— Из тебя выйдет отличная мать, — произносит Макс, отводя взгляд в сторону детей.

Наш разговор сворачивает на запретную для меня дорогу и только бередит заживающие раны, но мой рот сам против воли спрашивает:

— А ты никогда не думал о том, каким мог стать отцом?

— Думал, — слегка кивает, возвращая ко мне свой потемневший взгляд. — Но я не хочу, чтобы мой ребёнок видел отца только на фотографиях и по праздникам.

— Работа на первом месте? — иронично усмехаюсь.

— Лили, я сделал свой выбор и не вижу себя в другом.

— Ясно, — с преувеличенным интересом пялюсь в пустую чашку, как будто в ней транслируют интереснейший фильм.

— Что тебе ясно? — Макс немного подаётся ко мне, укладывая локти на стол.

— Что ребёнок был бы для тебя помехой.

— Нет, Лили. Дело не в каком-то гипотетическом ребёнке, а во мне. Либо быть хорошим отцом, либо никаким, — уверенность в его тоне говорит о том, что он размышлял на эту тему не раз и не два.

Поэтому он решил обрубить нашу связь на корню? Считает, что у нас слишком разные взгляды на жизнь? Задаю этот безмолвный вопрос, глядя в его серые глаза, обрамлённые тёмными ресницами. Он тоже продолжает безотрывно смотреть на меня, будто отвечая. И судя по его следующим словам, думаем мы об одном и том же.

— Лили, я не хочу, чтобы ты делала неверные выводы. Всё, что между нами было, это…

— Макс, не надо, избавь меня от объяснений. Мы отлично развлеклись. Как ты там говорил? Мы — взрослые люди, — хочу его опередить, чтобы не чувствовать себя продинамленной.

— Развлеклись?! — довольно громко восклицает Кроу, чем привлекает внимание посетителей с соседних столиков. — Для меня это не было развлечением, — произносит уже чуть тише, задумчиво потирая брови.

— Выглядит всё именно так.

— Не знаю, что ты там себе напридумывала, Лили. Просто… — он складывает ладони домиком, упирая их в переносицу, и вздыхает. Впервые вижу его таким обезоруженным. Словно он дико от всего устал.

Молча взираю на него, предоставляя возможность закончить начатое. Я же так хотела ответов на все свои «Почему?», и вот они — только руку протяни, но отчего-то я не готова их слушать. Это будет означать конец моим надеждам.

— Просто ты сама не захочешь быть со мной, когда узнаешь ближе, — снова упирается в меня взглядом, ожидая реакции.

— Прекрасно. Ты и здесь решаешь за меня.

— Пойми, Лили, так будет лучше для нас обоих.

— Да, я понимаю. Я ведь уже сказала: всё о’кей. Не заморачивайся, Макс.

Он хмурит свои красивые брови, скорее всего, не ожидая от меня такого быстрого согласия. А что он хотел? Чтобы я кинулась ему в ноги, умоляя не прекращать наши отношения? Да и назвать отношениями секс на одну ночь можно лишь с натяжкой.

Почему же меня не покидает это давящее чувство под рёбрами? Почему я не могу так просто забыть и продолжать жить, как раньше? Почему?

***

Домой я попадаю ближе к десяти вечера. Планы изменились, и нам пришлось везти детей к маме Мелиссы, которая решила пожить там несколько дней, пока в их квартире устраняют последствия потопа.

С Максом мы больше толком и не говорили, постоянно отвлекаясь на болтовню мальчишек, чему я была несказанно рада. О чём ещё беседовать с мужчиной, который ясно дал понять, что я для него ничего не значащий фрагмент жизни, который можно легко отрезать и выбросить?

Стоя в душе под тёплыми струями воды, молюсь о том, чтобы они смыли вместе с собой мою глупую безответную любовь. Голова трещит от бесконечного потока мыслей, от множества вопросов, на которые у меня уже нет желания искать ответы. Моё будущее теперь кажется лишённым яркости. Я не вижу никакой определённости в своей профессии, в выбранном пути. А самое ужасное: я теряю ориентиры. Какой бес в меня вселился, когда я решила поступать в полицейскую академию? А главное, что мне теперь делать со всем этим? И как перестать чувствовать себя пустым местом?2f722422-1b0d-4f3c-a196-2be0b2503162.jpg

Глава 25.1 Давай болеть вместе

Просыпаюсь от ужасной ломоты во всем теле. Мышцы и суставы скручивает так, как будто накануне я участвовала в соревнованиях по пауэрлифтингу. В супертяжёлом весе. Видно, вчерашний ливень не прошёл даром. Головокружение и слабость не прибавляют оптимизма. Кое-как заставляю себя встать с постели, которая сейчас кажется пуховой периной, худо-бедно приносящей облегчение. Не помню, каково это — болеть. Совсем. На радость родителям я была крепким ребёнком.

