Священник. Что касается людей из моей среды, так у них бы язык отнялся, если только я правильно понял то, что вы хотите сказать.

Сэр Чарлз. Вы поняли правильно. Я имею в виду именно то, что я говорю. Нам предстоит борьба с общественным мнением в нашей стране. Мы не уклоняемся от нее. В наши задачи входит открыть людям значение евгенических опытов и необходимость смешения не только западной и восточной культуры, но западной и восточной крови. Однако мы не хотим, чтобы нам в этом препятствовали, как препятствовали мормонам; не хотим также подвергнуться участи, которая ожидала коммуну Онейды, если бы она не распалась сама по себе. Мы хотим заставить заговорить умных людей, а дураков замолчать. И мы полагаем, что мы могли бы преуспеть и в том и в другом, если бы к нашему семейству прибавился епископ.

Миссис Хайеринг. И вот тут-то вы и пригодитесь, молодой человек.

Пра. Есть еще и другое веское соображение. По крайней мере для меня. Я убежден, что в конституции наших детей чего-то недостает. Может быть, это недостаток нитрогена. Несомненно одно, что это недостаток чего-то существенно необходимого для совершенного социального человеческого существа.

Священник. Ах нет! Вот уж этому я никак не могу поверить. По-моему, они верх совершенства. Нельзя вообразить себе ничего более совершенного, чем Майя.

Пра. А что вы скажете о совести Майи?

Священник (растерянно). О совести? Я не знаю… я думаю… я…

Пра. Вот именно. Вы не знаете. А мы знаем. Наши четверо удивительных детей обладают всевозможными талантами, всевозможными совершенствами, всеми чарами, которые только можно себе представить. А мы, сказать по правде, устали от всех их очаровательных качеств, потому что, хотя они и артистические натуры и скорее умрут, чем позволят себе что-нибудь уродливое, вульгарное, пошлое, ни один из четырех не обладает ни каплей нравственности, совести. Их кормили очень тщательно, в их питание вводились все витамины, которые были открыты химиками-биологами, все их железы питались на научном основании. Физически они совершенны. К несчастью, химики-биологи до сих пор еще не открыли желез, которые вырабатывают совесть и управляют ею, или витамины, которые питали бы ее. Есть у вас совесть, мистер Хэмингтап?

Священник. О да, я бы хотел, чтобы ее у меня не было. Она мучает меня. Вы знаете, я иной раз мог бы чудесно себя чувствовать в роли судового священника на пиратском судне, если бы только не моя совесть. Она превращала мою жизнь в одно сплошное раскаяние,— потому что у меня никогда не хватало силы духа повиноваться ее голосу.

Пра. Это очень ясно доказывает, что совестливый человек, в переводе на химический язык, это нитрогенный человек. Вот мы имеем перед собой четырех молодых людей, недостаточно нитрогенизированных, в результате чего у них наблюдается отсутствие совести. И вот перед нами молодой человек другого типа — молодой человек, перенасыщенный нитрогеном с пеленок и страдающий от избытка совести. Союз между ним и нашими дочерьми напрашивается сам собой.

Священник. Вы хотите сказать, что я должен жениться на одной из них?

Пра. Отнюдь нет; для них это было бы чудовищным оскорблением.

Священник. Оскорблением? Я не понимаю.

Леди Фаруотерс (добродушно). Разрешите, я попытаюсь объяснить вам это, мистер Хэмингтап. Вам очень нравятся обе девушки, не так ли?

Священник. Как же они могут не нравиться, леди Фаруотерс, такие красавицы?

Леди Фаруотерс. Обе?

Священник. Ах, ну мне, как священнику, не может нравиться более чем одна девушка сразу. И все-таки мне кажется, что я каким-то непостижимым образом люблю их обеих. Но если здесь идет речь о браке, то я должен выбрать.

Прола. Кого же вы выбрали бы?

Священник. Я бы выбрал Майю.

Прола. Майя отвергла бы вас тотчас же.

Священник (убитый). Я и сам так думаю. Конечно, какая же я партия для Майи? А все-таки она была так ласкова со мной… По правде сказать… Но, может быть, я не должен говорить об этом… Она поцеловала меня.

Сэр Чарлз. В самом деле? Это показывает, что она не против союза с вами.

Леди Фаруотерс. Вы не должны думать, что она отвергнет вас из-за того, что вы чем-то недостойны ее.

