Майя. Пра, мы умоляем тебя, уничтожь инкуба.

Вашти. Отпусти его с миром, чтобы он оставил нас в покое.

Майя. Упокой его, чтобы мы могли отдохнуть в мире.

Вашти. Пусть он будет тем, чем был до того, как мы его узнали.

Майя. Когда мы были счастливы.

Вашти. Когда он был невинен.

Пра. Вы вызвали к жизни этот странный дух. Я не могу заклясть его.

Вашти. Я готова лишить небо росы и дождя, только чтобы не переносить Идди.

Майя. Замкните уста ему, о звезды!

Идди выходит из дома с видом ленивого самодовольства. Его встречают мертвым молчанием. Никто на него не смотрит. Он наливает себе чашку чая. Молчание становится зловещим. Он садится на траву у ног Пролы и прихлебывает чай. Молчание продолжается.

Идди (наконец). Я ничтожное создание.

Все поворачиваются как ужаленные и смотрят на него. Затем все снова застывают, на всех лицах терпеливое выражение смертельной скуки.

Какая ужасная вещь быть любимым. Мне кажется, ни один мужчина не был любим так, как я, и не любил так, как я. Но любовь не такая уж завидная штука. Я сочиняю проповедь на эту тему. Это проповедь о вечности. Все смотрят на него с тем же выражением.

Мысль, которую я думаю развить, такова: мы никогда не были в состоянии представить себе по-настоящему вечность. Святой Иоанн Патмосский предполагал, что это игра на арфах и пение славословий, и так во веки веков. Но здешний органист сказал мне, что композиторы весьма умеренно пользуются арфой, потому что хотя она сначала и производит приятное впечатление, зато очень скоро надоедает. Нельзя выдержать вечной игры на арфе. И если вы будете вечно петь «Агнец достойный», то вы этого агнца сведете с ума. Так вот, принято считать, что хорошими вещами нельзя пресытиться, а оказывается — можно. Лишения можно гораздо дольше переносить, чем райское блаженство. Любовь — она как музыка. Музыка очень приятная вещь. Тот же органист говорит, что, когда испорченность рода человеческого ввергает его в отчаяние, он утешается, вспоминая, что род человеческий породил Моцарта; тем не менее женщина, которая целый день играет на рояле, это проклятие. А женщина, которая целый день пристает к вам с любовью,— еще того хуже. И все же нет ничего восхитительней любви до известного предела. Мы все здесь любим друг друга самым изумительным образом: я люблю Вашти, люблю Майю, люблю Пролу. И все они любят меня так чудесно, что все их три любви — это только одна любовь. Но я убежден, что когда-нибудь нам нужно будет заняться чем-нибудь другим. Если мы этого не сделаем, мы возненавидим друг друга.

Вашти. Если это хоть сколько-нибудь тебя утешит. Идди, могу тебя уверить, что я уже ненавижу тебя до такой степени, что, если бы я по своей природе была способна убить, я бы тебя убила.

Идди. Ну вот! Другой бы на моем месте обиделся, ужаснулся, а я ничего такого не чувствую. У меня скорей такое чувство, словно мне дали клубничного мороженого. Спасибо тебе, дорогая Вашти, спасибо. Ты подаешь мне надежду, что и Майе когда-нибудь надоест возиться со мной.

Майя. Мне уж давно не терпится отколотить тебя так, чтоб дух из тебя вышел, но всякий раз, как я готова была броситься на тебя с кулаками, ты всегда ухитрялся выкинуть какую-нибудь такую идиотскую штуку, что я не знала, плакать или смеяться, и тогда я принималась целовать тебя.

Идди. Ты так радуешь меня, давно уж я не чувствовал себя таким счастливым. Но, видишь ли, это все же не разрешает моих сомнений. Я не знаю, как другие люди,—такие же они, как я, или нет…

Леди Фаруотерс. Нет, Идди, вы уникум.

Идди. Как бы там ни было, я сделал относительно себя одно открытие.

Вашти. Достаточно того, что мы знаем.

Майя. Не ищи дальше, там ничего нет, пусто.

Вашти. Никогда ничего не было.

Идди. Замолчите вы обе. Это действительно нечто очень интересное. Я сочиняю вторую проповедь.

Все присутствующие беззвучно ахают.

Пра. Разве вечности не хватило одной проповеди?