Когда мои стопы касаются пола, бесконечные мурашки одним махом покрывают моё тело. Ламинатное покрытие кажется ледяным. Прикасаюсь ко лбу и понимаю, что у меня жар. Сомневаюсь, что в квартире есть градусник, но всё равно отправляюсь на поиски, ёжась от озноба. Зубы клацают так, что ещё чуть-чуть, и я сотру их до основания. Обнаруживаю себя у открытого холодильника и пытаюсь вспомнить, какого чёрта я тут делаю. В голове туман, только усиливающий мою дезориентацию. Ах, да. Градусник.

В шкафчике нахожу аптечку Джилл, забитую какими-то витаминами, бинтами и пластырями. Ни одной жаропонижающей таблетки. И Джилл, как на зло, сегодня осталась ночевать у сотрудницы, отмечающей накануне день рождения. Что делать? Лечь обратно и подождать её возвращения или отправиться в аптеку самой?

Насыпаю корм Бинго и возвращаюсь в спальню, с грустью поглядывая на кровать, которая почему-то плывёт перед глазами. Меня начинает мутить. С большим трудом натягиваю на себя первые попавшиеся вещи и плетусь к двери, шаркая ногами, как старушка с радикулитом. Открываю дверь и до меня доходит, что я не взяла деньги и ключи. Что со мной? Я умираю? Мне не было так плохо даже при отёке Квинке. Тогда я хотя бы сразу отрубилась.

Хватаю сумочку с вешалки и тут же её роняю, вздрогнув от оглушающего звука рингтона. Наклоняюсь за телефоном и дрожащими руками не глядя смахиваю экран.

— Да? — из меня выходит какое-то сиплое карканье.

В ответ тишина. Всматриваюсь в дисплей, проверяя, приняла ли я вызов, и вижу большую букву «М».

— Лили?

— Что? — мой голос сипит, надо срочно попить воды.

— У тебя всё в порядке? Ты не пришла на учёбу.

В ужасе смотрю на часы и понимаю, что уже почти полдень. Как это возможно?

— Я… Вроде бы в норме.

— Вроде бы? У тебя голос, как у прокуренного мужика. Я даже не сразу понял, что трубку взяла ты.

— Спасибо на добром слове, — возвращаюсь на кухню и наливаю стакан воды, осушая его в два счёта.

— Ты заболела?

— Нет, всё замечательно. Не беспокойся обо мне, — через силу шевелю языком, удивляясь, как я смогла воспроизвести столько слов. В горле адская смесь мелких стекляшек.

— Зачем ты мне врёшь?

— Ой, не суди по себе, — наклоняюсь, чтобы зашнуровать кеды, и внезапно пол начинает расплываться. Картинка смазывается, как при помехах в телевещании. Уши закладывает, отдаляя от меня голос Макса. Он что-то спрашивает, но никак не могу разобрать, что именно, потому что его речь становится какой-то протяжной, напоминающей звук зажёванной плёнки от старой магнитофонной кассеты. Последнее, что я помню, это резкий прилив холода к голове, а потом изображение гаснет, погружая меня в темноту.

Эта тьма меня убаюкивает. Я покачиваюсь в ней, как на волнах ласкового моря. Наконец-то я могу расслабиться. Улыбаюсь, укладываясь на тёплое водное одеяло, и закрываю глаза с умиротворённой улыбкой на губах, потому что меня обволакивает чувство блаженства и защищённости. Не хочу их открывать, опасаясь, что всё это сразу исчезнет. Мне уютно и спокойно. Правда, в какой-то момент от монотонного раскачивания меня начинает подташнивать, но и тошнота быстро проходит, когда меня начинают обнимать сильные руки. Они гладят меня по голове, волосам. Чувствую что-то приятное и тёплое на своём лице. Только не могу понять что. Глаза ведь у меня по-прежнему закрыты. Я тоже хочу протянуть к нему свои руки, чтобы потрогать, но внезапно понимаю, что не могу ими пошевелить. Наверное, я запуталась в водорослях, пока плавала. Даже во сне я умудряюсь попасть в какую-то западню.