— Вы и туда засунули свой нос?! Нехорошо, — перебила её Элизабет и покачала головой с таким выражением лица, которое вне сомнения означало, что ничего хорошего о Габриэлле и её манерах она не думала.

— Я ведь действительно хорошо знала Самюэля и тем вечером рассчитывала поймать его на выходе из лавки. И я не сомневалась, что мне удастся уговорить его снова подняться наверх. Я ведь пришла подготовленной. — Она выразительно указала взглядом на револьвер. — Я ждала его в машине, а потом появились вы. Чем вы так увлекли бедного старика? — Элизабет рассмеялась, явно намекая на сексуальный подтекст. — Лавка закрылась, а вы так и не вышли, я долго ждала, пришлось даже позвонить Самюэлю. А мне, между прочим, утром нужно было на ранний завтрак с приятельницей.

— Какая досада, — вставила Габриэлла, за что получила ещё один пинок туфлей. Она поморщилась от вспыхнувшей в бедре боли и, повернув голову, заметила предостерегающий взгляд Захарии. Он стоял дальше, чем было необходимо, чтобы без риска для самой Габриэллы отобрать пистолет у безумной тётки. Хотя она не была уверена на сто процентов, что он вообще собирался это делать. Может, его взгляд относился не к тому, что не нужно сердить Элизабет, а просто выражал недовольство её длинным языком.

— А вообще, именно благодаря вам, Габриэлла, всё получилось так просто, — снова заговорила Элизабет. — После моего звонка вы практически сразу вышли, магазин остался открыт, я просто поднялась к Самюэлю в кабинет. Вы бы видели его лицо, когда он узнал меня. — Она звонко рассмеялась. — Я думала, его точно хватит удар, но судьба распорядилась иначе. Он закашлялся, а потом и вовсе начал задыхаться. Мне и делать-то ничего не пришлось, я всего лишь столкнула его с лестницы. Астматик чёртов! — зло бросила Элизабет и дружелюбно, с заботой в голосе, обратилась к Габриэлле:

— Вы знаете какую-нибудь молитву? Может, прочтёте напоследок?

<Габриэлла поняла, что её время вышло, и Элизабет больше не намерена разговаривать. И что ей делать? Умолять не убивать её?! Если бы она хоть на мгновение поверила в то, что сможет достучаться до сумасшедшей миссис Крэмвелл, она бы умоляла. Но весь облик Элизабет предельно ясно говорил: это бесполезно! А Захария… Захария больше не смотрел на неё.

— Да пошла ты, сука! Вот тебе моя молитва!

— Аминь! — ответила Элизабет и возвела курок.

— Элизабет, дай мне револьвер, — спокойно попросил Захария.

Она замялась и кинула на него недоумённый взгляд.

— Дай мне револьвер, я всё сделаю правильно, как всегда… мама.

Габриэлла в который раз поразилась его власти над женщинами. Элизабет заколебалась всего на мгновение, но потом послушно вложила оружие в его большую ладонь. Захария быстро перехватил рукоять и повернулся к Габриэлле. А она поймала себя на мысли, что уже не боится. Нет, она не чувствовала себя в безопасности и не знала, как поступит Захария. Недоверие и подозрения были слишком сильны, чтобы просто довериться ему, но страх прошёл. Габриэлла перевела на него прямой ясный взгляд и схлестнулась с его. Осуждающим, испытывающим.

— Что ты делаешь? — опомнилась Элизабет, когда Захария открыл барабан и, вынув оттуда все патроны, запустил револьвер куда-то за шкаф. Он на долю секунды замер, а потом резко повернулся и схватил её за горло.

— У меня были родители. Была мать! И это не ты! Ты сумасшедшая, насквозь испорченная женщина. Ты что, думала, отдашь мне камень, и я прощу тебе смерть жены и ребёнка?!

Элизабет хрипела, не в силах произнести ни слова. Она буквально повисла на его руке и только длинными, унизанными кольцами пальцами цеплялась за рукав чёрного пальто. Захария перехватил её за короткие светлые волосы и потащил вон из комнаты.

Габриэлла, задержавшая дыхание во время всей этой сцены, выдохнула и наконец почувствовала себя вне опасности. Она осторожно встала на колени, потом, опершись рукой о стол, медленно поднялась. Поборов желание опорожнить содержимое желудка и отогнав навязчивые тёмные круги перед глазами, Габриэлла пошла в сторону выхода. Она брела по коридору, иногда замирая около стены и смиряя участившееся дыхание.