Священник. А из-за чего же тогда? Ах, я не должен был целовать ее.

Миссис Хайеринг. Ого! Вы только что сказали, что это она вас поцеловала.

Священник. Да. Я понимаю, мне нужно было объяснить вам, но она позволила мне поцеловать себя.

Миссис Хайеринг. Должно быть, это было восхитительно, мистер Хэмингтап? Отдаться на волю жизни, правда?

Священник. Ах, прошу вас, я не могу говорить об этом. Но почему же она отвергнет меня, если я сделаю ей честное предложение?

Леди Фаруотерс. Потому, что она сочтет ваше честное предложение бесчестным, мистер Хэмингтап, если только оно не будет распространяться на всех лиц нашей семьи. Вы не должны выбирать, разбирать, делать различия. Или вы берете в жены всех, или никого.

Священник. О господи! Мои бедные слабые мозги отказываются соображать. Я просто ничего не понимаю, что вы такое говорите. Я знаю, то, что вы хотите сказать, должно быть, конечно, совершенно правильно и достойно леди Фаруотерс, но получается что-то ужасно неприличное.

Леди Фаруотерс. Разрешите, я попробую вам объяснить. Священник. Пожалуйста, прошу вас, леди Фаруотерс. Но только мне хотелось бы, чтобы вы меня больше не звали мистером Хэмингтапом. Друзья и близкие обычно зовут меня Идди.

Миссис Хайеринг. А что это за уменьшительное — Идди? Священник. Да, знаете, дома меня все считали идиотом. Миссис Хайеринг. Ах, простите, я не знала.

Священник. Да нет, пожалуйста. Мою сестру звали Кидди, так вот меня стали звать Идди. Пожалуйста, зовите меня так. И будьте снисходительны ко мне. У меня слабые мозги и очень быстро все путается в голове. Я вижу, что вы все удивительно умные, рассудительные. И вот поэтому-то я и мог бы чувствовать себя здесь таким счастливым. Мне можно вдолбить что угодно, лишь бы вы объяснили мне это мягко, как ребенку, и звали бы меня Идди. Так вот, пожалуйста, леди Фаруотерс. Простите, что я перебил вас.

Леди Фаруотерс. Так вот, Идди…

Идди. О, благодарю вас!

Леди Фаруотерс (продолжает). …наши четверо детей не похожи ни на европейских детей, ни на азиатских. У них Восток в мозгу и Запад в крови, и в то же время — Восток в крови и Запад в мозгу. С самых ранних лет, когда они, еще совсем крошками, научились говорить, они придумывали волшебные сказки. Я считала это глупым и опасным и пыталась остановить их, но Прола не позволила мне; она выучила их игре, которая называлась «небесный парламент» и заключалась в том, что все они рассказывали какие-нибудь истории и нанизывали их одна на другую, так что из этого выросла целая сказочная страна, в которой были свои законы, свои религиозные обряды и, наконец, некое великое учреждение, которое они назвали Гиперсемейство. Началось это с того, что я, по своей старой английской традиции, внушала им любить друг друга, но они этого никак не могли понять. Они говорили, что это пошлый вздор, что это только подстрекает их ссориться и ненавидеть друг друга. И тут- то им и пришло в голову, что они должны не любить друг друга, а быть друг другом.

Идди. Быть друг другом?.. Не понимаю.

Сэр Чарлз. Я тоже. Пра и Прола считают, что они понимают, но мы с леди Фаруотерс не понимаем, да и не пытаемся. Мы слишком англичане для этого. Но житейская сторона этого обстоятельства, которая касается вас,— это то, что Вашти и Майя теперь взрослые девушки. У них должны быть дети. А мальчикам нужна молодая супруга.

Идди. Вы хотите сказать — две супруги?

Леди Фаруотерс. Ах, хоть дюжина, если бы только найти подходящих.

Идди. Но… но… но… ведь это же будет полигамия.

Прола. Вы на Востоке, мистер Идди. Восток полигамичен. Постарайтесь усвоить, что полигамисты представляют огромное большинство среди подданных Британской империи и что вы здесь не в Клепеме.

Идди. Какой ужас! Мне это никогда не приходило в голову. Леди Фаруотерс. А девушкам требуется молодой супруг. Идди (умоляюще). Два молодых супруга, леди Фаруотерс?