— Но что мне мешает отправиться в Тралл хоть сейчас? Я буду являться в доме моего отца, и они поймут, что я вернулся!

— Ты хочешь двигать предметы, устраивать всякие каверзы; да, когда-то это было возможно, но теперь у тебя больше нет сил.

— Но каким образом ты говоришь со мной, с призраком? — смекнул Двойник. — В каком мире существуешь ты сам?

— Я прошел долгий путь. За тридцать три моих земных воплощения мое теневое естество слилось со мной, и теперь мы во всем равны. В этом и заключается истинное знание, когда темное начало человека сливается со светлым.

— Что же происходит с теми, кто этого не достигает?

— Они продолжают жить как ни в чем не бывало но им недостает равновесия, которое делает человека истинно великим. Такой человек судит всегда неверно, ибо его весы колеблются, и он не знает себя, а потому не может читать в умах других, будь они добрыми или злыми. Есть и такие, которые становятся тенями, подобно тебе, и бессильно следуют за своей возобладавшей половиной. Только так, как я сказал, или чудом, можешь ты вернуться в мир света.

— Чудом? Каким?

Но жрец уже вновь закрыл глаза и возобновил свое странствие по коридорам Серого Дворца, где в мириадах зеркальных комнат теневые сущности переплетаются с нитями судьбы на тысячу ладов, где отражения бесконечны и эхо миллиона голосов взывает к своим утраченным половинам. Жрец провел в этих странствиях долгие годы. То, что Джайал — злой дух, нимало его не трогало: он привык принимать темную сторону наравне со светлой. Он не зря сказал Джайалу, что лишь человек, способный примирить обе свои половины, чего-то стоит в конечном счете. Сам жрец этого достиг.

Джайал затворил дверь изнутри и стал нетерпеливо ожидать, когда жрец выйдет из транса. Не раз ему хотелось встать и уйти, но чудо общения с живым человеком смиряло его нетерпение. Наконец глаза жреца открылись снова, и он глянул на Джайала так, словно увидел его насквозь до последнего фибра.

— Твой отец вернет тебя обратно в Мир Плоти но ты не скажешь ему спасибо, — прозвучали загадочные слона.

— Как так?! — вскричал Джайал, но жрец лишь покачал головой.

— Это все, что мне дозволено было вынести из Серых Чертогов. Если хочешь узнать больше, отправляйся туда сам!

— Ты же знаешь, что я не могу, — встав, сердито сказал Джайал. — Скажи мне, что ты узнал!

Жрец лишь улыбнулся в ответ. Джайал выхватил из пожен свой меч и занес его над головой другого.

— Раз ты меня видишь, то и пострадать от меня можешь — говори все, что знаешь! — Но жрец улыбался все так же — словно вспоминал о чем-то приятном. Джайал, выругавшись, слегка ткнул мечом его шею, но сталь прошла сквозь плоть, как сквозь воздух.

Что за колдовство? Джайал кипел от бессильной ярости, словно собака, ловящая собственный хвост. Меч сверкнул и опустился дважды и трижды — Джайал хорошо знал искусство кавалерийской сабельной рубки, — но каждый раз клинок проходил сквозь жреца, не встречая опоры. Жрец медленно встал.

— Теперь я уйду отсюда — уйду далеко, — сказал он.

— Зачем ты явился сюда мне на мучение? — спросил Джайал, бессильно опустив меч.

— Я не знал, какая судьба ожидает тебя, пока не побывал в Серых Долинах. Радуйся, что вернешься туда, куда большинству из вас путь заказан. И мсти миру — не мне.

— А ты?

— Я узнал многое — столько же, сколько за тридцать три свои жизни. Следующую я хочу прожить в мире.

С этими словами жрец открыл дверь и вышел в метель, поднявшуюся снаружи. Больше Двойник его не видел.

После ухода жреца дела пошли все хуже и хуже: на месте лиц горвостских призраков Джайалу все время виделись лица жителей Мира Плоти.

Однако то, что предсказал ему жрец, близилось — Джайал это знал. Он чувствовал на себе какое-то влияние, которого не ощущал два года назад, когда его, теневую половину, разлучили с телесной. Джайал не имел понятия, что это за влияние, но ледяной страх не оставлял его.