Галерея предстала перед ней во всех тёмных красках нарождавшейся луны, и если бы не голоса: хрипящий, тихий и жёсткий, безжалостный, она бы подумала, что в этой части дома время остановилось. Все было так же, как и в её снах, только бледного силуэта вечной хозяйки Эйджвотер-Холла не хватало. Она отбросила несвоевременные мысли и присмотрелась. Элизабет вырвалась из захвата цепких пальцев и черной тенью метнулась в сторону, но, оступившись возле окна, схватилась за лацканы пальто вовремя подоспевшего Захарии. Он молчал. Руки были сжаты в кулаки. Никаких попыток помочь тётке не упасть в распахнутое витражное окно он не делал.

— Закари, всё что я сделала, я сделала только ради тебя! — из последних сил прокричала Элизабет. Габриэлла заметила, как он напрягся и через долю секунды стряхнул её руки. Миссис Элизабет Крэмвелл сорвалась и полетела вниз на темнеющую лужайку поместья.

Габриэлла подошла к Захарии и посмотрела в окно. Элизабет лежала рядом со входом в лабиринт и не подавала признаков жизни.

— Элизабет не хотела отвечать за совершённые преступления и покончила с собой. — Он не рассказывал ей, как это было — Захария давал понять, как Габриэлла должна сказать полиции.

Она кивнула. Может быть завтра Габриэлла усомнится в своём решении, но сегодня была уверена: Элизабет заслужила всё, что с ней произошло. А потом посмотрела на своего Зака. Его взгляд был холодным и отчуждённым, именно таким, каким он смотрел на неё в их первую встречу.

За окном зажигались ночные фонари, освещая бурлящий мегаполис ярким жёлтым светом. Габриэлла любила Нью-Йорк. «Большое яблоко» — так его окрестили в среде джазовых музыкантов. На дереве успеха много таких, но, если тебе удалось завоевать Нью-Йорк, ты отхватил самое большое. Он никогда не спал. Его бешеный ритм задавал тон многим американским городам, а чёткий пульс угадывался во всём. В каждом сигнале клаксона, в пронзительной мелодии саксофона, в терпком запахе утреннего кофе и в самих ньюйоркцах.

Но сегодня Габриэллу не восхищала ни его суета, ни бесконечные возможности. Она вздохнула и отошла от окна своего номера. Сколько времени прошло с той жуткой ночи в поместье? Полтора года или около того, а казалось, что всё это было только вчера. Габриэлла в деталях помнила допрос, учинённый инспектором, сначала в особняке, потом в полицейском участке. Стива Хейли, который в срочном порядке прилетел в Корнуолл и выступал их с Захарией адвокатом. Габриэлла усмехнулась. Что ж, она не могла не признать — он был профессионалом своего дела. Умный, цепкий, красноречивый. Ему удалось довольно быстро побороть скепсис капитана полиции и переквалифицировать своих клиентов из статуса «подозреваемых» в статус «потерпевших». А ещё она хорошо помнила его лицо, когда рассказывала о письмах Элизабет. Стивен только укоризненно покачал головой, абсолютно не понимая, почему она молчала. Почему не рассказала о них Захарии? На что Габриэлла ответила, что действительно оказалась полной дурой.

А потом она уехала. Как только произвели обыск в комнате Элизабет и нашли записи в её дневнике, подтверждавшие, хоть и частично, рассказ Габриэллы и Захарии, ей разрешили покинуть страну. Она была так опустошена, подавлена и потеряна, что не могла больше оставаться в Британии. А Захария не стал удерживать. Он не смог простить недоверие и дикие подозрения. Он не говорил ничего, но Габриэлла поняла, что стала для него чужой. Она поверила наветам, осудила и вынесла приговор, даже не спросив, не поговорив с ним.

Да и сама Габриэлла не смогла забыть того, что произошло. Она до сих пор вздрагивала и покрывалась мурашками от одного воспоминания об Эйджвотер-Холле. В первые месяцы у неё перед глазами часто всплывал образ Захарии, сжавшего руки в кулаки и стряхнувшего хватавшуюся за него Элизабет. Габриэлла не осуждала его. Он столько потерял из-за больной любви этой женщины… Но забыть не смогла. Она жалела об этом и о том, что настолько погрязла в своих сомнениях, что не сумела отличить правду от лжи.