— Что ж, он очень пригожий малый! А что на это говорит Патриция?

— Патриция — хорошая дочь, — степенно ответствовал полковник, — и здравого смысла у нее куда больше, чем у средней особы женского пола. Она понимает, какие преимущества сулит ей этот брак. Сэр Чарльз Кэрью может дать ей титул и имя, которое по знатности не уступает ее собственному. Он человек способный, видный, он служит королю и знаком с дворами государей Европы. Я не верю россказням, которые плетут о нем. Его отец был храбрый дворянин, и я не из тех, кто готов принять на веру хулу на его сына. Более того, если он, как он наполовину пообещал, переедет в Виргинию, то здесь он стряхнет с себя придворные пороки, отринет грехи, присущие молодости, и станет добропорядочным виргинцем, богобоязненным, законопослушным, почитающим короля, но не подражающим ему — таким, как ты или я, Уильям. Король пожалует ему много земли, и вкупе с тем, что получит Патриция, когда я отойду в мир иной, наши владения составят основу обширного и превосходного поместья, которое, Бог даст, в прекрасном будущем этого прекрасного края будет принадлежать влиятельной и благородной семье, возникшей из союза родов Верни и Кэрью. Поверь мне, Патриция смотрит на все это теми же глазами, что и я.

— Хм! — снова произнес губернатор.

Сэр Чарльз догнал двух девушек до того, как они дошли до ограды сада, и все трое вышли за ворота в душистое разнотравье и принялись прогуливаться по узким дорожкам. Бетти старалась придерживать свои юбки так, чтобы они не касались покрытых росой листьев шалфея и майорана, Патриция же рвала живокость и цветы турецкой гвоздики, не заботясь о сохранности своего богатого наряда. В дальнем конце сада находилась калитка, ведущая в тутовую рощу, и все трое, идя по ней под раскидистыми ветвями с широкими листьями, дошли до необычайно высокого и толстого дерева, корни которого местами выступали из земли, образуя гладкие выросты, похожие на перевернутые тазы. Патриция остановилась.

— Бетти устала, — молвила она, — и ей надо посидеть и отдохнуть. Она как анемон, сэр Чарльз, маленький нежный и робкий цветок, прекрасный и благоуханный, не правда ли, Бетти? — Сев на один из выростов, она потянула свою подругу за руку и заставила ее сесть рядом. Сэр Чарльз прислонился к стволу. — Бетти у нас пуританка, — продолжила Патриция. — Она ни в какую не желает носить те ленты, которые я ей подарила, и это очень меня обижает.

— О, Патриция! — воскликнула Бетти со слезами на глазах. — Я не думала, что тебе не все равно. Но даже знай я об этом, я бы не стала их носить.

— Да, маленькая ты мученица, — сказала Патриция, целуя ее. — Из-за того, что ты называешь своими "принципами", тебя могут в любой момент отправить на костер. За что я тебя уважаю, и ты это знаешь. Представляете, кузен Чарльз, Бетти считает, что это дурно — иметь рабов.

Сэр Чарльз рассмеялся, и нежное личико Бетти зарделось.

— О, Патриция! — вскричала она. — Я этого не говорила! Я только сказала, что нам самим это бы не понравилось.

— Да, полагаю, нам бы это пришлось не по вкусу, — сухо согласился сэр Чарльз. — Но мистрис Бетти, негры толстокожи, и у них нет нежных чувств.

— Я знаю, — храбро сказала Бетти, — и знаю также, что наши богословы и ученые мужи все никак не могут решить, есть ли у них души или нет. И, разумеется, если нет, то с ними обращаются так же хорошо, как и с другими животными, но мне все равно жаль их, как жаль и кабальных работников.

— Кабальных работников? — Патриция выгнула брови.

— Да, — подтвердила Бетти, стоя на своем. — Я жалею подневольных батраков, которые обязаны отработать на хозяина семь лет, прежде чем они получают свободу. Но к тому времени они часто уже сломлены и согбенны, а их близкие в Англии, которых они желали переселить в Новый Свет, умерли. Нередко и сами они умирают до того, как истекут семь лет. И мне также жаль тех, кого вы именуете бунтовщиками, сторонников Кромвеля, и жаль каторжников, которых вы презираете, которых считаете отверженными. И индейцев, живущих вокруг нас, которых мы согнали с их земли. И, да, мне жаль квакеров.

— Лично я не расточаю свою жалость на всяких неудачников, — молвил сэр Чарльз. — Не следует давать им подняться — не то они вцепятся нам в глотки.

— Послушайте! — сказала Патриция.

Напев был дик, печален и горестно звучал в сгущающихся сумерках. Меж призрачных древесных стволов в их сторону неслышно скользила неясная фигура.

— Это Безумная Марджери, — сказала Патриция.

— Безумная Марджери? Кто это? — спросил сэр Чарльз.

— Этого никто не знает, кузен, в том числе и она сама. Десять лет назад к нам прибыл корабль с кабальными работниками, он ее сюда и привез. Она уже тогда была безумна. Капитан не смог объяснить, кто она такая, он знал только то, что, когда через день после отплытия он пересчитал перевозимых им кабальных невольников, среди них оказалась одна лишняя, и эта женщина ничего не соображала, поскольку была чем-то опоена. Ее доставили на корабль тайно, только это он и смог сообщить. Как вы знаете, такое случается нередко. Она так и не пришла в себя — она и тогда уже была такой же, как сейчас. Ее продали одному мелкому плантатору, и обращался он с нею жестоко. Спустя какое-то время ее история дошла до ушей моего отца, и он купил ее у того плантатора. С тех пор она живет с нами. Срок ее контракта давно истек, но ничто не может заставить ее покинуть нашу плантацию. Она ходит, где хочет, и у нее есть хижина вон в том лесу, поскольку она отказывается жить среди рабов и кабальных работников. Толкуют, что она добрая колдунья, и индейцы, которые почитают безумных, приносят к ее двери маис и оленину.

Голос, звонкий и нежный, пел уже совсем близко:

— Марджери! — тихо позвала Патриция.

Идя скользящей бесшумной походкой, женщина подошла ближе и, остановившись в двух шагах, спросила:

— Кто меня позвал? — говоря голосом, словно доносящимся издалека. Нестарая, она, вероятно, некогда была очень красива.

— Это я звала тебя, Марджери, — ласково молвила Патриция. — Присядь рядом с нами и расскажи, что ты делала.

Женщина опустилась на землю у ног Патриции. В руке у нее был посох, обвитый плетями дикорастущего хмеля, который она положила на траву. Сняв с посоха одну из гирлянд, она уронила эту нежно-зеленую массу на колени Патриции.

— Возьми ее, — сказала она. — Это цветы, которые я нарвала в раю, давным-давно. В здешнем воздухе они вянут, но, если ты обвеешь их своими вздохами и польешь своими слезами, они оживут… До рая отсюда далеко. Я весь день искала туда дорогу, но так и не нашла. Думаю, он находится близ города Бристоля, Бристоля, Бристоля.

Ее голос замер, перейдя в долгий вздох, и она принялась обрывать душистые цветки.

Патриция тихо промолвила:

— Она часто говорит о Бристоле и все время ищет дорогу в рай. Думаю, кто-то когда-то сказал ей: "Мы с тобой встретимся в раю".

— Я мало что знаю о рае, Марджери, — добродушно сказал сэр Чарльз, — но Бристоль отсюда далеко, до него много миль, и нас от него отделяет великий океан.