Миссис Хайеринг. Послушайте, ангел, все это совсем не похоже на Страшный суд… Такой хороший день. Настоящий весенний праздник.
Ангел. А почему, скажите, судный день не может быть хорошим днем?
Миссис Хайеринг. Ну просто, знаете, нам это изображали совсем по-другому.
Джанга. Небосвод обрушится с громом.
Канчин. Стихии смешаются в яростном зное.
Джанга. Земля и все, что на ней, будет сожжено.
Вашти. Звезды не остановили свой бег. Они не упали на землю.
Майя. Небеса безмолвствуют. Где семь громовых ударов?
Вашти. Семь сосудов, исполненных гнева?
Джанга. Четыре коня?
Канчин. Два свидетеля?
Ангел. Ну, милые люди, если уж так вам этого недостает, то вы можете сами это устроить. Если вам хочется оглушительного шума — для этого у вас есть ваши пушки. Угодно вам палящего зноя, чтобы сжечь вашу землю, — у вас имеются ваши сверхвзрывчатые вещества. Если вам нужны сосуды, извергающие гнев, то у вас их сколько угодно в ваших арсеналах, наполненных ядовитыми газами. Несколько лет тому назад все это у вас было пущено в ход — сожжение земли, повальная гибель, голод и болезни. Но пришла весна, и она творит жизнь скорее, чем вы можете разрушить ее. Птицы пели над вашими окопами — они предвещали лето, и оно пришло. Солнце, которое невозмутимо сияло над вашим злосчастным днем гнева, светит сегодня над небесным днем Страшного суда. Оно будет светить вам и согревать вас; и не будет ни шума, ни гнева, ни пламени, ни грома, никаких разрушений, ни мора, ни ужасов. Боюсь, что вам это покажется очень скучным.
Лели Фаруотерс (учтиво). Нет, нет. Пожалуйста, не думайте этого.
Миссис Хайеринг. Конечно, вежливость прежде всего, но я скажу вам прямо, мистер ангел: у меня нет такого чувства, что происходит что-то необычайное, несмотря на вас и на ваши крылья. Я только сейчас пила чай, — и я просто не могу заставить себя принимать все это всерьез, без всяких приготовлений, даже без органа!
Ангел. Придется вам, однако, принять это всерьез, когда начнется.
Миссис Хайеринг. Да, но что начнется?
Ангел. То, что было предсказано вам: «Ангелы его соберут избранных. И тогда двое будут в поле: один будет взят, а другой останется. Две женщины будут молоть зерно: одна будет взята, а другая останется».
Миссис Xайеринг. Но какая же останется? Вот что я хотела бы знать.
Прола. В том, что одна исчезнет, а другая останется, нет ничего нового, — естественная смерть делает то же самое.
Ангел. Естественная смерть делает это бессмысленно, как слепое дитя, бросающее камешки. Мы, ангелы, творим суд. Жизни, которые не имеют смысла, значения, цели,— исчезнут. Вы должны будете оправдать свое существование или погибнуть. Только избранные останутся жить.
Миссис Хайеринг. Ну, а при чем же тут конец света?
Ангел. Судный день — это не конец света. Это конец его детства и начало его мужества. Так вот, теперь вы осведомлены, и моя миссия к вам выполнена. (Встает.) Нельзя ли здесь как-нибудь пройти на крышу дома?
Сэр Чарлз (вставая). Конечно. Крыша у нас плоская, мы там часто сидим. (Ведет его в дом.)
Канчин. В воображении.
Джанга. В действительности мы там никогда не сидим.
Ангел. Неважно. Все, что мне требуется,—это только площадка для взлета. Мне, как и альбатросу, очень трудно подняться прямо с земли. Ангел, знаете, далеко не совершенный организм, как вы, быть может, воображаете. Всегда найдется что-нибудь получше.
Вашти. Эксцельсиор!
Все четверо (встают и поют во весь голос). Эксцельсиор! Эксцельсиор!
Ангел (затыкая уши). Пожалуйста, не надо. Нам и на небе надоело пение. Теперь это больше не принято. (Идет за сэром Чарлзом.)
Канчин. Идемте посмотрим, как он взлетит.
Все четверо бросаются в сад и смотрят на крышу. Остальные встают и тоже смотрят.
Джанга (кричит). По ветру, старина! Прыгай выше! Смотри не упади на нас!
Канчин. Уфф! Вон он — пошел!
Слышен шум ангельских крыльев.
Вашти. Пыхтит, словно пылесос.
Майя (посылая воздушные поцелуи). Прощай, глупый, милый Эксцельсиор.
Шум затихает.
Джанга. Он уж больше не машет крыльями. Парит по ветру.
Канчин. Он все меньше и меньше. Должно быть, несется со страшной скоростью.
Майя. Он меньше альбатроса.
Вашти. Меньше канарейки.
Канчин. Уже не видно.
Майя. Вон последний блик солнца на его крыльях. Исчез.
