143

Недавно вышла прекрасная статья г. Гейда о поселениях, основанных Итальянцами в Египте (Zeitschrift f. d. gesammte Staatwiss XX р. 54-138) Основательные исследования ученого библиотекаря штутгартского подтверждают заметку Шильтбергера, что в его время, в числе всех итальянских держав, республики Венецианская и Генуэзская принимали самое деятельное участие в александрийской торговле. Прежде их, в сем отношении отличались наиболее Пизанцы; в начале же, XV столетия, первые заменены были Флорентинцами и отчасти гражданами Анконы, Неаполя и Гаэты. Кроме Итальянцев, значительную торговлю с Александриею вели еще Каталанцы (Heyd. 1. с. 104).

144

Здесь говорится о взятии Александрии, 10 октябра 1365 года, кипрским королем Петром Лузиньянским и его союзниками: Генуэзцами, Венецианцами и родосскими рыцарями. По де Ланнуа (р. 70), союзники высадились в "старой гавани", с тех пор закрытой для христианских судов. При наступлении египетских войск, Франки возвратились на корабли, разграбивши город и взяв с собою до 5,000 пленных (Weil, I, 512). Предприятие это, в котором участвовали, кроме кипрских, 24 корабля венецианских, два генуэзских, десять родосских и пять французских, продолжалось всего не более недели, так что, если вычесть время, необходимое для десанта и для возвращения на корабли, занятие города не могло продолжаться более трех дней, показанных Шильтбергером.

145

Этою башней здесь означается хотя и не древний маяк Александрийский, на острове Фаросе, но, по крайней мере, другой, построенный позже на большем острове, соединенном с первым, в виде моста, водопроводом, но теперь уже наносимою Нилом землею и развалинами древней Александрии присоединенном к материку. И прежде он присоединялся к нему посредством молы, называемой Heptastadion, разделявшей обе гавани: Eunosti и portus magnus. Если бы это не было так, то де Ланнуа, оставивший нам подробное описание александрийского порта, непременно упомянул бы об острове, тогда как он только говорит о косе, шириною в одну милю, между обеими гаванями, т. е. "l’ancien et le nouveau venant tous les deux batre aux murs de la ville".

На сказанном острове стоит теперь дворец паши и часть города; плотина же, соединявшая остров с ним, также обстроена домами (Норов, Пут. по Египту и Нубии, I, 38). То что Шильтбергер говорит о зеркале, поставленном было на башне, но уже там не находившемся во время его пребывания в Египте, припоминает описание александрийского маяка у Макризи (S. de Sacy Chrestom. arabe, II, 189). На вершине маяка было поставлено зеркало, вокруг которого сидели сторожа. Когда они, с помощью зеркала, замечали неприятеля, приближающегося с морской стороны, то криками предостерегали находившихся в близости и выставляли флаги, дабы, видя их, находившиеся подальше также остерегались и дабы тревога распространялась по всему городу.

По С. де Саси (Abd-Allatif etc., 239), большие круги, назначенные для астрономических наблюдений, были начертаны в Александрии на высоких столбах и на башне маяка, и это обстоятельство могло, как думает французский академик, подать повод арабским писателям, всегда любившим чудеса, к рассказам о зеркале на маяке александрийском, с помощью которого можно было видеть корабли, отплывавшие из греческих портов. Во всяком случае, башня, о которой говорит Шильтбергер, имела подобное назначение. Ибо мы узнаем от арабского автора "Ijas", приведенного Вейлем (II, 358), что в 1478 году султан Кайтбей велел построить новый маяк возле старого. Маяк этот, соединенный с городом пшрокою плотниой, снабжен был часовнею, мельницей и печью, равно как и террасою, с которой можно было видеть, на расстояние дня плавания, франкские корабли, так что их можно было во-время остановить в ходу своем посредством пушек, поставленных на внешней стороне башни. Поэтому ничто не мешает допустить, что и на той башне, о которой говорит Шильтбергер, находился храм. Действительно, Abd-Allatif (пер. S. de Sacy, 184 и 245, пр. 58) пишет, что часовня, или, скорее, "мечеть", находилась на вершине фароса александрийского. Если же между служителями сего храма и не находился бы нзменник, то Египтяне с намерением могли распространить ложный о таковом рассказ, дабы как-ннбудь извинить оплошность, с которою дали христианам возможность овладеть Александриею.

