Таула снова ввели в комнату, где четверо сидели за каменным столом.

— Ты получил свой ответ, — сказал старший — это был не вопрос, а утверждение. Таул кивнул. — Оракулы редко ошибаются — Бог благоволит им.

— Скорее он благоволит вам, а не им. — Таул не мог сдержать гнева и рад был, что может как-то излить ужас, испытанный в пещере. — Это вы извлекаете выгоду из их плачевной участи. Вы пользуетесь ими — и Бог тут ни при чем! — Таул трясся, но четверых ничуть не тронула его вспышка.

— О Боге ты не ведаешь ничего, а о Ларне — еще меньше, — с полнейшим спокойствием ответил старший. — Мы не используем оракулов — мы служим им. Бог благословил их, а нам отказал в благословении, сделав нас их слугами. Пусть их вид не смущает тебя. Они пребывают в божественном экстазе — мы можем лишь догадываться, сколь велико их блаженство.

— Твои сладкие речи не обманут меня. То место, где я только что побывал, посвящено не Богу, и никакого небесного экстаза там нет. Оно больше похоже на ад.

Четверо смотрели на Таула словно на глупого ребенка.

— Зрелище, которое ты повидал, возможно, не из приятных — но я вижу, что ты не желаешь нас понять. Однако ты воспользовался услугами оракула и теперь должен за это расплатиться, — с легким презрением напомнил старший.

— Что я вам должен? — спросил Таул, глядя ему в глаза.

— Ты тоже окажешь нам услугу. — Старец теперь говорил мягко и вкрадчиво. — Ничего серьезного — так, пустяки. — Веки Таула отяжелели — он боролся со сном, а старец продолжал тихо и убедительно: — Услуга эта очень простая, ничего трудного в ней нет. — Глаза Таула закрылись. — Простое, самое невинное дело...

Таул проснулся, не зная, где он. Когда в голове прояснилось, он понял, что все еще находится на Ларне. Он не помнил, как уснул, — теперь он лежал в какой-то каморке на каменной скамье. Он встал, и его спина подсказала ему, что он проспал на твердом довольно долго.

Он не помнил, как его перенесли в это место, — он вообще ничего не помнил после ухода из пещеры. Таул встревожился. Ответ оракула помнится ясно, а дальше — провал. Между тем пора возвращаться на корабль. Капитан Квейн сказал, что отплывет по истечении суток. Кто знает, который теперь час? Надо уходить немедленно. Таул направился к двери, но тут вошел младший из четырех.

— Здравствуй, — сказал он. — Надеюсь, ты хорошо отдохнул.

— Как я сюда попал? — спросил Таул.

— Так всегда бывает после пророчества: тот, кто ищет ответ, лишается всех своих сил. Беспокоиться тут не о чем. Даром пророчество никому не дается. Ты устал, и мы отнесли тебя сюда, чтобы ты мог выспаться.

— Сколько же я проспал? — Таул не поверил ни единому слову — после пророчества ему вовсе не хотелось спать.

— Много часов. Уже светает.

— Мне надо идти — не то мой корабль уйдет. — Таул вспомнил разговор о цене перед посещением пещеры. — Скажи, сколько я вам должен?

— А-а, это, — небрежно бросил молодой. — Думаю, не так много. Тебя, кажется, попросят только доставить в Рорн кое-какие письма. Ты ведь туда плывешь? — Что-то в голосе собеседника пробудило подозрения Таула. Раньше ему показалось, что он него потребуют гораздо большего, чем доставка каких-то писем.

— И это все? — спросил он.

— Ну разумеется. Не надо верить всему, что рассказывают о Ларне поздними вечерами у камелька. За предсказание мы не требуем ничего, кроме мелких услуг. Ты вызвал особое наше расположение, и мы решили не нагружать тебя сверх меры. Пойдем со мной, и я отдам тебе письма.

Таулу вручили два письма, запечатанных воском, и объяснили, куда и кому их отнести. Затем человек в клобуке проводил его вниз по тропе. Все это время Таул не мог избавиться от неприятного ощущения. Что-то тут не так. Не может быть, чтобы четверо так просто отпустили его, дав ему лишь письма в город, куда он и без того плывет. А больше всего беспокоили половина дня и ночь, выпавшие из его памяти.

