В дальнейшем мы постараемся использовать археологический материал как можно более полно, обращаясь не только к обобщающим результаты раскопок монографиям, но и к периодике, и к Интернету. Несмотря на то, что за полтора столетия изысканий археологов в Александрии не найдено ни одного фрагмента, который они рискнули бы достоверно отождествить с Мусеем и Библиотекой, есть возможность, по крайней мере, представить их внешнее, сакральное и светское окружение. Сделать это можно на основе хорошо изученных руин Большого Серапея, к которому примыкает стена римского стадиона, на основе фундаментов храмов Посейдона и Божественного Цезаря, на основе римского Одеона и расположенной рядом виллы Птиц, построенных при императоре Адриане, и, наконец, на основе мозаик и пластики, найденных на предполагаемом месте царских дворцов. Пока же будет достаточно дать общую картину, рассказав об основных этапах археологических изысканий.
Началом египтологии считается основание Наполеоном Бонапартом[49] в оккупированной французами Александрии учреждения, наименованного L'Institut d'Égypte, первое заседание которого состоялось 23 августа 1798 года (6 фруктидора VI года Республики по принятому тогда революционному календарю). Но для Александрии, если исключить случайные находки французами Розеттского камня и камеи Августа в Пелузии, более знаковым является мероприятие другого Бонапарта, – Наполеона III. Желая написать историю своего кумира Юлия Цезаря, император инициировал первые масштабные топографические исследования города, дабы иметь точное представление, как разворачивались события известной по «Запискам» Цезаря Александрийской войны.
По его просьбе, правитель Египта Исмаил-Паша поручил своему лучшему инженеру, преподавателю Политехнической школы в Каире (основанной великим дедом этого правителя Мухаммедом Али в порядке «вестернизации» страны) составить карту древней Александрии. Этим инженером был Махмуд Бей ал-Фалаки, воспитанник парижской Ecole des Arts et Métiers, проявивший себя и в качестве математика, астронома, а впоследствии – министра просвещения Египта.
Александрия тех лет, чьи дома строились прямо на античных фундаментах, не менявшая своей планировки со времён арабского завоевания, была тщательно обмерена, изучена в сопоставлении с текстами Цезаря и Страбона. Как результат, император Франции получил карту-реконструкцию в масштабе 1:10 000. Вскоре в Париже были изданы комментарии к ней[50], и учёный мир Европы пользовался этими материалами почти столетие.
При последующих изданиях карты контуры древних улиц и зданий, нарисованные Махмудом Беем, обычно накладывали на чёрные линии кварталов XIX столетия. Стало очевидным, что Александрия когда-то распространялась далеко на восток за пределы средневековых арабских укреплений. Махмудом Беем была частично реконструирована старая береговая линия и показаны очертания ушедших под воду дамб и островка Антирродос. Библиотеку Махмуд Бей помещает на набережной, Мусей – к юго-западу, в результате чего они оказываются разделёнными главной улицей города, что сразу же вызвало сомнения и полемику[51]. Рядом с Мусеем, вплотную оказывается Сома (в других источниках – Сема), мавзолей Александра Македонского. Махмуд Бей был уверен в истинности предания, будто бы она стояла на месте нынешней мечети пророка Даниила. Он лично спускался в крипту мечети, обмерил её и нашёл, что объём подземной залы был достаточен для усыпальницы[52]. Это мнение также породило полемику, продолжающуюся по сей день.
Помимо двух спорных моментов (разделение Мусея и Библиотеки, и локализация гробницы Александра), следует учитывать и то обстоятельство, что карта Махмуда Бея запечатлела античный город на последней фазе его существования – в позднеримское и ранневизантийское время. Александрия неоднократно восстанавливалась римлянами после нанесённых ими же ран, а после торжества христианства могли быть нарушены и границы священных участков языческих храмов, на что римляне вряд ли решались до IV века. Как выяснилось недавно, город заново отстраивался ещё в 620-е годы, при императоре Ираклии, на короткое время отвоевавшем его у персов, чтобы вскоре уступить арабам. Тем не менее, реконструкция Махмуда Бея и сегодня остаётся основанием всех последующих планов, корректируемых по мере появления новой информации.
