Инженера Книгина я застал в приподнятом настроении. Всё тот же синий лабораторный халат с закатанными рукавами. Вместо пуговиц – старые просверленные монеты – Советские пятачки. Только на этот раз на правой руке… что же это… большой поцарапанный компас?
Инженер уже тянул меня в комнату к аппарату, видно что ему не терпелось что-то показать. С доброй усмешкой он картинно пробасил:
– Ну что, не испугаетесь морского чорта? (именно так, подчёркнуто окая)
В комнате из маленького приёмника "Турист" (да сколько же лет этой штуковине и до сих пор работает) разливалось давно позабытое:
– Эй моряк, ты слишком долго плавал…
Неужели у нас такое передают в эфире? Впрочем, не удивлюсь, если инженер засунул в корпус старенького приёмника магнитофон, а то и какую-нибудь модную флешку с музыкой.
На столах рядом со знакомым аппаратом разбросаны очередные подшивки журналов, что-то отчёркнуто карандашом, какие-то пометки на прикреплённых листочках. Прямо на подшивках наполовину законченная модель какого-то парохода. Нос и корма отдельно, их ещё даже не брались соединить. Что опять за загадка?
Инженер перехватил мой взгляд и объяснять не стал, наоборот, с лукавым прищуром запутал дело еще больше:
– Извольте видеть, самый большой в мире пароход: корма в Севастополе, а нос в Константинополе. Ну ничего, сами увидите.
Инженер опять ловко подсунул под стёкла аппарата журнал "Огонёк" за номером шестым от 1937 года и всё вокруг заволокло каким-то сырым и солёным на вкус туманом с отчётливым запахом йода. Стало прохладно, свежо, туман понемногу рассеивался.
Мы на какой-то качающейся платформе, вокруг невысокие свинцовые волны. Море? Движения стесняет тяжёлый брезентовый или резиновый костюм. Прямо передо мной инженер Книгин поправляет роговые очки. На грудь и спину спускается железный нагрудник как у рыцарей на турнирах. У меня такой же на плечах, тяжёлый! Вокруг пояса канат в пару пальцев толщиной.
Хотел было спросить куда же нас занесло, как на голову опустили здоровенный шлем с круглыми стеклянными иллюминаторами на болтах. И принялись закручивать. Кажется, придётся нырять. С непривычки в старом водолазном костюме стало слегка неуютно.
Впрочем, в шлеме раздался отлично различимый голос инженера. Нет, не радио, кажется, звук шёл прямо через шланг воздуховода:
– Ну как обновки? Не жмут? Держитесь, сейчас будем погружаться.
Нас приподняли на блоках и медленно стали опускать в воду. Вот уже и свет скрылся над волнами, на расстоянии руки почти ничего не видно. Только махнула хвостом какая-то мелкая рыбка и та скрылась из виду. Снова приглушённый передачей голос инженера:
– До дна не близко, сорок восемь метров. Это пять атмосфер сверху на наши головы. Без костюма не вздохнёшь, да и в нём тяжеловато. Угадали где мы? Нет, ну слушайте пока спускаемся.
Сегодня забыли уже что такое краснознамённый "ЭПРОН". Создавал его ещё Дзержинский после Революции для поисков "Чёрного принца" с золотыми фунтами. "Принца" не нашли, а вот уникальных водолазов и оборудование для подъёма со дна кораблей создали.
Макс Поляновский в том самом журнале 1937 года описывает как своими глазами видел в Севастополе на ремонте огромный, высотой с четырёхэтажный дом пароход "Харьков". Зрелище невиданное – корма и нос держались на воде отдельно друг от друга. Как два разных корабля.
Этот океанский пароход шёл с грузами курсом на Лондон, Гамбург и Роттердам (ну понятно, мы же ничего не производили и за рубеж не продавали). На подходе к Стамбулу у мыса Кара-Бурну пароход на полном ходу сел на мель. Так и повис серединой корпуса на подводном хребте.
Хуже того, разразился многодневный шторм. Нос и корму парохода болтало на воде, а середина билась о мель. Из-за шторма корабли не могли подойти близко и сдёрнуть "Харьков" с мели.
К работе шторма добавился отсыревший от попавшей в трюмы воды груз. Трюмы с грузом распёрло так, что перекосило борта и люки. Через неделю таких испытаний пароход разорвало пополам.