Но вот он оказался на берегу, и пришлось подумать о другом. Надо налечь на весла, пока «Чудаки-рыбаки» не поставили паруса. Свежий воздух был настоящим блаженством после затхлого храма и пещеры. С каждым вдохом настроение Таула улучшалось. Скоро он покинет это проклятое место. Таул решил, вернувшись в Вальдис, непременно рассказать Тирену об ужасной судьбе ларнских оракулов. Ни одного юношу не должна больше постигнуть подобная участь.

Таул стащил лодку в море, с наслаждением погрузившись до пояса в холодную воду, сел и взялся за весла. Наконец-то он убрался с этого острова. Вскоре он уже быстро работал веслами, вкладывая в это всю свою силу, — это помогало ему не думать о Ларне.

Трудно был вспомнить, где стоят «Чудаки-рыбаки». Туман кольцом окружал Ларн, скрывая его от проходящих кораблей. Таул правил на юго-запад, надеясь где-то там наткнуться на свое судно. После нескольких часов на веслах он начал беспокоиться: уж теперь-то он должен увидеть корабль. Он вынул весла из воды и стал прислушиваться. Ему почудился слабый звук. Вот опять — это звучит сигнальный рог, в который дуют на кораблях в тумане. «Чудаки-рыбаки» подают ему весть. Таул, сразу приободрившись, стал грести с новой силой на зов рога.

Немного времени спустя из тумана выступили высокие мачты корабля, и это зрелище наполнило радостью сердце Таула. «Чудаки-рыбаки» не бросили его. Он подгреб ближе, туман разошелся, и с борта его окликнули:

— Эй, на шлюпке!

Вся команда высыпала на палубу, чтобы встретить его. Среди них Таул различил капитана Квейна, приветственно вскинувшего руку. Матросы грянули хором «ура», а капитан крикнул:

— Ну, ребята, открывайте бочонок — наш друг вернулся.

— Нет, Боджер, не верь, что мельничиха готова на все за отрез на платье и цыпленка в придачу.

— Но про нее так говорят, Грифт.

— Брось, Боджер, мельничиха живет в достатке. А вот жена свечника как раз не прочь. Всем известно, что на свечках богатства не наживешь.

— Не похоже, чтобы и жена свечника бедствовала, Грифт, — она всегда лучше всех одета.

— То-то и оно, Боджер! Как может женщина, чей муж еле-еле серебряную монету в месяц заколачивает, позволить себе носить тонкие ткани? Да и стол у нее что надо — сплошь жареные цыплята.

— Но мастер Галч уверяет, Грифт, что переспал с мельничихой за отрез и цыпленка.

— Мастер Галч мог бы и поберечь свои денежки, Боджер. Мельничиха ложится с каждым, кто штаны носит, — и не ради мзды, а только чтоб свою похоть потешить.

— Так, может, и у меня бы с ней вышло, Грифт?

— Я бы, Боджер, тебе не советовал.

— Почему, Грифт?

— К несчастью, Боджер, мельничиха делилась с другими своими прелестями столь щедро, что подхватила дурную болезнь. И если ты не хочешь, чтоб яйца у тебя сгнили и отвалились, держись от нее подальше.

— Хорошо, что упредил, Гриф, — ты настоящий друг.

— Мой долг — осведомлять тебя о таких вещах, Боджер.

— А мастер Галч, Боджер? Он, выходит, заразился?

— Ну как тебе сказать, Боджер, — стоит посмотреть, как он ходит, и сразу сдается, что его сливы скоро отпадут.

Оба солдата, откинувшись к стене, пригубили свой эль.

— Слышь, Грифт, утром я стоял на стене и могу поклясться, что видел в лесу каких-то всадников.

— А какие на них были цвета, Боджер?

— Они были далеко, Грифт, но мне сдается, что это наемники.

— Как видно, это те, которых нанял лорд Баралис. Хотел бы я знать, нашли ли они юного Джека.

— Его я не заметил, Грифт.

— Надеюсь, теперь он уже далеко. Парень правильно сделал, что ушел из замка. Здесь он никогда бы не прижился. В точности как его мать — та тоже вечно витала в облаках.

— Я слыхал, его мать была ведьма.

— Да уж, чего о ней только не болтали. Она красивая была, а родом южанка, судя по выговору, да только кто знает, была она ведьмой или нет. Хотя я тоже слыхал всякое.

— А что, Грифт?

— Говорят, она однажды сделала чересчур пылкого ухажера лысым.