Разъединенность с миром призраков мучила его все сильнее. Ночами он укладывал с собой в постель двух, трех, четырех женщин, но лица сползали с них, как шелуха, и все его желание пропадало. Боялся он теперь и леты, а от вина он просыпался среди ночи весь в поту, с бешено бьющимся сердцем.

После нескольких таких мучительных ночей он разогнал призрачных женщин и лежал один, трезвый, день за днем и ночь за ночью. Это было как ожидание рождения — только на сей раз вполне сознательное.

И наконец свершилось. Как-то ночью он сумел уснуть, но проснулся от яркого света; будто некие врата разверзлись в потолке у него над головой, и в них лилось ослепительно белое сияние, подобного которому он еще не видел. Свет играл на нем, окутывая его с головы до пят.

И вдруг невыносимая боль пронзила голову Джайала, его правый глаз; вскинув руку к лицу, Джайал нащупал что-то липкое, и ладонь окрасилась кровью. К пальцам пристало что-то похожее на раздавленную красную ягоду и Джайал с испугом понял, что ослеп на один глаз. Боль в голове не унималась, и ветер задувал сквозь дыру в черепе, холодя зубы. К этому добавилась рвущая боль в боку. Комната начала вращаться вокруг столба света, бьющего с потолка, все быстрее и быстрее — и наконец Джайала всосало в центр светового смерча, и он понесся через пространство по световому мосту — ветер оглушал его, и боль была белее, чем этот ярко-белый свет.

Сознание оставило Джайала.

Очнулся он лежа на спине — было раннее-раннее утро, когда серые проблески рассвета едва брезжат на небе. В этом призрачном свете он увидел впереди могучие утесы Тралла. Джайал почему-то удивился не больше, чем если бы проснулся в собственной постели в Горвосте. Все давно шло к его возвращению — и вот он вернулся.

Положение его тела подсказывало ему, что он лежит на каком-то возвышении. Он слегка повернул голову и увидел, что это возвышение не что иное, как куча мертвых тел. Мертвые воины лежали грудой, и лица их были серыми в сером утреннем свете. Джайал ощутил смрад горелого мяса и крови. Здесь произошло какое-то сражение, и он лежал на одном из погребальных костров, куда сносили убитых.

Единственным глазом он следил, как над ним кружат стервятники, становясь все четче в свете занимающегося дня. Он сосредоточил все свое внимание на этих птицах, зная, что закричит, если будет думать о боли в голове и боку. Но целиком отвлечься от боли он не мог. Он попытался открыть рот, чтобы излить ее хотя бы стоном, — но и в этом ему было отказано: правую сторону лица парализовало, и челюсть не размыкалась, несмотря на то, что ветер по-прежнему холодил зубы сквозь рану.

Он возродился лишь для того, чтобы умереть.

Кричать Джайал не мог, но из его груди вырвался странный сдавленный стон. Тогда же Двойник увидел нависшую над ним темную фигуру. Он не мог узнать лица, потому что плохо видел одним глазом. Он ждал, что этот человек прикончит его — что ж, хотя бы смерть будет легкой. Вместо этого угол зрения Двойника внезапно изменился, будто незнакомец взвалил его себе на плечи. Теперь Двойник видел ноги того, кто его нес, и усеянное трупами поле битвы. Реальный мир, угрюмо думал он, столь же полон смерти и горя, как и Страна Теней. С Двойником обошлись несправедливо, и он решил, что будет жить во что бы то ни стало.

Человек нес его вниз по приставной лестнице, дыша тяжело и хрипло. Двойник был на грани беспамятства, но держался, несмотря на раны и на мучительный переход через поле. Шли часы, а может, и дни — слепящая боль в голове не ослабевала, и он уже не помнил, как раньше жил без нее.

Потом движение прекратилось. Двойника опустили на сырой пол какого-то подвала, и он провалился во мрак.* * *

Придя и себя, он сообразил, что находится и подвале дома Иллгилла. Была ночь, и во мраке перед мим являлись знакомые призраки, спокон веку живущие в доме, — но Двойник больше не слышал, что они говорят.

Он снова потерял сознание.

Когда он очнулся в третий раз, был день, и призраки исчезли. На каменном полу около пего скопилась лужица воды — Двойник обмакнул в нее пальцы и поднес их к пересохшим губам. Отдающая гнилью вода показалась ему слаще самых изысканных вин, которые хранились вне его досягаемости в глубине подвала.