146

Я не усомнился приписать эту исполинскую ногу македонскому герою, не только потому, что арабская форма его имени, т. е. Алискандер, напоминает мне Шильтбергерова исполина Allenkleiser, но еще и по той причине, что воспоминание быстроты, с которою основатель Александрии покорил Восток, должно было сохраниться в городе, который, благодаря его гению, соделался, более чем на тысячу лет, складочным местом всемирной торговли. Само собою разумеется, что, в течении веков, другие древние предания смешались с сказанием об Александре в особенностн в памяти Евреев, с коими он обходился так гуманно, что иыне еще владыкам земным не мешало бы подражать его примеру. Действнтельно, в "Истории завоевания Египта" Абдалгакама (рук пр. Катрмером, 1. с. I, 1, р. 218), сказано, что тело исполина, убитого Моисеем, упало поперек Нила и образовало мост, служивший для переезда. Сколь бы это предание, заверно весьма древнее, не казалось бессмыленным, тем ие менее оно находится в тесной связи с баснею, которую передавали Шильтбергеру о качестве моста Алленклейсера. Едва ли возможно осмеивать его легковерие в этом случае, если взять во внимание, что эта же басня до такой степени была в ходу еще в XIІІ столетии, что о ней даже доходили слухи до могущественного владетеля Золотой орды Берке-хана. Беседуя однажды с египетскими посланниками, отправленными к нему султаном Бибарсом в 1263 году. он спросил их, между прочим: правда ли, как ему было передано, что над Нилом была наведена нога исполина, служившая мостом. Посланники, избранные, вероятно, султаном из передовых людей своего края, отвечали, что они никогда ничего подобного не слыхали. Впрочем, этот ответ может также объясниться тем, что хан не спрашивал, как следует. По крайней мере, из слов Шильтбергера, который своими глазами видел этот престранный мост, должно заключить, что он находился не в Египте, но в Аравии. Он соединял две скалы, между коими пролегала глубокаа долина, орошаемая ручьем. Путешественники не могли миновать этот мост, так как чрез него проходила большая дорога, по которой следовали купцы. Эти топографические подробности, без сомнения, не выдуманные Шильтбергером, заставляют меня думать, что он говорит об окрестностях крепостей Карак и Шаубак, соделавшихся столь важными в период крестовых походов, по причине их чудесного положения, и которые легко узнаются в городах "Grach" и "Sebach", к коим переходит де-Ланнуа (р. 57) (говоривши перед тем о горах Аравии), чтобы сообщить чнтателям, что "la pierre du desert" находилась в первом из приведенных городов. тогда как гробница Аарона находилась в Себахе, откуда путешественники отправлялись чрез пустыню на гору Синай и в Мекку, "en laquelle cite est le corps du tres decepvable Mahommet." "Карак", говорит Катрмер (II, I, р. 249), — "был ключем пути в пустыне. Караваны, отправлявшиеся из Дамаска в Мекку или туда возвращавшиеся, все военные отряды и купцы, все армии, которые маршировали из столицы Сирии в египетскую, непременно должны были проходить мимо стен этой крепости, или же ее окрестностей."

Шаубак, названный mons regalis крестоносцами, в 36 милях от Карака, был не менее крепок. ІІо Буркгарту (пр. Раумером, 1. с. 281), ущелье в 300 футов глубины окружало цитадель, гораздо лучше сохранившуюся, чем каракская, также названная Petra deserti, по причине близости своей от древнего города сего имени, по которому часть Аравии была названа Arabia petraea, тогда как ее местоположение хорошо начертано следующею заметкою Плиния: oppidum circumdatum montibus inaccessis, amne interfluente. Действительно, долина, в которой лежал этот древний город, vallis Moysi крестоносцев, ныне Вади-Муза (Raumer, 1. с. 271-277), имеет глубину в 500 футов, орошена речкою и окружена недоступными скалами (L. de Laborde, Voyage de l’Arabie petree, 55).