— Группу захвата мне! — срываюсь с места.

— А если это обычные браконьеры?

— Я не могу сидеть на месте. И мы поедем не на служебных машинах. Наверняка эти /запрещено цензурой/ будут отслеживать все наши передвижения.

— Но у них ещё две девушки. Не факт, что они их в одном месте держат. А если спасая одну, мы поставим под удар остальных? Ты думаешь, их родственники не переживают?

Я чуть не реву, обхватывая голову руками.

И снова ожидание. Проходит слишком много времени. Уже сутки, как Машутку мою похитили. Эти сволочи могли всё что угодно с ней сделать. Я ведь даже не могу попросить позвать её к телефону. Она всё равно ничего не скажет.

От кофе уже виски ломит, но мы продолжаем носом землю рыть. Понятно, что эти выродки получили своё, и им теперь нет резона оставлять заложников в живых. Они обязательно зачистят следы, избавившись от свидетелей. Меня бомбит. Звонков больше нет, и это пугает больше всего. Ещё одна ночь проходит как в бреду.

— Есть! — кричит Руслан, кладя трубку. — Наводка на остальные машины.

— Три группы захвата! — тут же отдаёт приказ капитан. — Все должны отработать одновременно.

Выдвигаемся, спустя десять минут. Ребята в бронежилетах и с автоматами наперевес тихо переговариваются, а я только кулаки сжимаю и снова молюсь. Гадство!

— Мы не можем ехать быстрее?! — ору на водителя.

— Нам нельзя привлекать внимание, — спокойно отвечает тот.

Мы сейчас едем в закрытой газели. На таких хлеб в сельские магазинчики доставляют. До деревни точно доберёмся без проблем, а дальше…счёт пойдёт на секунды.

Местные жители сказали, что дом находится в трёх километрах. Дорога сейчас заметена, и это может стать большой проблемой. Да ещё и одновременно с остальными группами нужно приехать.

В крови плещется адреналин. Мне кажется, я через сугробы за секунды сейчас на своих двоих добегу.

— Приготовились! — звучит команда. Вытаскиваю пистолет.

ОМОН тоже щёлкает затворами автоматов и напрягается. Газель набирает скорость, разгоняясь до своих немыслимых пределов. А я в напряжённой только секунды отсчитываю.

И тут по нам открывают огонь. Экстренное торможение и безумная карусель. Нас кидает по салону. Микроавтобус заносит, и он врезается в сугроб.

Вскакиваю тут же, ощущая боль в плече, но терпимо. ОМОНовцы тоже целы. Переглядываемся и выскакиваем из машины.

Михаил

Перестрелка недолгая, но интенсивная. ОМОН отрабатывает на все сто. Газель из сугроба вытаскивать некогда, и мы ещё километр бежим по снежной колее, пробитой колёсами автомобиля. Ближе к дому обмениваемся знаками и рассредотачиваемся, ныряя в лес и увязая в сугробах почти по пояс. По периметру охрана стоит. И если мы здесь начнём перестрелку, то эти сволочи легко могут заложника убить.

В итоге решаем, что я сразу пойду на штурм, а ОМОН берёт на себя дозорных. И как только начинается стрельба, рывком бросаюсь к дому.

Вышибаю дверь и влетаю внутрь. В зале пусто, и в грудине холодеет от мысли, что мы не успели. Я подвёл Машу, не уберёг. Колошматит так, что дышать больно. На улице возня и трёхэтажные бранные конструкции.

Осматриваю все комнаты — никого. И тут взгляд упирается в шкаф. Что-то режет глаз, но сразу понять не получается, что именно. А потом понимаю, что он стоит неестественно криво. Задник на несколько сантиметров отодвинут от стены. Наваливаюсь плечом и тут же взглядом в потайную дверь упираюсь. Женский визг бьёт по нервам, а за ним раздаётся:

— Миша!

И это слово выстрелом в голову прилетает и тут же слышу настоящий. Сбегаю вниз, молясь всем богам на свете. И это я-то над Машей тихо подтрунивал из-за излишней религиозности. Сейчас готов поверить в кого угодно, лишь бы она была жива! Я сейчас ощущаю себя разъярённым диким зверем, готовым порвать каждого, кто моей девочке боль причинил. В темноте спотыкаюсь о какую-то преграду. Пока пытаюсь восстановить равновесие, по ушам бьёт ещё один выстрел. Бок тут же кипятком ошпаривает.

