Мысленно прошу обладателя этих рук освободить меня, забрать с собой, но вместо этого слышу что-то вроде: «Истеричка моя любимая». Голос. Такой до боли знакомый. Не хочу боли. Хочу и дальше нежиться в спокойствии. Цепляюсь за слово «любимая». Оно мне нравится. И действует на меня, как пароль для доступа к моему мозгу, потому что я начинаю приходить в себя и вспоминать. Веки продолжаю держать сомкнутыми, чтобы разобраться, какая часть сна мне не привиделась. Лба касается что-то мокрое и холодное. Оно скользит по моим вискам, щекам, шее, груди, то опускаясь, то поднимаясь. Эта прохлада начинает ощущаться, как прикосновение оголённого провода. По телу волной прокатывает дрожь, сменяющаяся покалыванием.

— Лили, открой глаза, — до меня, как сквозь вату, доносится голос Макса, полный тревоги. Он. Конечно, это был он. Кто же ещё.

Так хочется продлить это состояние умиротворения, но мои веки уже начинают подрагивать от напряжения. Ещё немного, и он догадается, что я уже несколько минут притворяюсь. Нехотя разлепляю глаза и тут же зажмуриваюсь от яркого солнечного света. От пульсации в голове из меня вырывается непроизвольный стон. Хочу назад в свой прекрасный сон. Когда надо мной нависает тень, снова предпринимаю попытку выйти из сумрака и упираюсь в мрачную физиономию Кроу.

— Я в аду? — шепчу заплетающимся языком.

— С возвращением, — улыбается Макс. — Хорошо, что я был возле твоего дома, когда звонил.

Ого. Он переживал за меня? Может мне почаще падать в обмороки?

— Ты как? Встать сможешь? Надо ехать в больницу.

— Только не в больницу! — привстаю на локтях, чтобы быть убедительнее. — Я уже в порядке, Макс. Спасибо.

— В порядке? Ты только что валялась возле двери и бредила о каких-то водорослях и освобождении. А ещё у тебя высокая температура. Я немного её сбил, но всё равно тебе нужен осмотр врача. И лекарства, — он прикладывает ладонь к моему лбу и осуждающе качает головой.

Бросаю взгляд на свою практически обнажённую грудь и в удивлении приподнимаю бровь. Моя пижамная рубашка с розовыми сердечками, которую я, оказывается, надела для похода в аптеку, полностью расстёгнута. Соски заботливо прикрыты. И что, он правда не подсматривал? Даже одним глазком?

— Мне пришлось это сделать, чтобы обтереть тебя мокрым полотенцем, — оправдывается Макс, демонстрируя мне то самое полотенце.

Запахиваю на себе рубашку и плюхаюсь обратно на подушку, влажную от пота. Пусть лучше он уйдёт, чем будет созерцать меня в таком безобразном виде.

— Нет, врача не нужно. Если не сложно, просто купи мне какие-нибудь жаропонижающие.

Кроу сжимает свои губы до побеления, а потом молча принимается застёгивать на мне пуговицы. Рывками, со злостью даже. Дойдя до последней, встаёт с кровати и так же молча берёт меня на руки.

— Эй, ты обалдел? Опусти меня! — мой крик, больше похожий на змеиное шипение, на него не действует.

Макс широким шагом пересекает квартиру, ногой захлопывает дверь и устремляется к лестнице, не обращая ни малейшего внимания на мои жалкие постукивания кулачками. Если честно, я не сильно старалась, но было бы странно, если бы я не сопротивлялась. Ближе ко второму этажу я всё-таки обвиваю его шею руками, потому что висеть на нём безвольной тряпкой как-то некрасиво. Да и неудобно.

— Смирилась? — с ухмылкой спрашивает Макс.

— Я босиком, не хочу пачкать ноги.

Кроу хмыкает, явно не поверив.

— Нажми на кнопку, — кивает на дверь машины, как только мы выходим на улицу.

Ах, да. У него же руки заняты. Послушно выполняю его просьбу, и он усаживает меня на сиденье, как маленького ребёнка. Дыхание сбивается от его близости, особенно когда он перегибается через меня, чтобы пристегнуть ремень.

— Чтобы не убежала, — поясняет Макс, оказываясь со мной лицом к лицу.

Ничего не отвечаю, потому что дико смущаюсь своего болезненного состояния. Я не смотрела на себя в зеркало, но вряд ли сейчас меня можно назвать красавицей. Боже мой, я даже зубы не почистила! На всякий случай сжимаю губы посильнее, пока он идёт к водительской двери.

