.

– Есть, Кэп!

– Есть, Кэп-сама!

– Но мы ей не верим!

– Совсем не верим!

– И будем охранять твой сон!

– Как самураи своего даймё!

Я устроился в углу и наскоро записал события уходящего дня. Увы, вопросов в рукописи прибавилось, а ответов – нет. Мои «самураи» задрыхли раньше меня, так что пришлось их растолкать, чтобы улечься. От Натахи пахнет потом и она храпит. От Сэкиль пахнет горько, и она дышит во сне беззвучно. Не знаю, чем заняты негритянка и Сэмми, их не слышно.

В кои-то веки заснул сам, а не вырубило.

Глава 12. Аспид

Well, I never heard it before, but it sounds uncommon nonsense.Lewis Carol. Alice in Wonderland

– Привет, Аспид!

Я промолчал, мрачно покосившись на догнавшую меня девчонку. Утренняя пробежка – ритуал для сохранения остатков самоуважения. Я ещё могу пробежать пятерочку в приличном темпе несмотря на то, что мне на днях сорок, я выпиваю полбутылки в день, сижу на антидепрессантах и страдаю хроническими болями. Микульчик, правда, пытается меня убедить, что я ими не страдаю, а наслаждаюсь из извращённого аутомазохизма. Наказываю себя за то, что мудак. Это он не знает, сколько я пью. Никто не знает. Кроме Нетты. И вообще, кто бы говорил – Микульчик и сам прилично закладывает.

– Ладно, не «Привет, Аспид», – сказала, не выдержав моего молчания, Джиу. – Антон Спиридонович, здравствуйте.

– Привет, Алёна.

– Лучше Джиу.

– Не лучше. Ты у меня числишься в Алёнах, значит, пока так и буду называть.

– Как знаете.

– Не боишься? – я кивнул в сторону букета камер на столбе, мимо которого мы пробегали. – Ты же в ориентировках как пропавшая.

– Нет, не боюсь.

– Почему-то я так и думал. А их не боишься?

Навстречу неторопливо катились на электротележке двое Лайсиных подчинённых. Мы обменялись с ними кивками.

– Полицейские больше доверяют Кобольду, чем глазам. Они без подсказок ассистента себя в зеркале не узнают.

Алёна бежала легко, подпрыгивал на спине синий рюкзачок, развевалась короткая, выше колена юбка.

– Так вы мне поможете? – спросила она через полкилометра.

– В чём?

– Скажите «Да», и расскажу, в чём.

– Не покупаю котов в коробках. Может, они уже дохлые.

– А как же романтика и авантюризм? Ставка вслепую? Слабо?

– Стар я уже для «слабо».

– А если баш на баш?

– У тебя есть что предложить?

– Есть.

Разговаривать на бегу – дурное занятие. Сбил ритм дыхания, потерял настрой.

– Ладно, давай сядем вот на эту лавочку и поговорим серьёзно.

Мы остановились и присели. Она ничуть не запыхалась, а вот я немножко да. Возраст и нездоровый образ жизни однажды меня доконают.

– Алёна, тебе стоит не бегать от полиции, а рассказать всё. Можно персонально Лайсе, я устрою вам встречу. На нелегальном положении ты долго не проживёшь.

– Фу, какая скучная взрослая мысль, Аспид! У вас, что в детстве не было домика на дереве?

– У меня в детстве не было вообще никакого домика. А теперь я скучный и взрослый, меня зовут Антон Спиридонович, и я видел уже все виды подростковых провокаций в свой адрес.

– И никакого бунта? У вас репутация анархиста.

– На фоне местных чиновников такую репутацию имел бы даже Бенкендорф. Алёна, давай не будем отнимать друг у друга время.

– Хорошо. У вас ведь неприятности?

– Всего лишь последние тридцать лет. До того жизнь моя была вполне безмятежна. Кстати, самые свежие связаны с тобой.

– Я про попечительский совет. Вы знаете, что вам приготовили чёрную метку?

– Догадываюсь. Если Микульчик меня не поддержит, то будет сложно.

– Вы оптимист насчёт «сложно». У вас нет шансов. «Макар» отберут, вас выгонят, детей отдадут в новое помещение новому директору.