Ухожу в сторону, пытаясь действовать бесшумно и тут слышу какую-то возню на кухне, а потом ярко вспыхивает свет, наотмашь ударяя по глазам. Действую на рефлексах. Преступников здесь трое, но один объёмным кулём возле лестницы валяется. Это об него я споткнулся. Два метких выстрела приводят к развязке.

— Машуль! — опускаюсь на корточки перед кроватью, на которой она лежит и не шевелится. По её виску стекает тонкая струйка крови.

Подхватываю девушку на руки и несу наверх. У самого в глазах тёмные пятна, дыхание сбивается, а рконечности слабеют. Едва удаётся выбраться и аккуратно положить Машу на пол, а потом меня выключает.

Прихожу в себя от какого-то тонкого, противного пиканья. С трудом открываю глаза и вижу свою манюню, которая, свернувшись клубочком, спит на кресле рядом с моей кроватью. Пытаюсь пошевелиться, но бок тут же резкой болью отзывается, и из груди вырывается невольный стон. Не хотел её будить. Чёрт!

Девушка тут же вскидывается и бросается ко мне, хватая за руку.

— Машенция, — слово продирается сквозь пересохшее горло, и я закашливаюсь. Бок снова простреливает.

Девушка хватает стакан и даёт мне воды, аккуратно поддерживая голову.

— Ты как? — спрашиваю обеспокоенно, видя, что у неё висок заклеен.

— Нормально, — отвечает она и отчего-то смущается.

А я ушам своим не верю. Маша говорит!

— Манюня, — шепчу, сжимая её тонкие пальчики. — Сколько я здесь.

— Два дня.

Речь Маши немного заторможенная. То ли из-за перенесённой травмы, то ли с непривычки. Я бы решил, что мне всё это снится, если бы не жуткая боль в боку. Морщусь.

— Я врача позову, — тут же спохватывается девушка и выбегает.

Чудны дела твои, Господи. Я сейчас так рад, что даже боль — это всего лишь досадная мелочь и не более. Хочется с Машей поговорить обо всём. Просто лежать и слушать её голос. Но приходит врач и начинает в меня иголками тыкать, рану перевязывать и прочее и прочее.

Машу из палаты вытесняют, несмотря на мои протесты.

— Нечего девушку пугать, — хмурится врач. — Она и так натерпелась. Ещё не хватало ей на всё это смотреть. Кстати, вам очень повезло. Ранение было весьма серьёзное, вы потеряли очень много крови.

— А Маша? — интересуюсь, шипя от неприятных ощущений. Врач повязку меняет.

— И девушке вашей повезло несказанно. От такого удара и умереть можно было. Всего каких-нибудь полтора сантиметра её от гибели спасли.

— А они её… — слова застревают в горле. Не могу этого произнести.

— В остальном Мария в порядке, — правильно понимает врач. От сердца отлегает. — В синяках и ссадинах, но это ничего. До свадьбы заживёт, — улыбается мужчина, налаживает капельницу и уходит.

Маша бочком просовывается в палату.

— Иди ко мне, — зову мягко.

Девушка тут же присаживается на краешек кровати.

Не знаю, о чём говорить. Столько спросить хочется, да и сказать, но в голове всё в кашу смешивается.

— Я так за тебя испугался, — первое, что удаётся выдать. — Машуль, ведь я тебя люблю. Если бы с тобой что-то случилось, — голос срывается, и я сглатываю.

Девушка осторожно ложится мне под бок, кладя голову на руку и тихонько поглаживает запястье.

— Ты снова меня спас, — тихо произносит.

— Это из-за меня ты попала к ним, — говорю хрипло.

— Ты не виноват. Каждый сам в ответе за свои поступки.

И тут нашу идиллию прерывает капитан.

— О, очнулся наш герой! — весело говорит он, но я же вижу, что это напускное. Николаич сам перепугался. — Машенька, можно нам с Михаилом поговорить наедине?

Девушка, отскочившая от меня к стеночке, как только вошёл капитан, поспешно кивает и выходит.

— Удивительные метаморфозы, — Николаич провожает её взглядом, качая головой.

— Что с остальными? — спрашиваю.

— Одной девушке не повезло. Порезали её, — морщится капитан, присаживаясь на стул. — Банду повязали. Можешь смело отправлять Машу домой. А то она тут уже два дня. Не спит нормально, не ест. Исполняет роль твоего ангела-хранителя. Мы Русика ей в надсмотрщики отрядим, если ты боишься. Поживёт у тебя это время. Парень он хороший, ты ему доверяешь. Не дело это — жить в больнице.