Когда над городом прокатился гонг, Морула пришел в полную растерянность. Ему было приказано оставаться на месте до рассвета, но звук, катящийся от цитадели, был слишком страшен и могуч. Он колебал туман, как ветер — поле пшеницы. Оглушенный Морула ушел со своего поста и стал пробираться между могилами к утесу. У него достало ума спрятаться, когда он заслышал в тумане шаги. Несколько человек прошло мимо него, и он даже увидел мельком маску Уртреда, мысленно сделав в памяти заметку для будущего доклада. Добраться бы только до храма — тогда Фаран наверняка захватит этого страшилу и остальных в святилище Светоносца.

Но Моруле не суждено было добраться до храма.

Поднимаясь на гору, он, подобно Серешу и его спутникам, услышал под землей скрежет отодвигаемых камней и остановился в недоумении. Вокруг толстой сырой стеной стоял туман, и невозможно было определить, откуда идет этот звук. Потом, наряду с сернистыми миазмами болот, Морула ощутил и другой запах — запах плесени.

Туман рассеялся.

Морула стоял на маленькой площади, и сотни живых мертвецов стягивали вокруг него кольцо, тихо влача свои саваны по булыжнику.

С той ночи никто больше не слышал о Моруле, как, впрочем, и о тысячах других.

Другим, кто следовал за отрядом Сереша от самого храма Сутис, был второй Джайал Иллгилл, Двойник. Он шел, удивляясь, как это жрец до сих пор не оглянулся и не заметил его, но тот, похоже, двигался как в дурмане и смотрел только вперед. Двойника это вполне устраивало. Он остановился вместе с преследуемыми, когда те пережидали вампиров, и услышал гонг. Но Двойник был так поглощен своей задачей, что едва заметил этот звук. Его глаза были прикованы к Талассе: за эти два года жажда мщения так сгустилась в нем, что лишь горькая услада истребления девушки могла бы принести ему облегчение. Сколько раз он приходил в храм Сутис, находя извращенное удовольствие в отказах верховной жрицы, не жалея о потраченном золоте и не возмущаясь тем, что с него берут деньги и ничего не дают взамен. Верховная жрица нынче достойно поплатилась за свое упрямство, а он, когда заполучит Талассу, с лихвой вознаградит себя за все несбывшиеся ожидания.

Отряд снова тронулся в путь, и Двойник заметил необычайно сильное движение под улицами города: такого ему еще не доводилось наблюдать, а он безбоязненно ходил по ночным улицам вот уже семь лет.

В отличие от прочих жителей Тралла Двойник не испытывал страха перед вампирами. Они питались живыми, он же был тенью, противоположностью живой жизни Вампиры даже учуять его не могли: в нем текла совсем не та кровь, которой они жаждали. Он ходил среди мертвых, как и среди живых, словно тень, незаметный, неслышный и всемогущий.

Вот и теперь он, хотя шел один, не думал о многократно возросшей опасности и проследил отряд Сереша до самого входа в святилище на краю Города Мертвых. Он заметил место и поспешил на Серебряную Дорогу, чтобы привести сюда свою шайку.

Но тут позади послышалось шипение, и он, оглянувшись, увидел смоченные слюной клыки в красной пасти. Из тумана возник вампир, протягивая скрюченные руки к шее Двойника. Двойник мигом сообразил, что этот готов довольствоваться даже отравленной кровью тени. Глаза вампира сверлили добычу, пытаясь зачаровать ее и заставить подчиниться своим темным желаниям.

Однако в глазах Двойника вампир увидел лишь отражение собственной черной сущности и отступил обратно в туман, скуля по-собачьи.

Двойник рассмеялся сухим горловым смешком, лишенным веселья. Он чуял, что вокруг есть и другие вампиры, но и они бессильны причинить ему вред. Лишь кровь живого существа может утолить их голод, а Двойник хоть и похож на человека, но вампиры безошибочно, как животные отраву, чувствуют, что душа у него серая, что дыхание жизни угасло в нем, и его единственный голубой глаз знает о смерти такое, что даже мертвым недоступно.

