Казалось, никто не давил на мисс Вулферстон. Андервуд разыскал женатого двоюродного брата в Бекенхеме, нескольких друзей по теннису в Ричмонде, нескольких друзей по работе, даже пару старых школьных друзей. Мало кто из них слышал о Хьюстоне, и никто о его любопытной роли в монастыре или о сокровищах.

Все это начало приобретать несколько зловещий вид. Я мрачно отправился на обед.

2

Главной заботой мистера Олифанта в последние недели было составление Заявления Основателя для его завещания. Когда я приехал, он все еще работал, шлифуя со всем гранильным рвением, которое раньше уходило на его букварь. В последнее время потребовалось немало подмазок, чтобы поддержать его неустойчивый дух, и как только я открыл дверь и увидел, что он действительно в сознании, я решительно сказал: ‘Хорошо, мистер Олифант! Ты сегодня в великолепной форме.’

‘Правда, дорогой мальчик? Должно быть, – сказал он, деловито записывая, - потому что я пришел - можно только надеяться – к окончательной версии. Послушай это.’

Он зачитал свою окончательную версию на латыни, а затем на английском.

‘Перевод немного вольный, но он кажется мне – я не знаю– более кратким?’

‘Гораздо больше. Содержательно.’

‘ И все же не без доли юмора.

‘Сильное прикосновение. Я бы сказал, едкая.’

"Протравитель", - сказал мистер Олифант, довольный. ‘ Да. Я рад, что это проходит. Садись, мой дорогой друг. Какие у вас особые новости?’

Я сел.

‘Боюсь, это не очень хорошо. Бургес-Валлерен не возьмет это на себя. ’

‘ О, ’ тяжело вздохнул мистер Олифант.

‘ Его доводы кажутся довольно убедительными.

‘Что это такое?’

Я рассказал ему о причинах профессора.

‘Я принес вам копию итогов наших исследований на сегодняшний день. Вы увидите, что в нем все еще довольно много пробелов. ’

- От мисс Вулферстон по-прежнему ничего нет?

‘Совсем ничего’.

"Это то, что мне труднее всего понять", - сказал мистер Олифант. ‘Она очень аккуратная, преданная девушка. Она постоянно входила и выходила из квартиры. Она обычно терла мне грудь!’

‘Возможно, она не видела рекламы. Не все их читают. Возможно, она тоже сменила имя.’

‘Я думаю, если бы вы сформулировали это по-другому. Если бы вы предположили, что Хьюстон нуждается в помощи.’

‘Что ж. Мы можем попробовать, ’ сказал я и сделал пометку. – Кстати, на прошлой неделе я получил письмо из Скарборо - от агента, который продал ему дом.

- Скарборо? - спросил я.

‘Скарборо, Тобаго. Вы помните, что Хьюстон побывала там в 1958 году. По-видимому, он расплатился со своим домашним персоналом несколько месяцев назад, и с тех пор это место пустует. Он находится в местечке под названием Рам–Бей - прекрасный пляж и ничего больше, один из тамошних раев для спекулянтов. Агент не получал никаких инструкций о ее продаже.’

‘Какова его точка зрения?’

‘ Он не предложил ни одной.

Мне потребовалось достаточно времени, чтобы найти его. Сначала я написал губернатору Тринидада, который передал мое письмо своему министру по делам колоний, который отправил его заместителю министра по делам Тобаго. Он, в свою очередь, соединил меня с мистером Джошуа Гундалой, O.B.E., который, по-видимому, жил на острове и совмещал функции издателя еженедельника "Тобаго Таймс" с функциями агента по недвижимости. Именно мистер Гундала продал Хьюстон дом. В заголовке его письма сообщалось, что у него есть еще несколько лотов для продажи в Рам-Бей.

‘У него вообще нет теории?’

‘За исключением того, что Хьюстон, должно быть, покинул остров, нет’.

"Тогда мое мнение почти наверняка верно", - сказал мистер Олифант.

Теория мистера Олифанта заключалась в том, что Хьюстон купил лодку и уплыл на ней. Он уже делал это однажды, никому не сказав, и не возвращался девять месяцев. Казалось, ему было трудно успокоиться. Он жил в Швейцарии, на Бермудских островах, Ямайке, Барбадосе, Тринидаде, а теперь и на Тобаго. Или теперь это был Тобаго? Именно из-за этого сомнения я все еще давал рекламу в Trinidad Guardian, которая широко распространялась в Карибском бассейне.

По условиям контракта мистер Олифант имел право одобрить наш выбор автора, и вскоре он выступил с предложением.

‘Самое замечательное в том, что у нас не должно быть ни вульгарности, ни сенсационности. Если бы вы спросили этого доктора Роя о чем-то, что потребовало бы длинного заявления, вы могли бы судить по его методу и стилю, как он будет работать. ’

‘ Да. Мы могли бы.’ К этому времени было уже больше пяти, и мы еще не добрались до Списка – каталога вопросов, которые я систематически прорабатывал с ним. Однако он казался достаточно бдительным. Я решила попробовать парочку.

‘Я подумал, что мы могли бы заняться этим вопросом о монахе – главном монахе-враче. У меня здесь “Хьюстон когда-нибудь выдвигал какую-либо теорию, почему человек стал предателем?”’

"Предатель", - сказал мистер Олифант. "Я полагаю, это зависит от того, с какой стороны на это посмотреть. Он был врачом, довольно хорошим, по общему мнению, и я думаю, что китайцы представляли для него прогресс. Знаете, он был не одинок в этом. Большая часть интеллигенции хотела реформ того или иного рода, и они ошибочно думали, что китайцы их проведут. ... Возможно, его раздражало, что так много денег валяется в виде бесполезных изумрудов, когда стране нужны настоящие больницы и настоящее оборудование. ’

‘ Да. Откуда он мог знать, сколько денег? Вы помните, губернатор сказал Хьюстону, что никто не знал об этом, кроме совета монастыря. ’

‘Ах. Что ж. Я думаю, что ответ на этот вопрос восходит ко времени Семнадцатого Тела. Вы помните, что она была женщиной неумеренных страстей, и что однажды у настоятеля было неудачное время с ней. Его пришлось унести, и он неделю был в бреду. Монах ухаживал за ним всю ту неделю. Я думаю, он что-то проговорился. ... Это не кажется вам убедительным?’ он сказал с тревогой.

‘О, да. Да, это так, ’ сказал я, записывая. Я полагаю, что к тому времени я, должно быть, прочитал тетради пару дюжин раз, но никогда, очевидно, с талмудическим мастерством, которое мистер Олифант использовал. Пока он говорил, мне пришло в голову еще одно дополнение.

"Вы помните, Хьюстон получил полмиллиона фунтов за свои две сумки, и ему сказали, что они стоят вдвое больше. Это, по-видимому, дает общую стоимость восьми мешков в четыре миллиона фунтов. ’

‘Так почему же тибетцы оценили их в три, вы имеете в виду? Я уверен, что не знаю. Возможно, Хьюстон получила неверную информацию. Возможно, стоимость жизни выросла. В любом случае, я никогда не понимал, как они могли их оценить. Возможно, это было сделано просто по весу, и они просто корректировали значение время от времени. Нет. Извините. ...’