Меж тем вечер настал, а Уршль не до еды — пора коров доить. Но куда они девались?

— Коровки, коровки! — закричала она.— Я вас ищу, подоить хочу!

А коров всё нет и нет. Бегает Уршль по выгону.

Шлёп! Споткнулась об камень и упала. Увидала Уршль коровьи следы, по следам отправилась и слышит — неподалёку стонет кто-то:

— Ох, горе мне, притомился я, умаялся, и некому мне помочь!

Вышел из лесу человечек — скрюченный весь, беззубый, тощий, горбатый. Подошёл к Уршль — Доброй душе, протянул руку и говорит:

— Вот и девчоночка сюда пожаловала! Помоги мне, дай на твою руку опереться!

— Изволь! — сказала девушка и руку старичку протянула.

Повис бедняга у неё на руке и говорит:

— Идём!

Хоть он её вёл, но Уршль старика больше на себе тащила, из сил выбивалась. Вдобавок ещё дождь полил, гром загремел и молнии засверкали. Уршль со стариком до нитки промокли.

— Нет ли где домика от ненастья укрыться? — спросила Уршль.

— Домик мой в горах, мы туда и поднимаемся,— ответил старик.

— А скотину, коровок моих, не видали?

— В лесу видел.

Наконец добрались они к домику. Смотрят — дверь настежь распахнута, крыши нет. Стоят в горнице кровать под балдахином, две лавки, а дождь их так и поливает. В углу — очаг.

— Изжарь мне яичницу. Два яйца в корзинке найдёшь, а с корзинкой рядом сковородка стоит. В очаге ещё огонь теплится. Я же в кровать лягу, зябко мне,— говорит старик.

Отыскала Уршль и яйца в корзинке, и сквородку, и угли в очаге, но ни кусочка жира ей нигде найти не удалось. Сняла тогда девушка масло со своего ломтя хлеба и яичницу на нём изжарила. Отнесла она её старику с ломтем своего хлеба в придачу. Поел старичок, а девушке ни яичницы, ни крошки хлеба не досталось.

Погода меж тем всё хуже и хуже становилась. Гром гремел так, что жутко было!

— Поди сюда! — позвал Уршль старичок.— Боязно мне чего-то.

— Не бойся,— утешала его Уршль и гладила старичка по седой голове.

Вдруг молния как сверкнёт, гром как ударит! Упала Уршль без памяти на пол. А когда очнулась, видит — лежит она на золотой кровати, шёлковым одеялом прикрыта. А горница до того красивая, что таких Уршль и не видела. Оглядывается она, стены да потолок рассматривает, и вдруг девушка в белом переднике входит.

— Не желает ли ваша милость искупаться? — спрашивает она.

Смотрит Уршль: может, кроме неё ещё кто в горнице есть?

Но никого там не было. Три раза повторила девушка свой вопрос, и поняла Уршль, что это к ней служанка обращается.

— Да нет,— ответила она,— сейчас схожу в ручье искупаюсь.

— Что вы, что вы,— испугалась девушка,— пожалуйте сюда!

Вымылась Уршль в беломраморной ванне и ещё краше стала.

Повела её служанка в красивый зал, где на столе золотые тарелки стояли, золотые ложки лежали. Села Уршль в кресло, красным бархатом обитое. Отворились тут двери — и вошли в зал разные дамы и господа. А впереди всех молодой, статный принц идёт. Показалось девушке, будто он на вчерашнего старичка похож.

— Послушай, Уршль, что я тебе расскажу,— молвил принц.— Разгневался на меня некогда злой волшебник, замок мой в лачугу превратил, меня — в хворого старика, придворных моих в стадо коров. И попало это стадо к твоему отцу. Бродил я по горам, места себе не находил, а придворные все с горного выгона бегали, меня искали. Спасти нас могла только доброта человеческая. Ты всех нас от колдовских чар избавила, заклятье добротой своей сняла. Ты меня вела, когда я устал. Ты меня накормила, когда я был голоден. Ты мне помогла, когда я испугался. Правду говорят: не ищи красоты, ищи доброты. А ты к тому же и собой хороша.

Подошёл он поближе к девушке и спрашивает:

— Скажи, Уршль, хочешь стать моей женой и королевой?

— Да, очень хочу! — простодушно ответила Уршль и тоже спрашивает: — А где мои сёстры?

