— Как? Ты не собираешься… ты ополоумел, Этт Мор… Куда ты пойдёшь, не имея ни дома, ни семьи, ни друзей, кроме жрецов? Ты ведь сирота!
— Да, я сирота… — Этт повернулся на каблуках вокруг своей оси и вновь оказался лицом к лицу со своим приятелем, вставая в позу. — Да, я сирота, меня приютил старый жрец, который затем от меня избавился, и потом приютили в семинарии Ордена Звезды Мира. Но есть в этом мире тот, вернее, та, что может приютить меня и без вашего сиентата и без вашей религии. И она ждёт меня, ждёт, надеется и страдает!
Последние слова были произнесены им громче обычного и с таким накалом, что второй семинарист слегка попятился назад, передвинув под собой пуф.
— Так вот что… — пробормотал он. — Женщина… а мы с друзьями думали, куда ты тогда удрал через дыру в стене, в первый день Праздника. Тогда тебе простили этот побег и эту страсть, которая может появиться, а потом настоящий жрец должен её преодолеть… как, наверное, и все другие свои страсти… но нет, Этт, ты оказался безнадёжен. Или прошло ещё слишком мало времени, чтобы твоя страсть кончилась?
— Если уж ты всё знаешь, тогда скажи мне, где эта девушка? — почти закричал Этт Мор. — Где она?..
— Да тише ты, не поднимай столько шума. Если ты спрашиваешь о той пансионке, которую отправили из Лиерама в конце прошлой триады, то её тут нет. И где она теперь, спрашивать нужно не меня — я не знаю.
— А как она выглядела, во что была одета? — продолжал допытываться Этт.
— Кажется… она была среднего роста, стройная, большеглазая, с золотисто-пепельными волосами, в серебристой одежде вроде шубы, маленькой шапочке тёмного цвета и в сапогах с бисером. Ещё у неё в руках была большая сумка, и она всё время плакала, особенно когда прощалась со своими подругами, которые пошли её провожать. Я видел это, выглядывая в окно спальни в западной башне, когда было нечего делать.
— Да, мой друг Лаэртис, это была она… Как жаль, что никто не может мне сказать, куда она уехала, зачем и вернётся ли сюда снова.
— Мне кажется, она не вернётся, такой у всех у них был вид…
— Довольно! Я завтра же отправлюсь прямиком в директорат и признаюсь мастеру Дерриусу во всех своих страстях и в том, что я не намерен от них отказываться и побеждать. Пусть выкинет меня на улицу — я уже не ребёнок и найду, как устроиться в этой жизни. Сегодня уже не стану, наверняка он спит глубоким сном.
В ответ его друг вскочил с пуфа и кинулся к двери, загораживая её собой, как будто Этт собрался идти к директору прямо сейчас.
— Завтра? Подумай хорошенько, Этт! Ты хочешь испортить себе всю жизнь и лишить себя будущего звания члена сиентата прямо сейчас, поддавшись страстям? Разумно ли это?
— Да пошёл он в пекло, этот сиентат! — выпалил Этт, сверкнув глазами, после чего с размаху бухнулся на постель, задев головой край каменной ниши и помянув Тьму. — Никто, ничто и никогда не заменит мне богини, которой я поклоняюсь и которую мечтаю обучить Искусству Мудрых. Эас — моя судьба. Я не хочу быть монахом. Я всё равно найду её, всё равно…
— Поступай как знаешь, — бросил ему в ответ Лаэртис Рам и со вздохом вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.
Назавтра Этт Мор, как и обещал, вместо занятий, начинавшихся в восемь утра, отправился прямиком на шестой этаж, где жили три управителя семинарии, называемые директорами. Все трое были почётными членами сиентата Ордена Звезды Мира и потому, как пить дать, очень важными персонами. Особенно важным, по представлениям студентов-семинаристов, был главный из них, которого звали Дерриусом. Он был родом из Рангиона, столицы северо-западного королевства Эрдон, которое, после сокрушительного разгрома войск Императоров, произошедшего около девятнадцати лет тому назад, входило в состав Непобедимого Союза. И, как все остальные эрдонцы, очень занятно произносил амантийские слова и фразы со своим иностранным акцентом, но не переставал от этого быть важной шишкой среди местных жрецов.
В то утро мастер Дерриус проснулся рано, почти в одно время со студентами. Приняв утреннее омовение, облекшись в жреческое облачение и свершив свой регулярный акт служения Богам — Создателям Мироздания и, в особенности, Владыке Мира с Его Великой Супругой, он выпил чашку ароматного грейна с припасёнными с вечера панисовыми булочками и решил немного расслабиться перед важными делами, среди которых была подготовка к экзаменации выпускников. Он сделал это, углубившись в чтение наизусть стихов Терагиуса Варроха, эрдонского поэта и прорицателя. Расхаживая по круглой башенной комнате, стены которой был увешаны полочками со статуэтками и полотнами с изображениями светлых Богов, Богинь и Их милосердных Посланников — победителей Зла в Великой Битве, и жестикулируя, словно выступал с трибуны перед огромно толпой слушателей, он декламировал вслух, громко и выразительно, слова знаменитого поэта:
…И грянет гром. Палящий Свет
Растопит в жилах лёд и камень.
Тот вспомнит Вечности завет,
Кто носит в сердце Божий пламень.
Кто чист душою и велик,
Того не сгубят злые чары,
Узнает он Богов Язык…
Неожиданно любимое занятие мастера Дерриуса было прервано звоном колокольчика, за которым последовал не менее громкий, чем его голос, стук в дверь.
— Кто стучит? — спросил директор, остановившись посреди комнаты и вперив глаза в створки двери, выложенной блестящими зеленовато-голубыми камнями.
Створки приоткрылись, и в комнату вошёл студент с толстой, немного потрёпанной книгой в руках. Он был одет, по обыкновению, в тёмно-зелёный камзол с шестиугольными звёздами, узкие чёрные патлоны, ярко-красную жреческую накидку и такие же красные сапоги высотой почти до колен. Взгляд его тёмно-карих глаз и выражение лица были решительны, брови нахмурены, а губы поджаты, поэтому мастер Дерриус тут же начал подозревать неладное.
— Это я, мастер Дерриус, — ответил студент, низко поклонившись, отчего его лицо во время этого поклона оказалось завешано длинными чёрными волосами, расчёсанными на пробор.
— А-а, — протянул директор, сделав обрадованное лицо. — Наш лучший ученик и бедный сирота Этт Мор… приятного вам рассвета! А что вас привело сюда в такое раннее время?
Этт выпрямился, лицо его пылало. Он протянул мастеру Дэрриусу книгу с поистёршимся названием на обложке, нанесённым золотыми чернилами. Тот взял в руки толстый фолиант, взвесил в правой руке и прочёл название.
— «Магия медицины»? — спросил он, в недоумении взглянув на парня. — Вот уж не ожидал, что вы можете найти такое в нашем замке и принести прямо мне в руки. А вы, случаем, не выяснили, кто в нашей семинарии занимается такими вещами?
— Я, мастер Дерриус, — со всей возможной честностью в голосе признался Этт Мор. — Больше здесь некому этим заниматься. И такой книги в семинарии никогда не было, я привёз её с собой, когда поступил сюда учиться.
Почтенный жрец со знаком сиентата из чистого золота (орёл, несущий в раскрытом клюве солнце), приколотым к алой мантии, испуганно поглядел на семинариста с пятью звёздами на вороте его камзола, которые были ни чем иным как наградами за его успехи в учёбе и жреческом служении. К концу обучения, если Этт Мор будет продолжать в том же духе, их у него станет десять и тогда можно будет смело обращаться в Высшую Комиссию за получением высшего монашеского чина великого Ордена, который даст ему право вступить в сиентат.
— О нет, мой мальчик, нет, — сказал он, подойдя к нему ближе и, похлопав Этта по плечу, повёл его вглубь просторного прохладного помещения с высоким крутым куполом вместо потолка, делавшим комнату похожей на главное, внутреннее помещение храма. — Я верю и вижу, что вы благородный человек и наверняка решили взять на себя чью-то вину, может, кого-то из ваших друзей. Мы разберёмся со всем этим. Оставьте мне эту книгу и отправляйтесь на занятия.
— Я могу оставить книгу, но только на время, потому что должен её вернуть оттуда, откуда взял, заложив за неё свою жреческую корону. Когда-то я был учеником главного жреца храма в городе Оттари и носил её… если вы помните.
