Вейс потешил себя этими мыслями ровно столько, чтобы успокоиться. Его ждала работа, и гордость, при всей его ненависти к Марафису Глазастому, не позволяла ему оплошать.

Подавив дрожь отвращения, он вошел в каналы обмороженной плоти Ножа.

Райф узнал дхунитов еще за пятьсот шагов. В синих с медью военных цветах Дхуна, на тяжело нагруженных битюгах, с блестящими, как стекло, начищенными копьями, они ехали на юг по Глэйвской дороге, заставляя сторониться повозки и ручные тачки. Их было всего двое, но они бросались в глаза, словно стальная гора. Они сидели прямо, смотрели вперед, держа руки на древках притороченных к седлам копий, и синие татуировки, как вены, змеились под их дхунскими шлемами.

Ангус сказал что-то — предупредил, кажется, что на них лучше не пялить глаза, — но Райф не обратил на это внимания.

Кланники на Глэйвской дороге! Райф невольно ощупал кожаную ленту, связывающую его волосы. Черноградского серебряного обруча давно уже нет, а черные прошвы на его тулупе под грязью можно и не разглядеть. Все, что осталось у него от клана, — это серебряный колпачок на тавлинке со священным камнем да серебряная проволока на рукояти Темова меча. Даже волосы у него скоро станут длиннее, чем носят в Черном Граде. У них стригутся короче, чем во всех других кланах, презирая всяческие косы, хвосты и бритые макушки, столь же обычные в клановых землях, как белый вереск, расцветающий по весне на заливных лугах.

— Посторонись, Райф. Дай им проехать.

Краем глаза он увидел, как Ангус сворачивает на обочину. Даже он уступает дорогу дхунитам! От этой мысли у Райфа что-то заныло в груди.

Наезженная дорога звенела под тяжкими подковами битюгов. Послеполуденное солнце светило прямо в лицо дхунитам, неспешно едущим навстречу. Они метнули быстрый взгляд на Райфа и столь же быстро отвели глаза. Он по-прежнему держался на середине дороги, но они даже не подумали свернуть и продолжали ехать прямо на него, словно он был какой-нибудь кучкой пыли.

Райф ударил Лося каблуками и съехал с дороги. Дхуниты проследовали по освобожденному им месту, едва он успел свернуть в канаву. Гордо вскинув голову, они, ни разу не оглянувшись, продолжили путь на юг.

Через несколько минут комья грязного снега, потревоженного дхунитами, снова осели в колеях. Райф чувствовал, что Ангус смотрит на него, но не обернулся, даже когда дядя сказал:

— Давай-ка опять выбираться на дорогу. Я хочу поспеть в Глэйв дотемна.

Райф, отдышавшись, кивнул. Выкарабкавшись из канавы, он занял на дороге место впереди Ангуса и нарочно поехал скоро, чтобы несущий двойную ношу гнедой его не догнал.

Итак, в глазах дхунитов он ничто.

Намотав поводья на кулак, он ехал по буграм и ухабам Глэйвской дороги. Масляная поверхность Лохани внизу приобрела цвет птичьей крови при свете солнца, проглянувшего впервые за несколько дней. Вдоль дороги тянулись крестьянские усадьбы, мельницы, коптильни, печные дома, разрушенные сторожевые укрепления и озерные хижины на сваях. По дороге проезжали в основном ломовики и торговцы, но порой можно было встретить знатную даму в алом бархате и соболях, сопровождаемую слугами, или пару рыцарей-Клятвопреступников в блестящей стальной чешуе, кожаных плащах и шипастых ошейниках, прозванных епитимьей.

Райф почти не смотрел на проезжих. Ангус крикнул ему, что город того и гляди покажется, но он и к этому отнесся безучастно. Он все еще словно видел пустые, равнодушные взоры дхунитов. Он перестал быть своим для кланников. Одет он все так же, и волосы у него не успели отрасти, но недели, проведенные с Ангусом, сделали его другим. Еще месяц назад дхуниты окликнули бы его, осведомились о взятых в Черный Град новиках, спросили бы, что он делает так далеко от дома и не нуждается ли он в помощи или провизии. Теперь они увидели в нем просто встречного всадника, ничего не значащего в их мире.

Тяжело вздохнув, Райф ослабил поводья и стал думать о другом. Лось как раз поднимался по крутому склону высоко над озером.

Здесь дорога была особенно плоха, и мерзлая грязь летела комьями из-под копыт. После пяти часов солнечного тепла земля немного оттаяла. Райф сосредоточился на особенно предательском участке, покрытом осыпью и мокрым льдом, но сзади донесся тихий свист Ангуса, и он поднял глаза.