Отвечает ей принц:

— Они отцовское стадо пасут, которое я твоему батюшке вместо заколдованного отвести велел. Авось труд с Катль-Гордячки спесь собьёт, а у Гретль-Лентяйки сонливости поубавит. Пусть коров караулят, это им на пользу пойдёт. Когда же сёстры твои исправятся, выдадим их замуж за хороших людей.

Сыграли Уршль с принцем свадьбу. И хоть про Катль с Гретль ничего более не известно, зато Уршль с принцем жили долго и счастливо.

Встретил однажды Заяц Слона и говорит:

— Сеньор! У вас так много быков. Будьте любезны, одолжите мне одного быка, а я вам через неделю верну. Я уже стар, не под силу мне самому поле обрабатывать да пни корчевать.

— Хорошо,— отвечает Слон, — я дам тебе быка, но смотри — чтоб через неделю он был у меня!

Выбрал Слон самого старого быка, подвёл к Зайцу. Смотрит Заяц, бык от старости еле на ногах держится. Да разве с сильным спорят? Делать нечего, взял Заяц быка, привёл домой, а на третий день бык сдох. Погоревал Заяц и отправился за помощью к Бегемоту.

— Дай мне коня, сосед, а я через неделю верну.

Посопел Бегемот, помолчал, а потом говорит:

— Ох, Заяц, знаешь ведь, что у меня доброе сердце. Помогу я тебе, хорошо, но гляди — чтоб через неделю конь был у меня!

Выбрал Бегемот самую худую лошадь.

— Бери,— говорит.

Делать нечего, взял Заяц лошадь, привёл домой, а к вечеру из неё и дух вон.

Пришлось Зайцу корчевать старые пни мотыгой. С утра до ночи трудился бедняга, а потом пошёл на речку — пить захотел. Наклонился к воде, а оттуда Бегемот на него заревел:

— Как ты смеешь пить из моей реки воду? Пошёл вон отсюда! Пока не вернёшь коня, не смей на глаза попадаться! Не желаю видеть твою дурацкую баранью морду!

— Что ты сказал? А ну, повтори! — возмутился Заяц.— Да знаешь ли ты, с кем разговариваешь? Ах ты слепец несчастный, и зачем тебе только глаза даны? Место занимать на затылке, что ли? Или ты не видишь, какие у меня длинные уши? Ни у кого таких нет! Ну, видишь? Отвечай! А знаешь ли ты, тупая башка, что во всём мире нет никого сильнее меня? Говорят, правда, что ты тоже сильный, только не верю я этому. Ноги у тебя толстые, как деревья в джунглях, рот разинешь — ну прямо ворота. А у меня ноги тонкие, сам я маленький, только всё равно я сильнее тебя! Захочу, вытащу тебя из воды — подыхай тут на суше! Вся сила моя в ушах, так и знай!

Загоготал в ответ Бегемот, заревел. И сразу притихли в реке крокодилы, выбросило на берег оглохших от грохота рыб, улетели со страху в глубь леса птицы. Даже мул вылез на всякий случай из речки. Даже сама речка выплеснулась от рёва Бегемота из берегов и затопила всё до самого леса. А Зайцу хоть бы хны! Подплыл к Бегемоту на бревне и говорит:

— Ах так? Ты надо мной насмехаешься? Хорошо же! Давай встретимся через пять дней ровно в восемь утра. Будем тянуть канат. Кто перетянет — тот самый сильный. Идёт?

Ещё пуще развеселился Бегемот — ну как тут не смеяться? — но согласился. Надо же проучить хвастунишку!

А Заяц, весело напевая и пританцовывая, отправился прямо в лес. Под высоким деревом стоял Слон и обрывал с дерева листья, отправляя их прямо себе в рот.

— Эй, ты, что ты тут делаешь? — закричал на него Заяц.

— Как что? Или не видишь? — спокойно ответил Слон.

— Да знаешь ли ты, что это моё дерево! — ещё пуще раскричался Заяц.— И вообще весь лес мой! Уходи отсюда подобру-поздорову! А то оторву твои толстые ноги и заброшу на самое высокое дерево!

Схватился Слон за живот и ну хохотать.

— Ой, не могу!.. Ой, умора!..

От этого хохота с деревьев дождём посыпались листья, стаи птиц поднялись с насиженных мест, звери забрались в свои глубокие норы.

А Заяц кричит:

— Я кому сказал? Убирайся! Не видишь, что ли, кто с тобой разговаривает?

Слон от изумления даже хохотать перестал. Отдышался и говорит: