Я даже мог бы допустить, что султан, вместо того, чтобы называться стражем гробниц Алия и Гуссейна, объявил себя покровителем Еллинов или какого-либо другого народа. Но никак уже не понимаю, каким образом Шильтбергер мог до такой степени забыться, чтобы выдавать султана за покровителя ада, "Beschutzer der Hoelle", как сказано в издании Пенцедя (104), по которому тем не менее Бурсбай гордился титулом приятеля всех богов, "aller Goetter Freund", на том основании, что у Шильтбергера он называет себя Ain mag der Goetter. Правда, что и тут Пенцель не понял, о чем идет речь. По крайней мере, монарх, который в другом месте (Chrest. arabe, 322) говорит, что в его руках находился факел истинной веры, почитал бы своею обязанностью, во исполнение правил своей религии, быть не приятелем богов, но их истребителем, т. е. Маги (Mahhi: Mouradgea d'Ohsson, I, 118), вместо чего Шильтбергер мог слышать mag.
Труднее будет дать себе отчет о том, почему султан египетский мог назвать себя императором константинопольским. Заметим однако, что в приведенном письме своем к сыну Тамерлана (Chrest. arabe, I, 324) он выражается, между прочим, следующим образом: Владыки зсмли явились со всех сторон, чтобы изъявить мне свою покорность: царь ормузский, султан гиснский (Hisn, в Месопотамии), сын Карамана; эти самодержавные вдадетели, султан почтенного города Мекки, султан иеменский, равно как и Магреба и Текрура и недавно умерший король кипрский, — все представились при моем дворе. Покойник, король кипрский, был Ianus (ум.1432), взятый в плен Египтянами в 1426 году, по случаю их похода в остров, и согласившийся, для возвращения свободы, признать над собою верховную власть султана и платить ему ежегодную дань в 20.000 динариев (Weil. II, 177). Тщетно византийский император (Иоанн II) старался предупредить это несчастие переговорами (ibid. 173) и, быть может, он при этом случае не устыдился унизиться пред султаном, подобно тому, как он несколько лет спустя даже решился целовать башмак папы. Также может статься, что он скрывается под именем Текрур, признанном Сильвестром де Саси страною, им впрочем не определенною, тогда как в этом Tekrour можно видеть худое чтение имени Tekfour, которым восточные народы означали греческого императора. По крайней мере, Шильтбергер мог себе вообразить, что Бурсбай упоминает о своих отношениях к этому монарху, так как до него не доходили известия об африканском народе Текрур, о котором и ныне еще ученые весьма мало знают достоверного (Peschel, Gesch. d. Erdkunde, Munchen. 1865, р. 116).
Не довольствуясь покорностью, изъявленной ему владыками земли, Бурсбай, как настоящий деспот, домогался, кажется, и владений на небе: по крайней мере, магометане переносят туда гробницы Эноха или Эдриса и патрона путешественников Илии, который, по мнению также Евреев, был перенесен на небо (Mouradgea d’Ohsson, I, 51 и 111).
Разные другие титулы, присвоенные Шильтбергером султану, хотя менее пышны, но зато еще более загадочны. К ним принадлежит: Aroh von Keylamet издания 1814 года, превращенный в Неймановом в amorach von Kaylamer.
Если будем держаться последнего чтения, то мы в праве спросить, не разумел ли Шильтбергер под своим Kaylamer остров Калимерос, мимо которого проезжал, около 1115 года, наш игумен Даниил в своем путешествии из Лаодикеи к мысу Хелидонии. Но так как г. Норов (Пут. игумена Даниила, С.-П. 1864, 154) показал, что остров Калимерос не мог не быть небольшой остров, ныне называемый Карадрос, то мы должны искать для нашего Kaylamer другое, более заслуживающее внимания, помещение. Подобным мог быть замок "Calamilla", куда прибыл, в 1221 г., другой путешественник Виллебранд Ольденбургский (Vivien de S. M., l’Asie Mineure I, 488) из Мамистры (Мимиста Византийцев, древняя Моцевеста, ныне Мисис, на правом берегу Джихуна) после значительного денного перехода. В пути своем Виллибранд оставил на правой стороне Черный замок королевский. Эти указания ведут нас, с Вивиен-де-Сен-Мартеном, к входу в ущелье, называемое древними авторами Pilae Armeniae, а иногда Pilae Ciliciae, тогда как Турки означают его под названием Демир или Темир-Капу, т. е. железных ворот.
Без сомнения, Марино Сануто (Secreta fidelium etc. р. 221 у Pauthier, 1. с. CXXXII, пр. 1) в следующем месте говорит о них: Tartari autem sequenti anno (1260) violenter irrumpentes, ceperunt Alapiam, Harem, Hamam "Calamelam" et Damascum. Так как замок Каламела, или Каламилла, поставлен в ряд с главными городами Сирии, то да позволено будет заключить, что важность его, в отношениях коммерческом или стратегическом, должна была возрастать в течение полувека, протекшего с тех пор, как он был посещен пиллигримом ольденбургским. Действительно, этот пункт не ускользнул от внимания итальянских моряков, ибо он отмечен на составленных для них картах XIV столетия, хотя в виде более или менее искаженном. Так, напр., на одной из карт атласа Каталанского мы встречаем на его месте приписку Caramela, явно тождественную с именем Cramela, отмеченным автором Secreta fidelium (cf. Vivien, I, 519) на своей карте около Исского залива, названного у него же golfo de Cramela.