Западная пресса в один голос кричала, что судно погибло. Никакие спасательные работы в тех местах невозможны, слишком опасно. И шторма не утихнут ещё долго. Вот как писали известные мореходы англичане:
"Только русские могут с явным риском делать такую глупую попытку, как спасать в это время года возле Кара-Бурну явно погибшее судно".
Эпроновцы из Севастополя, во главе с начальником водолазов товарищем Правдиным, взялись вернуть пароход в строй. Работы у анатолийских берегов оказались крайне опасными и тяжёлыми. Водолазы иногда по восемь часов не поднимались на поверхность.
Но в итоге каждая из половин парохода была превращена в отдельный почти корабль. Корма на буксире уехала в Севастополь, а нос пришлось поставить на ремонт в один из доков Стамбула. Тогда и родилась шутка про самый большой в мире пароход: от Севастополя до Константинополя.
– Это еще что! – инженер Книгин по привычке попытался поправить очки на носу, но рука уткнулась в стекло водолазного шлема. – Пароход восстановили по невиданному в мире методу. В сухом доке Севастополя идеально отцентровали две гигантских половины и сварили их в целый корабль.
Через год спасённый "Харьков" совершит ещё один подвиг. Нужно было буксировать гигантский плавучий док в шесть с половиной тысяч тонн через половину шарика: от Николаевского завода до Петропавловска-Камчатского (да-да, где всегда полночь). Плавдок шёл не один, внутри дока ехали с комфортом катера, названные в честь наших лётчиков «Чкалов», «Беляков» и две лихтерные баржи. Путешествие для морских перевозок удивительное!
Через три месяца пароход благополучно доставил док с кораблями на Камчатку. Почти половина экватора – пройдено одиннадцать тысяч морских миль. Утонувший у Стамбула пароход прошёл с доком десять морей и два океана! Весь мир рукоплескал подвигу Советских моряков!
Инженеру пришлось прервать рассказ, мы наконец опустились на дно и тросы ослабели. Можно осмотреться, ух… как тяжело преодолевать давление толщи воды и какие тяжёленные башмаки у водолазов с толстыми железными подошвами!
Фонари выхватывают очертания какой-то стальной громадины на дне. Всё густо обросло ракушками и водорослями, но это точно корабль. Инженер тянет меня к борту пока другие водолазы разворачивают какое-то сложное оборудование.
Мы у Севастополя, Круглая бухта у Стрелецкого порта. Эпроновцы искали подлодку "Краб" и вдруг нашли этот корабль. Ни по каким документам быть его здесь не должно. Разобрались только когда вскрыли корабельный сейф. Из сильно попорченных водой документов выяснилось, что это болгарский пароход "Борис", возил помощь буржуев белогвардейцам.
По морской науке поднять пароход было невозможно. Он лежал не на песке, а на твёрдых скалах. Промыть обычным способом проходы под ним и завести туда понтоны невозможно. Но Советские водолазы берутся преодолеть и это.
Инженер показывает, чтобы я прикрыл ладонью глаза. И правда, у борта "Бориса" засверкала электросварка. Сварка под водой? Поразительно. Отчего водолазов не бьёт током от электродов? Зря прогуливал физику в школе. Не так ярко, конечно, как на суше, но смотреть больно.
Наши водолазы приваривают к бортам парохода гигантские проушины, за которые его подцепят понтонами. Такого ещё никто не делал, получится ли? Вот понтоны наполняют воздухом и пароход закачался как в гигантской люльке.
Удалось! Пароход подняли через шестнадцать лет на дне! После ремонта он войдёт в строй как ещё одна пловучая (да-да, я не ошибся, тогда говорили и писали через букву "о") база Советских водолазов.
Стекло шлема вдруг стало сильно потеть и подёрнулось дымкой, эй, я же так ничего не увижу и не протереть никак! Но нет, это не испарина, туман быстро сгущался вокруг. Понятно, катодные трубки остыли, путешествие на дно подходит к концу.
Скоро мы с инженером Книгиным опять стояли в его квартире у потрескивающего аппарата. На модель разорванного пополам парохода я уже смотрел как на старого знакомого. А со шкафа продолжал надрываться старенький приёмник:
