Хват торопливо развел огонь и поставил кипятить сразу несколько горшков — Таул нуждался в горячем питье. Бевлином мальчик решил заняться позже — мертвецам спешить некуда. Хват старался не думать о том, что случилось. Он рано научился не задавать лишних вопросов, но не мог не видеть, сколько крови вылилось из груди Бевлина, — старика закололи, ударив прямо в сердце.

Порывшись в кладовке, он нашел яйца, молоко, масло, битых уток. Потом на глаза ему попался мех с лакусом. Этот напиток вылечил его — может, и Таулу поможет. Хват отлил немного молочной жидкости в горшок, подогрел и дал Таулу. Рыцарь взял чашку и поднес к лицу, вдыхая пряный аромат, а после стал пить. Хват вздохнул с облегчением и подбросил дров в огонь.

Он сам порядком проголодался — но нехорошо есть, когда в комнате лежит покойник. Скорый бы точно этого не одобрил. Поэтому Хват стал отмывать скамью и пол от крови, не спуская глаз с Таула. На Бевлина он старался не смотреть, но мертвец точно притягивал к себе его взоры. В этом зрелище не было ничего страшного — мудрец будто уснул, и лик его, хотя и бледный, дышал покоем.

Кровь оказалось не так просто отмыть. Хват очень старался, но сделал только хуже, оставив на полу красные разводы. И руки измазал в крови — к горлу подкатило, и Хват решил, что с него довольно. Таул сидел недвижимо, с закрытыми глазами.

Горе одолевало Хвата, но он старался не поддаваться. Скорый стыдился бы его — карманники превыше всего ценили стойкость. Хват плотно сжал губы и отошел от тела, бормоча вслух:

— Полно тебе, Хват. Ты не младенец, видывал вещи и похуже.

Надо смыть кровь с рук, решил он, — от их вида ему так тошно. Он только на минутку отлучится в спальню — там есть чистая вода и полотенце. Авось с Таулом за это время ничего не станется — он, похоже, спит. Хват убежал в спальню, прикрыл за собой дверь — и только тогда сдался.

Он сел на кровать, дрожа всем телом и говоря себе, что это из-за холода. На глазах выступили слезы, и Хват поспешно смахнул их: Скорый посмеялся бы над ним. Приказывая себе успокоиться, он подошел к тазу и стал плескать себе в лицо холодной водой, забыв, как не хотел этого делать всего час назад. Холод взбодрил его, и он принялся нещадно скрести свои руки, отмывая их дочиста.

Вытеревшись, он почувствовал себя гораздо лучше. Хват привел в порядок одежду и вышел.

Таул исчез — его стул опустел, и входная дверь стояла открытой. Хват, выругав себя за то, что оставил рыцаря, выглянул в окно. Лошадь Таула, привязанная к загородке, тоже пропала. Хват выскочил в сад и далеко на западе увидел Таула, во весь опор скакавшего прочь.

Хват постоял, глядя, как Таул исчезает из виду. Тучи закрыли солнце, стало темно и холодно. Хват нехотя вернулся в дом.

Заглянув в комнату Таула, он с облегчением убедился, что рыцарь не забыл взять котомку с едой и одеялами.

Хват сварил себе овсянки, взял кусок утки и унес все это в спальню, чтобы не видеть Бевлина. Как быть дальше? Можно вернуться в Рорн — Скорый примет его назад, не задавая вопросов. Можно осесть также и в Нессе, где он столь успешно поохотился. Можно зазимовать и здесь, в хижине мудреца, благо еды тут вдоволь.

Но ни одна из этих возможностей не привлекала его. Казалось бы, карманы полны как никогда, иди себе куда угодно и делай что хочешь. Хват знал, чего хочет, — и знал, что совершит большую глупость, сделав это. Ему хотелось отправиться вслед за Таулом, догнать своего друга и снова странствовать вместе с ним. Это безумие, твердил себе Хват. Он не знает этих мест, теперь середина зимы, ему неизвестно, куда направился Таул, и непонятно, будет ли рыцарь рад его видеть.

Но Таул — его друг. Они вместе делили дорожные невзгоды. Однажды Хват спас Таулу жизнь — быть может, его услуги опять понадобятся. Решено — он отправится за Таулом на запад. Хват Успел выспросить Бевлина, какие города есть здесь поблизости.

Мудрец сказал, что на севере лежит Лэйрстон, на востоке — Несс, на западе — Брен. Стало быть, в Брен и направился Таул. Брен, говорят, богатый город, и поохотиться там можно недурно. Но сначала надо навести порядок здесь. Надо похоронить Бевлина — Скорый поступил бы именно так. Надо прибрать и запереть дом. В Брен он отправится утром — сегодня у него слишком много дел.

Тавалиск ел овсянку. Его желудок все никак не успокаивался и принимал только жидкую кашицу. Утром его посетили лекари — Тавалиск всей душой ненавидел их ощупывания, перешептывания и их дурацкие средства. Они сказали ему, что его желудок страдает от зловредных соков, и предложили поставить горячую горчичную припарку на живот, чтобы оные соки вытянуть. Когда Тавалиск отказался от припарки, они предложили пустить ему кровь, а после поставить клизму. Они что, уморить его хотят?

Он выгнал их и стал лечиться по своему разумению. Его повар родом с дальнего юга и знает толк в травах — вот и теперь он приправил кашу каким-то зельем. Тавалиск надеялся, что скоро ему полегчает. Он, разумеется, подозревал всюду отраву, как и подобает человеку его положения, и заставлял своих секретарей пробовать все, что ему подают, но пока что они пребывали в добром здравии. В его недомогании повинна, быть может, слишком острая пища — впредь надо выбирать кушанья более осмотрительно.

В дверь громко постучали — Гамил после недавней выволочки стучался особенно рьяно.

— Войдите.

— Надеюсь, вашему преосвященству лучше?

— Немного, Гамил, — и лекари тут ни при чем. — Тавалиск доел свою кашу. — Надо будет тебе пустить по городу слух, Гамил.

— Какой, ваше преосвященство?

— Собственно, это даже не слух, а правда — пусть в Рорне узнают, что я болен.

— Но ведь ваше преосвященство выздоравливает?

— Да, но я хочу, чтобы обо мне немного поволновались. Люди больше ценят то, что рискуют потерять. Ничто так не повышает популярности, как тяжелая болезнь.

— Но народ и без того любит ваше преосвященство.

— Вот именно — и я стараюсь удержать эту любовь. Пусть народ узнает, что я отказался от помощи лекарей, — простой народ не может позволить себе их услуг и потому не любит их. Мне думается, простолюдины из-за этого и живут дольше, чем знать, — они умирают в свой срок, и никто не залечивает их до смерти.

— Будет исполнено, ваше преосвященство.

— Полагаюсь на тебя. Ну а новости есть? Что слышно о нашем рыцаре?

— Пройдет какое-то время, прежде чем поступят донесения от наших шпионов, ваше преосвященство. Я слышал только, что в Нессе он проводил время с дочерью некоего торговца тканями.

— Право же, Гамил, до каких мелких сплетен ты опускаешься. Какой мне интерес знать, с кем рыцарь спит?

— Но эта девушка и ее отец родом из Четырех Королевств, ваше преосвященство. Быть может, рыцарь расспрашивал ее о прежней родине?

— Что-то многие стали интересоваться Четырьмя Королевствами. — Тавалиск налил себе овечьего молока, добавив туда меду. — Кстати, Гамил, ты уже договорился о встрече с бренским лордом... как бишь его?

— Лорд Кравин, — кратко ответил Гамил.

— Ну так что же?

— Ваше преосвященство, я обратился к этому вельможе, сказал, кого я представляю, и дал понять, что ваше преосвященство были бы рады встретиться с ним.

— А он?

Гамил потупился, теребя свое платье.

— Лорд Кравин отклонил мое предложение. Он сказал, что слишком занят, чтобы встречаться с церковниками, и велел мне не беспокоить его впредь.

— С церковниками! — вскричал Тавалиск. — С церковниками! Да знает ли он, с кем имеет дело?

— Он невероятно спесив, ваше преосвященство.

— Да к тому же и глуп, раз отказывается от встречи со мной. Церковники! — Архиепископ заломил свои пухлые ручки. — Я вижу, бренцы не только глупы, но и дурно воспитаны.

— Всем известно, что на севере живут одни варвары, ваше преосвященство, — поддакнул Гамил. — А хуже бренских варваров никого нет.

— Охотно верю. — Тавалиск пригубил молока с медом, и улыбка вновь заиграла в углах его рта. — И любопытно будет посмотреть, как управится с такими варварами Баралис. Мне думается он, стараясь устроить брак Кайлока с Катериной Бренской, отхватил кусок, который ему не по зубам. — Тавалиск улыбался теперь во весь рот, показывая мелкие острые зубы. Похоже, пророчеству Марода не так-то просто будет осуществиться. И если Тавалиск верно разгадал его замысел, именно он должен помешать его осуществлению. — Кстати, о кусках, Гамил, — я что-то проголодался. Поди принеси мне какой-нибудь настоящей еды, которую можно кусать. Видеть больше не могу эту кашу.