Все четверо бегут обратно и забираются в свои ниши. Остальные усаживаются как и прежде, кроме Идди, который отходит от Пролы и садится на парапете водоема. Сэр Чарлз возвращается из дома с пачкой радиограмм в руке.
Сэр Чарлз (усаживаясь на свое прежнее место). Ну, друзья мои, по-видимому, судный день уже миновал.
Идди. Не могу поверить, чтобы это был действительно судный день.
Пра. Почему?
Идди. Мне казалось, что по отношению к духовенству все-таки будет проявлено особое внимание. Оставят им места или что-нибудь в этом роде. Но он со мной так обошелся, точно я какой-то служка при органе.
Сэр Чарлз. На свете такая масса духовенства, Идди, что было бы просто невозможно оставить всем им места.
Идди. О, я, конечно, имел в виду только духовенство англиканской церкви.
Миссис Хайеринг. С чем я все-таки никак не могу примириться, так это с тем, что они прислали одного-единственного ангела, точно мы ровно ничего собой не представляем.
Леди Фаруотерс. По правде сказать, он улетел и даже и не подумал судить нас.
Пра. Я в этом не уверен.
Идди. Что мы — стадо козлов или баранов, в самом деле? Нет, вы мне скажите.
Майя. Ты баран, душечка Идди. В этом не может быть никакого сомнения.
Идди (разражаясь слезами). Я люблю тебя, Майя, а ты всегда говоришь мне такие злые вещи. (Всхлипывая, убегает в сад.)
Майя Ах, бедняжка Идди! Пойду утешать его. Поцелую тысячу раз. (Бежит за ним.)
Хайеринг (сэру Чарлзу). Что это у вас с собой? Какие-нибудь известия из Лондона?
Сэр Чарлз. Да, «Биржевые» и «Рейтер». Перепечатка воспрещается.
Хайеринг. Давайте посмотрим.
Сэр Чарлз (читает). «Судный день. Всеобщее недоверие, что происшедшее действительно имело место. Сообщения появлении ангелов различных кварталах вызывают сомнение. Некоторые свидетели отказываются от своих показаний под влиянием критического отношения большинства».
Хайеринг. Нам тоже следует быть поосторожней, Чарлз. Кто поверит, если мы станем рассказывать эту нелепую историю об ангеле, который прилетел к нам в сад?
Сэр Чарлз. Да, полагаю. Я как-то не подумал об этом. Однако послушайте-ка. (Читает.) «Полисмен, пытавшийся арестовать ангела Лейстер-сквере, отправлен психиатрическую лечебницу. Церковное собрание Ламбетском дворце большинством постановило считать появление божьей карой. Отколовшееся меньшинство, возглавляемое епископом Эджбестоном, полагает сообщения вздором, недостойным даже Общества спиритических изысканий. Его святейшество папа предупреждает христианский мир, что сверхъестественные откровения, передаваемые на землю не через посредство церкви, противны католической вере; в тех случаях когда они достоверны, их надлежит рассматривать как сатанинские. Кабинет спешно созывается для обсуждения создавшегося положения. Премьер в своей речи на чрезвычайном собрании Мэншенхаузе заявил, что отчеты о выступлениях ангелов крайне противоречивы, а стенографические записи этих выступлений содержат вульгарные выражения. Правительство никоим образом не может допустить, чтобы Британская империя была судима комиссией из нескольких ангелов вместо непосредственной власти самого вседержителя. Англичане не потерпят подобного оскорбления флага. Кабинет единодушно отвергает возможность подобного оскорбления. Речь премьера встречена громом аплодисментов. Все как один встали с пением национального гимна».
Пра. Еще бы.
Сэр Чарлз (рассматривая радиограммы). Алло! А это что же такое? (Читает.) «Продолжение, При исполнении второй строфы национального гимна Мэншенхаузе пение было прервано появлением ангела, который, потрясая огненным мечом, грозно спросил, что имеет в виду собрание, предлагая богу вмешиваться в их грязную политику. Ангела сопровождали бесчинные херувимы, которые порхали по всему залу, дергали за нос лорд-мэра, опрокинули чернильницу в цилиндр премьера и насмешливо распевали: «Co-круши их поли-ти-ку». Последовала паника. Большая часть присутствующих пала на колени с покаянной молитвой. Другие, устрашенные пламенем меча и исполинской фигурой ангела, бросились, обезумев, к выходу. Офицер Армии спасения и две его помощницы с опасностью для жизни остановили бегущих, став дверях с пением: «Ангелы да падут простертые». Порядок был восстановлен премьером, который принес ангелу безоговорочное извинение и поручился, что оскорбительная строфа гимна впредь не будет исполняться. Новая строфа будет заказана поэту-лауреату. Последние слова премьера были прерваны непочтительным поведением херувима, который, налетев на него, с размаху ударил его головой в солнечное сплетение. Взмах ангельского меча и страшный раскат грома заставили всех присутствующих пасть ниц. Когда они встали, ангел с херувимами исчезли».
