Вскоре, Кагэтора оказался внутри. Тут, вопреки ожиданиям, оказалось не так уж и броско. Темноватое и совсем небогатое помещение, освещалось лишь несколькими десятками свечей. Солнечный свет проникал лишь через три, раскрытых парадных двери. Зато, место здесь хватало с лихвой. Князь Нагао отметил, что в одном этом помещении, можно разместить половину всей армии Этиго. Заняв место в третьем ряду, что соответствовало его рангу, он начал ждать.
Все его соседи по ряду выглядели совершенно одинаково, – синие мантии – каригину с разрезами на плечах, высокие шапки эбоши или кам16. Различались они разве, что по лицам, телосложению и родовым камон. Вообще все собравшиеся в этой зале люди, ряд за рядом, от самого входа, до помоста где сидел Император, закрытый полупрозрачной ширмой, переливались двенадцатью разными цветами своих одежд.
Вскоре, когда все собрались, за Императорской ширмой зажгли свет и все смогли немного разглядеть божественного тэнно. Оказалось, что Император Огимачи, сорока трёх лет от роду, был уже достаточно седой. Продолговатое лицо, чуть сплюснутое, с прямым, без изгибов носом, выглядело непоколебимо. Держался он с достоинством. Облачённый в белые одежды сокутай, с золотыми рисунками цветов мандарина, он величественно оглядел всех присутствующих и подал едва заметный знак, человеку, сидящему ближе всех к нему.
Конечно, мало кто, кроме Кагэторы смог так подробно разглядеть Императора и даймё Этиго смог отметить, что в Огимачи тэнно было больше грубого и мужского, чем утончённого аристократизма.
– Его божественное величество… – начал нараспев говорить человек в первом ряду, одетый в фиолетовое. Молодой, не старше тридцати с живым лицом, несмотря на то, что ему, в который раз приходиться произносить долгую монотонную речь с перечислением эпитетов, титулов и предков Императора от сего дня и до самых истоков. Казалось, это ему даже нравиться, и он несказанно рад, что может присутствовать на подобных приёмах. – Огимачи тэнно! – закончил он восторженно. То был канпаку Коноэ Сакихиса, один из самых богатых и влиятельных людей в Киото.
После объявления, канпаку начал предоставлять слово каждому, начиная от самых высоких рангов. Большинство сводилась к отчётам о проделанных работах и какие-то совсем незначительным просьбам. Это отнимало много времени и заставляло ждать низшие чины, что пришли с куда более серьёзными делами.
Наконец, очередь дошла и до третьего ранга. Тех, кто сидел пред ликом божественного в тёмно-синих одеждах. Первым, предоставили говорить тринадцатому сёгуну Асикага Ёшитэру.
Он был едва ли старше Коноэ. Без усов и бороды, но на лице уже присутствовали боевые шрамы. Среднего роста, крепок и статен, совершенно не похожий на своих мягкотелых предшественников. Взгляд мужественный, волевой, с мальчишеской задорностью, что несомненно говорило о его малом жизненном опыте. Кагэтора даже заметил, что руки сёгуна покрывали мозоли и как было известно, появились они от рукояти меча. Мало того, что с самого детства Ёшитэру провёл в изгнании и боях, так ещё и слыл одним из лучших мастеров кэндзюцу в Кинки. Сам знаменитый фехтовальщик и создатель стиля Касима-рю Цукахара Бокудэн обучал его. Князю Нагао эти качества Асикага вселяли уважение, а как водиться, в людях он не ошибался.
Ёшитэру говорил в основном о продвижении войск в Кинки и близ Киото, о даймё, с которыми довелось ему общаться и тех, кто разделял его идеи об объединении земель. Поспешил он заметить и о ходе строительства его новой резиденции на улице Муромати – замке Нидзё. Старая ставка сёгуната была сожжена много лет назад в результате боёв за столицу.
Наконец, очередь дошла и до князя Нагао. Он слышал, как зашептались столичные чиновники, считавшие северян дикарями и удивлённые настоящим видом властителя Этиго. Оказывается, он ничем не отличался от обычных людей, разве, что аура, исходившая от него, поражала своей мощью. Но, это мог заметить далеко не каждый.