Изыскания Махмуда Бея проводились ещё «на поверхности» города. Археологи, увлёкшись раскопками египетских памятников времени фараонов, пока что мало внимания уделяли греко-римским древностям. Но вот в 1893 году, уже после британской оккупации, создаётся Archaeological Society of Alexandria, или, как гораздо чаще называли её сами англичане, поскольку французский тогда ещё безраздельно доминировал над английским в качестве языка международного общения: Société Archéologique d’Alexandrie. На французском же долгое время выпускались и отчёты деятельности сообщества. Годом ранее был открыт публике Греко-Римский музей, руководство которым много лет осуществляли итальянцы – Джузеппе Ботти, затем Эваристо Брекчия и Ахилле Адриани. Поочерёдно они, вплоть до начала 1930-х (после чего работу продолжил англичанин Алан Роу), вели раскопки на обширном пустыре в южной части города, над которым возвышалась тридцатиметровая колонна асуанского гранита с коринфской капителью, приписываемая Гнею Помпею, а на самом деле воздвигнутая Диоклетианом в 297 году от Р. Х. в качестве памятника победы над мятежными александрийцами. Под ней была вскрыта почти такой же высоты каменная терраса, бывшая основанием большого храма Сераписа. Её арочные своды перекрывали большие помещения, где, скорее всего, размещались читальные залы и хранилища второй крупнейшей библиотеки античного города. Сам храм, посвящённый синкретическому божеству, общему для эллинов и египтян, как показали раскопки, имел вполне греческий облик (как и обнаруженное рядом малое святилище другого синкретического божества – Гарпократа). О египетском влиянии напоминали лишь стоящие на террасе фигуры гранитных сфинксов. Прямоугольной формы теменос (священный участок), к которому вели две каменные лестницы, имел за глухими наружными стенами просторные портики, обрамлённые стройными колоннами. В центре, рядом с открытым жертвенником, стоял окружённый такими же гранитными колоннами типичный для античной архитектуры периптер.
Выборочные раскопки, одновременно проводившиеся в Эль-Шатби, на месте царских дворцов, также выявили, ставшие экспонатами Греко-Римского музея, совершенно греческие по исполнению капители ионических и коринфских колонн, памятники пластики и многочисленную керамику. Это надолго укрепило археологов в их убеждении, что Александрия была типичным эллинистическим городом, с некоторыми вкраплениями традиционного египетского искусства. Широкой публике в 1910-е годы было представлено иллюстрированное издание находок немецкой экспедиции Эрнста фон Зиглина[53], изображённые на его страницах предметы тоже, вроде бы, говорили о полном преобладании в облике города греческого начала. И самый популярный путеводитель по городу и залам Греко-Римского музея, написанный Эваристо Брекчия перед Первой Мировой войной и многократно переиздававшийся на французском и английском языках, был назван не «Александрия Египетская», но так, как именовали город античные авторы: Alexandria (на обложке книги – Alexandrea) ad Aegyptum[54], то есть, Александрия «при» Египте, «возле», «вблизи» Египта.
Однако, когда Джузеппе Ботти и Эрнст фон Зиглин стали исследовать катакомбы в Ком эль-Шохафа, перед их глазами предстали удивительные гибридные формы погребального искусства первых веков нашей эры. Росписи и барельефы подземных камер представляют собой причудливое смешение египетских и греко-римских мотивов: на стенах посетителей встречают быки-Аписы, священные кобры и соколы, но своды поддерживаются колоннами дорического ордера (и тут же, рядом – колонны с египетскими капителями). Особенно странно и пугающе выглядят статуи Анубиса в доспехах римских легионеров. На первых порах эту эклектику сочли курьёзом, но позже выяснится, что именно так украшали и городские ансамбли, по крайней мере, со времён Клеопатры VII.