– Откуда у них взялся новый директор?

– А вам не всё равно?

– В целом пофиг, да.

Девочка очень по-взрослому права. Я, конечно, подёргаюсь, но меня задавят большинством. Разве что удастся воззвать к совести Микульчика. Если он её пока не пропил.

– Я могу помочь.

– Хм.

Я оглядел её – девочка-азиатка, шестнадцать лет, причёсочка-каре, гольфики, юбочка. Сидит как примерная школьница, руки на коленках. Не похожа, в общем, на человека, способного повлиять на представителей региональных элит.

– Не верите?

– Сомневаюсь. Тут нужно чудо, а не глазки строить.

– А если будет чудо? Поможете?

Ситуация чертовски смахивала на ловушку, но я согласился. Вариантов, кроме чуда, у меня нет.

Алёна откланялась и убежала, а я пошёл уже не торопясь. Не было настроения заканчивать пробежку, ускоряя своё возвращение к неприятностям, которые, я не сомневался, меня уже поджидают. И, разумеется, как в воду глядел.

***

– Отец!

– Я этот человек.

– Какого чёрта?

– Какого чёрта что?

– Какого чёрта по «Макару» шароёбится какой-то мутный гондон, утверждающий, что он новый директор?

Она говорила подчёркнуто громко, явно в расчёте, что так смело поименованный персонаж её услышит.

– Я, конечно, не очень новый, но определённо директор, – ответил я, тоже слегка повышая голос, – и я этому самозванцу сейчас дам по тыкве.

– Не надо мне по тыкве! – вышел из гостиной в прихожую молодой (То есть до тридцати, святое Мироздание, для меня это уже «молодые»!) человек весьма интересной наружности. Высокий стройный красавец с породистым лицом. Прямой нос, голубые глаза, длинные волосы и отлично сдизайненные геометрические нанотату на лице и руках. Сука, эльф какой-то, только что уши не торчат.

– Девушки неверно меня поняли, Антон Спиридонович!

Где его учили так улыбаться? На курсах «Как вызвать ненависть всех окружающих мужчин»?

– Мы знакомы?

Риторический вопрос. Я бы такого красавчика запомнил, хотя бы из чёрной зависти.

– Нет, но я много о вас слышал. Весьма разного, признаться, но хорошего больше.

– Я не пустила его дальше прихожей, – подоспела решительная Клюся с битой в руках. – Шляются тут всякие!

И она, и дочь смотрят на визитёра настороженно, но с интересом. Не удивительно. Он так ослепительно-элегантен, что хочется надеть сварочные очки. Я в своём костюме для пробежки выгляжу на его фоне престарелым потасканным гопником.

– А я о вас и сейчас не слышу, – осадил его я.

– Ах, извините. Я Эдуард. Эдуард Андриевский.

Дочь, не удержавшись, прыснула, а от моего пристального взгляда замахала руками и скрылась за угол, чтобы проржаться.

– Ах, ну если Эдуард! – захихикала Клюся.

Гость растерялся в полном непонимании ситуации. Явно не такой реакции ждал он в ответ на своё представление.

– Я сказал что-то смешное? – он быстро оглядел себя, предположив некий забавный непорядок в одежде, но нет – по-прежнему совершенен, и даже ширинка не расстегнута.

– Не обращайте внимания, – отмахнулся я.

***

Это наш внутренний юмор. Внутрисемейный я бы сказал, включая в этот круг Клюсю. Эдуардом звали первого поклонника дочери, приторного и самовлюбленного мудака. По первому разу его ухаживания («эдуардинг», как я это называл) развлекали её довольно долго, но потом послала так далеко, как он и заслуживал. С тех пор «эдуард» стало именем нарицательным.

«Очередной «эдуард», пап, не беспокойся. Если будет серьёзно, я тебе скажу».

Я не то чтобы не беспокоился, но в личную жизнь не лез, отчётливо понимая, что могу выступать только в качестве отрицательного примера. Клюся эту шутку отлично знала, они часто вместе с Настей хихикали, обсуждая безнадежную «эдуардовость» очередного претендента. В общем, визитёр не мог представиться более неудачно.