В его время город сего имени означал границу между владениями египетского султана и Малой Арменией. Первый поэтому, по причине важностн сего передового пункта, мог считать для себя не унизительным называться аль-эмиром, т. е. князем каламильским, а название это могло быть превращено Шильтбергером в amorach von kaylamer.
Следующее затем имя "Galgarien", Галгария, могла означатъ Гевгарию, тем более, что эта албанская область, подобно прочим частям сего края, уже подвергалась тогда нашествиям Турок, и что в ней именно набиралась отчасти милиция египетских мамелюков. Однако, так как Гевгария слишком мала, чтобы могла быть удостоена названия империи, то я в Галгарии Шильтбергера предпочел бы видеть Болгарию, которая в его время уже входила в состав Турецкой империи. Впрочем, я даже согласился бы признать Галгарию за худое чтение вместо Газарии, т. е. генуэзских владений в Крыму, откуда вывозили в Александрию много товаров, в том числе и невольников, к коим принадлежали многие из тогдашних египетских сановников. Тем более султан сего края должен был считать себя в праве упоминать в своем титуле о Газарии, что она была подвластна хану кипчакскому или сгнившего дерева, так что Шильтбергер не слишком удалился бы от истины, если бы разумел эту самую страну под именем высохшего дерева (durren boms) которое у него следует немедленно после Галгарии. Что же касается ханов кипчакских или золотоордынских, то онн с давних пор были в дружественных отношениях с султанами египетскими и слишком усердные мусульмане, чтобы не признать первенства монарха, под покровительством которого находился наместник пророка.
Что это высокое значение не помешало султанам брать под свое покровительство и христианских монархов, явствует из дружеских отношений, в которых он, обыкновенно, находился с императорами или королями абиссинскими, к числу коих принадлежал, бесспорно, Шильтбергеров священник Иоанн.
Ныне уже нельзя усомниться в том, что Марко ІІоло (изд. Pauthier, I, 1. с.) сказал, как обыкновенно, совершенную правду, когда утверждает, что в его время потомок священника Иоанна, по имени Георгий, был начальником провинции в Китае, и что этот наместник исповедывал католическую веру, принятую прадедом его, начальником Кераитов Ованг-ханом, погибшим в борьбе с Чингисханом, или же, как старались недавно показать (Oppert, Der Presbyter Iohannes, Berlin, 1864 cf. Peschel, 1. с.) — Корханом каракитайским, о котором говорит Рубруквис (ed. D’Avezac, 260) и в котором узнали прадеда губернатора Георгия.
Как бы то ни было, по мере того, как сношения Европейцев с внутреннею Азиею становились менее тесными, и как, вместе с тем, распространялись сведения о существовании к югу от Египта христианского государства, на которое Армянин Гайтон уже обратил внимание папы De Tartaria, с. 57 ap. Webb, 1. с. р. 394 пр. f.), — в Европе начали превращать христианских вдадетелей Нубии и Абиссинии в священинка Иоанна. ІІодобно Шильтбергеру, де Ланнуа (ed. Mons, 93) другого не знает, с тем только различием, что он ничего не говорит о зависимости священника Иоанна от султана египетского, под покровительством которого он состоял, по Шильтбергеру. Даже странствующий рыцарь, внимательно исследовавший особенности края, хотя и не мечтал о плане Лессепса, но зато открыл, что владетель Египта находился некоторым образом в зависимостн от "христианнейшего" монарха, так как последний мог "detourner le cruchon du Nil", чего и не замедлил бы сделать, если бы не боялся уморить голодом обитавших в Египте в большом числе хрнстиан. В другой главе (ed. Webb. 388), где де Ланнуа говорит о тех же христианах, он их называет "Chretiens de la ceinture", по мнению английского толкователя его, вследствие указа, обнародованного еще калифом Мотуакекком в 856 году, и по которому христиане и евреи прннуждены были носить широкий кожаный пояс (ceinture). Кажется однако, что со временем это наименование перешло от египетских христиан к несторианам или якобитам вообще, и что, по сей именно причнне священник Иоанн царствовал, по Шильтбергеру: in der verschlossenen rumany. По крайней мере, если бы последнее слово могло означать Абиссинию, которую он, подобно Марко Поло и де Ланнуа (последний, говоря о первосвященнике Коптов, называет его патриархом Индии), причисляет к стране Брахманов, к Рахмании (cf. Срезневский, 1. с.), — то поставленное перед ним прилагательное слово (verschlossenen) означало бы, что в ней также обитали "опоясанные христиане". Доказательство, что их, действительно, помещали в Абиссинии, представляется нам в следующих стихах, извлеченных из описания путешествия в Иерусалим, составленного испанским поэтом Juan de la Encina (Noroff, Pelerinage en Terre Sainte de l’igoumene russe Daniel etc. St.-P. 1864, р. 129).