– Я, Тайра Этиго-но- ками Кагэтора с величайшим почтением склоняюсь перед солнцеликим Огимачи тэнно! – официально поприветствовал Императора Кагэтора и начал перечислять все дары, привезённые им ко двору, многочисленных ремесленников, долженствующих внести свой вклад в ремонт Императорского дворца и в замок Нидзё. Были тут и золото, и шкуры с мехами, и одежда из рами17, и несколько сортов сакэ которыми так славилось Этиго. Всё это должно было значительно пополнить Императорскую казну и кладовые.
– Его светлость глубоко признателен вам! – произнёс канпаку, когда Кагэтора закончил. – Ваше прошение, предоставленное вашими слугами, уже передано его величеству и возможно, в скором времени оно будет удовлетворено. А пока, наслаждайтесь жизнью в Хэйян-кё и не о чём не думайте.
Кагэтора низко поклонился. Ответ канпаку, что говорил от лица Императора его не устроил. Ждать – значит оставить Этиго без присмотра на неопределённый срок. Тем более, если он всё же добьётся смены фамилии и нового титула, ему непременно нужно будет подкрепить это делом. Ведь что за наместник сёгуна в Канто, который не имеет там не малейшего влияния. К тому же, за это время Ходзё смогут хорошо укрепиться на завоёванных землях и выбить их оттуда будет очень сложно. Однако, князь Нагао сам присягнул на верность сёгуну и обещал Уэсуги Норимасе восстановить былую славу клана, так, что выбора у него не было. Придётся ждать.
Через какое-то время, Кагэтора смог увидеть людей из клана Мори. Их вклад в казну Императора оказался самым внушительным, что даже его светлость Огимачи самолично поблагодарил послов и обещал, что после годовой подготовки сможет наконец взойти на престол. Теперь-то средства позволяли.
Представлял клан Мори внук Мотонари, а по совместительству будущий глава клана, семилетний Кодзурумару. За свой вклад, заочно получивший придворный ранг и кандзи из имени сёгуна, для будущего, взрослого имени. Но, сей мальчик всё-таки присутствовал лишь для вида. Все дела за него вёл его дядя, третий сын Мотонари, Кобаякава Такакагэ.
Весьма молод, младше князя Нагао, с гладко выбритым лицом, немного длинноватым носом, но не портящим его внешность. Глаза небольшие, под почти прямыми линиями бровей и взглядом, таким умудрённым, что казалось будто он много старше своего возраста. Тонкие губы контрастировали со средних размеров ртом и слабо выраженным подбородком. Его голубой каригину украшал мон с одним круговоротом, тогда как у Нагао их было девять малых вокруг одного большого.
На Кагэтору Такакагэ произвёл положительное впечатление. Серьёзный, деловитый, но в тоже время не напыщенный, чётко формулирующий свои мысли и уделяющий внимание каждому сказанному слову. Несмотря на молодость, Кобаякава так и источал из себя притягивающую прозорливость.
Последним выступал высокий человек, среднего возраста, с квадратным подбородком, разделённым ямочкой, с подчёркивающей аккуратной бородкой. Лицом грубым, но не отталкивающим, на котором уже зарубцевались шрамы. Аристократическую причёску, с полу загнутым, стоячим кверху хвостом, дополняла привлекательная проседь в висках. Представился он, как Мацунага Дандзё Хисахидэ и его просьба оказалась самой необычной и смелой, поднявшая недовольный ропот среди большинства присутствующих. А он, всего-то попросил о помиловании одного человека, покинувшего этот мир уже двести лет тому назад.
Дело в том, что во время войны Намбокутё18, некий человек вступился за Императора, что оспаривал власть у другого потомка богов. И не просто вступился, а поднял целую армию, дабы защитить его светлость от недругов. Но, к сожалению, проиграл и погиб, однако, не отступивший от своей цели и верный своему долгу до конца, как истинный слуга своего господина. В последствии, сей Император тоже лишился влияния, а верный слуга был заклеймён предателем и бунтовщиком. Многие считали его героем, но говорить об этом в слух не решались. Имя ему было Кусуноки Масасигэ и для чего Мацунаге понадобилось его прощение, оставалось лишь догадываться. Эта благородная и вопиюще дерзкая попытка, как ни странно, была поддержана сёгуном. Ведь именно первый Асикага стал виновником гибели этого непрощённого героя. Так или иначе, но Огимачи тэнно в ярость не пришёл, несмотря на недовольства чиновников и даже обещал подумать.