Город встал перед ним, как глыба золотистого света. Каменные стены, сланцевые крыши, игольчатые башни — все это закат преобразил в сверкающий металл. Тысяча слезовидных окон отливала темным янтарем, а мосты, выступы и укрепления сияли, точно их окунули в золото. В озере у южной стены, словно в старом зеркале, плавал другой, дымчатый город.

Въехав наверх, Райф оглядел берег, дивясь усилиям, затраченным, чтобы освободить его ото льда, но потом увидел пар и бурлящую воду.

— Горячие ключи питают озеро круглый год, — сказал Ангус, поравнявшись с ним. — Иль-Глэйв стоит на них.

Райф кивнул. Со времени посещения Вениса он невзлюбил города, но золотые песчаниковые стены Иль-Глэйва вызвали в нем невольное восхищение. Он яростно почесал грудь. Она уже совсем зажила, но призраки бладдийских клинков не оставляли его в покое. Два дня назад он проснулся с засохшей кровью под ногтями и заново разодранными рубцами.

— Мы, пожалуй, воспользуемся входом для нищих, — щурясь, сказал Ангус. — Думаю, на рынке в этот час безопасно, — дернув головой в сторону Аш позади себя, он добавил: — Чем скорее мы доставим нашу девочку к Геритасу Канту, тем лучше.

Райф не ответил. Города — это по ведомству Ангуса, пусть он и решает, как им войти и где остановиться. Лишь бы Аш занялись поскорее, остальное не столь важно.

Взглянув на нее, Райф убедился, что ничего не изменилось. Она по-прежнему сидела, привалившись к Ангусу, с сомкнутыми бледными веками; волосы на виске, прижатом к плечу Ангуса, примялись, маленький розовый рот чуть-чуть приоткрыт. С той ночи в белой дубраве она не сказала ни слова. И Райф, и Ангус за последние четверо суток много раз пытались разбудить ее, но она почти не открывала глаз, хотя ежилась и пыталась освободиться от их тычков и потряхиваний. Ангус с великим трудом поил ее, разжимая ей челюсти и вливая в горло бульон или воду, но накормить не мог.

Иногда, вот как и этим утром перед дорогой, она делалась беспокойной, и руки ее начинали медленно подниматься. Ангус в таких случаях закладывал ей руки за спину и заматывал овчиной, спутывая ее, как норовистую лошадь, а потом скатывал в кулаке замшевый лоскут и заталкивал ей глубоко в глотку. Райф не мог на это смотреть. Что же такого ужасного в ней таится, если ее приходится связывать и затыкать ей рот?

Проведя рукой по отросшей за неделю щетине, Райф нахмурился. Даже теперь, не глядя на Аш, отделенный от нее двенадцатью шагами, он чувствовал, как ее присутствие давит на него. Чувствовал через свой амулет. Аш вторгалась в его ум, занимая пространство, предназначенное для Дрея, Эффи и Тема.

Свирепо тряхнув головой, Райф не дал своим мыслям зайти за эту черту. Прошлой ночью, когда он протирал сырой тряпочкой лицо Аш, Ангус сказал ему: «Ты так нежно заботишься о ней, будто это Эффи». Райф тогда прекратил свое занятие и ушел в темноту за костром. Асария Марка — не Эффи, и он возненавидел Ангуса за то, что тот своими словами как-то связал их. Он заботился об Аш потому, что они с Ангусом только это и делали с тех пор, как спасли ее у Тупиковых ворот. Это была необходимость, такая же, как чистка лошадей и ежевечерняя просушка одежды над костром. Аш ему не родная и никогда не заменит в его сердце Эффи или Дрея.

Однако же она сказала ему правду. Пока Ангус плясал вокруг истины, точно клановый ведун вокруг огней в Ночь Богов, она честно сказала Райфу, кто она. Он ценил это — она поступила достойно, как настоящая кланница.

— Подержи-ка поводья, Райф, а я пока позабочусь о нашей пьянчужке. — Ангус, подмигнув, передал поводья гнедого Райфу. Вчера утром он, оставив Райфа с Аш в осиновой роще, отправился в крестьянский дом в четверти лиги от дороги. Вернулся он со свежей едой, новыми мехами для воды, старой седельной сумкой, ведерком парного молока и кроличьей фляжкой, доверху наполненной ядреной березовкой. Теперь он как раз достал ее из-за пазухи и принялся кропить водкой голову и плечи Аш. — Если кто спросит, скажем, что днем она высосала целый бурдюк.