— Это он привел меня назад, — обессиленным голосом сказала она. — Я заблудилась, но он привел меня назад.

Райф закрыл глаза. Его сердце так долго не знало радости, что он не узнал ее, когда оно наполнилось ею. Он знал только, что надо скорее увести Аш из этого места.

Удержать мысль было труднее всего. Он мог сохранить молчание и неподвижность, едва дыша и ничем себя не выдавая, пока мясные мухи кормились его телом. Это было легко. Но вынашивание мысли отнимало у него привычные мерки.

«Когда он уйдет, я вернусь в то место, куда носил его. И на этот раз я отправлюсь туда один».

Безымянный вертел в уме эти слова, пробуя их и ощупывая, боясь утратить смысл одного из них или всех разом. Слова были для него как вода. Ему и прежде случалось притворяться лишившимся чувств или изможденным. Тело служило ему настолько хорошо, насколько способно служить изломанное на колесе тело, но слова в конце концов всегда покидали его. Без слов у него не было цели, без цели он оставался в точности таким же живым мертвецом, каким притворялся.

Но на этот раз будет по-другому. На этот раз я отправлюсь туда один.

Приносящий Свет смотрел на него, и в его острых как иглы глазах читалось подозрение. Он не любил, когда его насильственно возвращали из того места. Он дрожал от гнева и изнеможения. Безымянный чуял запах мочи — не своей, чужой. Приносящий свет был слаб во многом.

Удар, нанесенный им, почти не удивил Безымянного.

— Очнись, проклятый! Я знаю, что ты видишь меня и слышишь. Я знаю, что ты вернул меня назад раньше времени.

Безымянный прислонил поникшую голову к железной стене. Ржавые цепи шуршали, как сухие листья. Приносящий Свет не сводил с него глаз.

— Шутки шутить со мной вздумал? Ты, существующий только по моему велению? — Он подошел ближе, шелестя шелком по железу. — Я слишком долго не трогал тебя. Надо сказать Кайдису, чтобы он разогрел свои крючья.

Безымянный не попался в ловушку страха. Страх лишал его слов. Не мигая, он уставился на левое плечо Приносящего Свет, украшенное эмблемой собачника.

Время шло. Приносящий Свет, чувствуя это острее, чем Безымянный, переминался с ноги на ногу, шумно дышал и наконец вышел вон из железной кельи. Он не был удовлетворен, но что он мог еще сделать? Не убивать же существо, служившее источником всей его силы.

— Завтра я вернусь, — предупредил он, светя своей каменной лампой. — И выну из тебя сразу двух мух. — Свет померк, и тьма вошла в камеру, заполнив ее, как всегда, от пола до потолка.

Безымянный не шелохнулся. Выждав время, он закрыл глаза.

На этот раз я отправлюсь туда один. Это будет легко. Приносящий Свет показал ему дорогу. Силу он имел, потому что давно научился приберегать толику для себя. Приносящий Свет подозревал это, но трудно вырвать правду у того, кто больше не боится боли. Тихо хрустнув костями, Безымянный покинул свою плоть. Он поднимался вверх через слои камня, через весь Перевернутый Шпиль. Взмыв к ночному небу, он помедлил, испытывая себя. Здесь было темно, очень холодно, и повсюду, сколько видел глаз, изгибался горизонт. Он не испытывал особенного удовольствия, видя это. Он по-прежнему оставался изломанным, безымянным человеком, и небо над головой ничего не меняло.

Убегая от охватившего его отчаяния, он отправился в место, куда летал с Приносящим Свет.

— На этот раз я отправлюсь туда один.

Серое пограничье еще бурлило и дымилось, как море после бури.

Приносящий Свет высосал муху досуха, стремясь проникнуть как можно глубже, пытаясь найти источник. Безымянный испытывал легкое удовольствие, вспомнив, как выдернул своего хозяина назад. Это стоило последующего допроса и ярости, в которую тот впал. Теперь... теперь он сам обшарит это место.

Перед ним проплывали эфирные континенты, утесы и пыльные равнины, но он почти не замечал их. Он знал, что там течет Темная Река, — он чуял ее, и она несла с собой его имя. Он погружался все глубже, минуя холодные пики и ущелья, пока наконец не увидел ее вдали — черту полной темноты. Он не позволял себе надеяться, но надежда подступила к горлу твердым сияющим комком, и он вдруг почувствовал себя ребенком.

До реки он добрался не так-то скоро. Ее воды были холодными и течение сильным, таким сильным, что влекло его за собой. Знание входило в него мучительными проблесками: он вспомнил чье-то лицо, и звездную ночь, и желтое пламя, опалившее щеку, но не свое имя. Напрягшись, он нырнул поглубже и полностью отдался течению, а когда ледяная подводная струя подхватила его, он не стал бороться.

— Сердце Тьмы, ты пришел наконец.

Имя, которое назвал голос, не принадлежало ему, но он все-таки откликнулся. Будь у него тело, способное дрожать, он задрожал бы.

— Долго же мы ждали тебя, Сердце Тьмы.

Безымянный осознал вдруг, что больше не плывет по реке — он стоял на берегу, и перед ним в оба края мира тянулась стена. Он уже видел ее, когда путешествовал сюда с Приносящим Свет, и теперь снова увидел в ней тот же изъян.

— Ударь в нее, Сердце Тьмы, а взамен мы отдадим тебе твое имя.

На это он не мог ответить отказом.

Стена обожгла его, обожгла холодом столь глубоким и нездешним, что его телесным рукам это не сошло бы даром. Но это не имело никакого значения. Когда мир содрогнулся, и стена треснула, и из щели вышел нечеловеческий крик, в уме Безымянного явилась мысль.

Это было его имя, и он произнес его вслух:

— БАРАЛИС.