Глава 25.2 Давай болеть вместе

***

Спустя час выходим из частной клиники с диагнозом «острый фарингит» и рецептом на необходимые медикаменты. Мой обморок был вызван сужением сосудов из-за резкого скачка температуры. В общем, жить буду.

На мне снова кроссовки Макса, в которых я выгляжу, как Маленький Мук из одноимённой сказки. Я уже не говорю про помятую пижаму и не менее помятый внешний вид. Господи, это всего лишь простуда, а Макс требовал пропустить меня без очереди, как будто я при смерти. С одной стороны смешно, а с другой… приятно.

Таблетка тайленола, выпитая прямо на парковке возле аптеки, начинает действовать, избавляя меня от головной боли. От размеренной езды по пустой дороге меня снова начинает клонить в сон, и, кажется, я всё-таки засыпаю, потому что меня будит звук открывающейся двери.

— Лили, мы приехали. Сама пойдёшь или взять на руки? — Макс заглядывает в салон, опираясь одной рукой на дверь, а другой — на крышу машины.

Его ироничная улыбка меня настораживает. И, как оказалось, не зря. Оглядываюсь вокруг и понимаю, что мы находимся на подземном паркинге. А раз в моём доме такой роскоши нет, делаю вывод, что мы приехали к нему домой.

— Не поняла.

— Что тут непонятного? Ты хочешь заразить Джилл? Я её предупредил, что тебя надо изолировать от общества. Побудешь на карантине.

Они уже и с Джилл спелись.

— А сам заразиться не боишься, значит? — смотрю на него в смятении, изо всех сил отгоняя от себя прочь мысль о том, что эта забота вызвана его чувствами ко мне.

Ведь не может равнодушный человек вести себя так? На смену растерянности приходит злость на саму себя, потому что мой надеждометр снова начинает стремительно ползти вверх. Я только-только смирилась с тем, что у нас нет будущего, а он снова делает это. Мучает меня.

— Возможно, я уже болен, — улыбка сходит с его лица, и он продолжает пронизывать меня своими серыми омутами, — поэтому если уж болеть, то вместе. И потом, кто позаботится обо мне, если завтра с температурой слягу я?

— Так ты меня привёз к себе в качестве своей потенциальной сиделки? Извини, но на руках я тебя носить не буду.

Кроу усмехается и отходит от машины, уступая мне дорогу.

Поездка на лифте стала для меня тем ещё испытанием. От обилия зеркал казалось, что я окружена несколькими Максами. Пока настоящий Макс не отрывал от меня своих обнаглевших глаз, его отражения нервировали меня ещё больше. Я не знала, куда себя деть от неловкости. Куда бы я не направляла свой взгляд, я чувствовала на себе его, прошивающий меня насквозь. Что ему надо, Боже? И почему я так безропотно согласилась остаться у него? Где я буду спать? Что буду делать у него? И почему я не задала себе все эти вопросы, сидя в машине? Горький опыт ничему меня не учит.

Пока Макс швыряется на кухне, гремя посудой, я стою у панорамного окна, восхищаясь открывшимся видом. Внизу стройным рядом выстроились десятки белых яхт, с нетерпением ожидающих своего выхода в океан. Несмотря на ослепительное солнце сегодня штормит. Гребни волн, опрокидывающихся на пристань, видны даже отсюда. Океан красив всегда, и, чтобы его любили, ему достаточно просто быть. Им любуются при штиле, им восторгаются при разбушевавшейся стихии. И ему не нужно превращаться в спокойное озеро, лишь бы уступить мореплавателям, уставшим от непогоды.

Дерево тоже не спрашивает у опавших листьев, не желают ли они прирасти к нему снова. Оно просто выпускает новые.

Кажется, болезнь на меня плохо влияет: я уже мечтаю стать океаном или деревом, знающим себе цену.

— Тебе получше? — если бы Макс знал о моих рассуждениях, то точно не задавал бы этот вопрос. Он встаёт рядом, прислоняясь плечом к окну. В его руках спрей для горла и кружка с каким-то дымящимся напитком.

— Да. Всё хорошо. Спасибо, — забираю кружку и делаю глоток чая. Травяного, судя по вкусу. Он приятно успокаивает моё больное горло, но голос всё равно не возвращает.