Идди. Это будет проповедь о любви.

Вашти (вскакивая). Я брошусь в пропасть.

Майя (вскакивая). Я отравлюсь газом.

Идди. Нет, прошу вас, сначала послушайте мою проповедь.

Прола. Слушайте его, дети. Имейте уважение к мудрости глупца.

Вашти (снова усаживаясь в своей позе богини). Оракулами мудрых пренебрегают, внемлите королю идиотов.

Майя (также усаживаясь в нише). Говори, Соломон.

Идди. Так вот, открытие, которое я сделал, заключается в том, что нам потому заповедано любить врагов наших, что любить это очень хорошо для нас и ужасно плохо для них. Я вас всех здесь ужасно люблю, и я наслаждаюсь любовью к вам; я люблю Вашти, люблю Майю, я обожаю Пролу, мое чувство к ней растет и углубляется из года в год.

Прола. Идиот, я для тебя слишком стара.

Идди. Вы никогда не были юной и никогда не будете старой. Вы для меня путь и свет, но вы никогда не любили меня и не полюбите. Вы никогда не любили ничего человеческого. Зачем вам это? Ничто человеческое не достойно любви. Но каждая тварь человеческая обладает какой-то способностью любить. Посмотрите на меня! Что я? Ничтожный червь! Проповеди мои никуда не годятся, за исключением этих последних двух, в которых, мне кажется, действительно что-то есть. Я не могу примириться с тем, что меня любят, потому что я знаю, что я червь и что никто не может меня любить, не пребывая в полном заблуждении относительно моей особы. Но я могу любить и радоваться своей любви. Я люблю Вашти за то, что она ненавидит меня, — потому что она ненавидит меня по заслугам; ее ненависть делает честь ее прекрасному, светлому уму. Я люблю Майю за то, что она не в состоянии меня переносить,—потому что я знаю, что я способен кого угодно довести до исступления; она достаточно умна и понимает, как я ничтожен. Я люблю Пролу — потому что она несравненно выше того, чтобы любить или ненавидеть меня, а в ее смуглой красоте есть что-то…

Прола (толкает его ногой в спину). Замолчи, дурачок. Пусть неудобопроизносимое останется непроизнесенным.

Идди. Я не обижаюсь, что вы пихаете меня, Прола; вы понимаете — для меня этого достаточно; а теперь вы видите, какая это будет прекрасная проповедь и каким я буду чувствовать себя счастливым с вами начиная с этого дня. Ибо я могу радоваться тому, что я люблю вас всех без гнета ответной любви и без фальшивого возведения меня в идолы.

Майя. Соломон изрек!

Вашти. Умопомрачительно!

Леди Фаруотерс. Не смейтесь над ним, милочки. В том, что он говорит, несомненно что-то есть.

Майя (в неистовстве). Но как же нам избавиться от него? Он собирается остаться здесь навеки.

Вашти. Мы его сами себе навязали.

Майя. Мы не способны заставить его ненавидеть нас.

Вашти. Он отправится с нами на небеса.

Майя. Разыщет нас в глубине преисподней.

Входят друг за другом Канчин и Джанга, читая газеты.

Канчин. Новости!

Джанга. Новости!

Они садятся в ниши, напротив своих сестер.

Канчин. Радиограмма.

Джанга. В стране, которая произвела на свет Идди, исполняется апокалипсис.

Хайеринг. Что такое? Что-нибудь случилось в Англии?

Канчин. Англия вырвалась на свободу.

Сэр Чарлз. Что это значит — вырвалась на свободу? Прочти-ка нам. Ну, мы слушаем.

Канчин (читает заголовок). «Распад Британской империи».

Джанга (читает). «Англия выходит из состава Британской империи».

Канчин. Англия восстала за независимость.

Джанга. Даунинг-стрит высказалась за честный, тесный маленький островок.

Канчин. Британский премьер-министр прервал переговоры и провозгласил новый лозунг дня.

Джанга. Назад к елизаветинской Англии и к черту империю!

Канчин. Ирландия вступается за империю.

Джанга. Президент Свободного государства заявил, что Ирландия не может позволить Англии нарушать единство империи. Ирландия возглавит борьбу против измены и раскола.

Канчин. Ответ премьер-министра президенту признан цензурой недопустимым к печати.