Двойник ковылял по улицам Тралла, приближаясь к дому на Серебряной Дороге. Вампиров вокруг было больше, чем ему когда-либо доводилось видеть. Они подходили к нему, дергали его за платье, возбужденно скалили зубы, но он отмахивался от них, точно от попрошаек, и они с разочарованными возгласами уходили обратно во тьму и туман. У него не было запаха и не было жизни, которую им так хотелось у него отнять. Он думал о прошлом — и о мести. Он отомстит за свою раненую руку и за свою уязвленную гордость, отомстит этой шлюхе Талассе, которая принадлежит ему и которая уже почти была у него в руках.

Улицы, окутанные туманом, были темны — только луна да брошенные после сумерек костры давали какой-то свет. Холод пронизывал насквозь. Двойник уже почти дошел до поворота на Серебряную Дорогу. В темноте все время чувствовалось движение, а запах гнили и плесени так и бил в нос. Вампиры выламывали двери, за которыми чуяли живую кровь, и с тонкими радостными криками бросались на своих жертв.

Их численность впервые поразила Двойника. Почему их так много? Неужто это гонг разбудил их? Двойник посмотрел, как из двери какого-то дома вытаскивают новую жертву. Этак в Тралле к утру не останется никого живого.

Свернув на Серебряную Дорогу, он увидел первых людей, умерщвленных вампирами. Они лежали на выломанных дверях, точно на столах в лазарете, и, как и те, кого оказалось бессильно спасти искусство хирурга, были мертвенно белы и отдали всю свою кровь до капли. Их раны, однако, ограничивались шеей, покрытой полукружиями укусов. Двойник, молча проходя мимо мертвецов, вдруг остановился — кто-то слабо звал его по имени, глядевшись в ближнее тело, он, несмотря на тьму, узнал лысую голову и морщинистое лицо Фуризеля.

Старик побелел, и горло у него вздулось от ран, но каким-то чудом он еще не умер. Последним усилием раскрыв глаза, он взглянул на своего хозяина, но взор уже остекленел и готов был угаснуть. Двойник торопливо опустился на колени, чтобы услышать слова старика.

Слова эти были бессвязны. Фуризель, похоже, принимал его за кого-то другого и заклинал его не ходить в дом на Серебряной Дороге — это, мол, слишком опасно, Фуризель, мол, уже предупреждал его...

Двойник начинал понимать. Старик переметнулся к кому-то. Кто-то или что-то наконец убедило его, что Джайал Иллгилл, которому он служил с самой битвы, не тот человек, который сражался рядом с ним на болотах. И этому есть лишь одно объяснение — в город вернулся Джайал Иллгилл, которого Двойник ждал семь лет.

И когда Фуризель, выговорив свое последнее слово, захлебнулся собственной кровью, Двойник уже твердо знал, что долгому ожиданию настал конец и его вторая половина в этот самый миг приближается к дому на Серебряной Дороге.

Субстанция близилась к собственной тени. Красный диск луны висел над зубьями восточных гор, и туман окутал город до самых высот. Джайал выжидал, затаившись около дома Иллгилла. С ближних улиц до него доносились вопли, треск дерева, шаркающие шаги. Он знал, чьи это шаги и отчего в домах раздаются крики: после того как прозвучал гонг, мертвые начали вставать, поколение за поколением, и город уже кишел ими. Джайалу повезло, когда он шел сюда от Шпиля: он встретил только одного или двоих, а теперь они, похоже, заполнили всю верхнюю часть города.

Зуб Дракона Джайал прятал под плащом, но свет пробивался наружу сквозь грубую шерсть, словно это был тончайший газ. Только теперь этот свет приобрел другую окраску: белый накал преобразился в медно-красное свечение, похожее цветом на заходящую луну.

Или на кровь.

Никогда прежде клинок не менял цвета, и Джайал не знал, что это означает.

Страх поселился в его сердце, и одолевали воспоминания о битве и о Жезле. Что бы ни ожидало его впереди, это будет частью проклятия, о котором Манихей предупреждал его отца в походном шатре. Его собственное отражение? Джайал отогнал эту мысль. Возможно, это всего лишь обычный самозванец — возможно, Фуризель лгал. Жаль, что рядом никого нет. Куда подевался старый сержант? Впрочем, Джайал знал ответ: Фуризель не на его стороне, а на стороне другого, который засел там, в доме. Джайалу Фуризель помогал только по принуждению и в первый же удобный момент сбежал. Без сомнения, он уже предупредил обитателя этого дома, что Джайал идет сюда. Что ж, пусть будет так, мрачно думал Джайал, кровавое свечение меча не сулит добра никому, кто встанет этой ночью на его пути.