Я выключил телевизор и обхватил голову руками.

– Кошмар какой-то! – вырвалось у меня. – Они что, не видят, что это мертвецы?! Почему их никто не пытается швырнуть обратно в склепы?

– А может, и к лучшему? – робко спросила жена. – Они благородные, знают, как надо?..

Я с ужасом посмотрел на нее.

– Дорогая… – только и вырвалось у меня.

– Конечно, хорошо, – резко вмешался в наш диалог сын.

– Почему? – с болью взглянул на него я.

– Да ты только глянь! – грубо ткнул он рукой в окно. – Они красивые, благородные, воспитанные. В них все лучшее за тысячи лет. Смотри, какие мундиры, ордена, манеры! И те – в цилиндрах, они же и есть настоящие предприниматели. Сейчас у нас экономика просто закипит… Уж джинсов и жвачки, по крайней мере, на всех наделают. И рок-н-ролл не станут запрещать.

– Дурак! – вырвалось у меня.

– А ну вас! – крикнул мальчишка и выбежал из дома.

Весь день мы просидели, разглядывая по телевизору одни и те же кадры. Падаль захватывала города, молча и методично чеканя шаг от старых кладбищ. Повсюду камеры журналистов фиксировали одно и то же: мертвецы в цилиндрах, с лампасами и в шляпах с облезлыми перьями и толпы восторженных дураков, аплодирующие ходячей тухлятине. Кое-где мне даже померещилась свастика на рукавах кладбищенских выскочек.

А вечером в дверь постучали. Двое мальчиков привели под руки сильно хромающего сына, на его лице горел страшный багровый рубец. Парня трясло.

– Мы просто шли по тротуару, – рассказал его товарищ, – и, кажется, помешали какому-то важному господину из этих, – он кивнул на окно, – новых. Казаки, что шли перед ним, ударили нас нагайками, – паренек покосился на лицо сына. – А полицейский толкнул его на проезжую часть. «Прочь, холопы!»-закричали они. Хорошо, что автомобиль ехал тихо. Только сбил с ног…

Мальчишки ушли. Сын долго лежал в своей комнате на кровати лицом к стене. Он часто вздрагивал. Я молча сидел рядом, тихо поглаживая его по плечу. Наконец он медленно обернулся.

– Мы так радовались, – растерянно прошептал мальчик, – а они…

– Ничего, – попытался успокоить его я, – зато теперь тебя уже многое не удивит.

– Что? – сверкнул глазами он.

– Например, – ответил я, – скоро мы увидим, что мертвецам не нужны пенсии, как, впрочем, и деньги вообще. Хотя блеск золота и драгоценностей, кажется, их привлекает. Им трудно будет объяснить, что людям нужна работа и необходимо кушать. Мертвецы вряд ли способны понять, что детей нужно воспитывать и учить. А смысл медицины им растолковать, думаю, вообще будет невозможно. Так что нас ждут очень большие перемены, – я тяжко вздохнул и закончил. – Скоро твои «настоящие предприниматели» раскусят, что заводы и фабрики не так выгодны, как кажется. Куда проще торговать ресурсами. И страна станет мертвой вотчиной мертвецов.

– Они же будут настоящей элитой! Как ты говорил, «благородны, красивы, с орденами»! – возмущенно вскинулся сын.

– Ладно, ладно, – примирительно шепнул я, – теперь сам видишь, что на людей они смотрят как на скот. Хотя попасть в эту элиту может каждый.

Мальчик посмотрел на меня удивленно и вопросительно.

– Да, любой, – кивнул я. – Достаточно стать мертвецом…

За окном быстро темнеет. Ранние январские сумерки скоро станут ночью. Уже несколько дней как наступил новый – тысяча девятьсот десятый – год. А сейчас я зашел по партийным делам к своему товарищу.

Нам, социал-демократам, приходится быть очень осторожными. После поражения революции все мы, образно выражаясь, ходим под топором. Поэтому – конспирация, нелегальное положение и все прелести, с этим связанные.

Дела мы уже обсудили, и Сергей Медведев с довольным видом наливает нам чаю, весело рассказывая забавную историю.

– Один из наших молодых товарищей насмешил вчера, – улыбается Сергей. – Интересный он. Дылда, меня на голову выше, плечист, басист. С виду дядька, а по годам еще мальчик. Его и из-под ареста выпустили, собственно, потому что несовершеннолетний, шестнадцать лет всего.

– А по какому делу был арестован? – вежливо спросил я, пока не видя ничего особенно интересного в его рассказе.

– Что ты! – машет рукой хозяин, пододвигая ко мне чашку с чаем. – Он участвовал в организации побега.

– Да ну? – теперь я чувствую легкое любопытство.

– Да. То самое дело о побеге политкаторжанок из женской тюрьмы, – глаза моего собеседника наполняются легкой завистью к участникам героического события.

– Да… да… – я, конечно, в курсе дела о нашумевшем побеге. – Двоих, к сожалению, уже задержали в Москве.

– Вот и наш молодой друг долго в одиночке обитал, несмотря на то, что улик против него не было.

– Тяжеловато, наверное, пацану в тюрьме-то? – посочувствовал я.

– Не думаю, – заулыбался рассказчик. – Это ж не первый его арест. Он, не гляди, что молодой, – бывалый парень. В прошлый раз товарищи его даже старостой политзаключенных выбрали. И, знаешь, там просто легенды ходили про то, как он надзирателям и тюремному начальству жизни не давал. Добился, чтоб им разрешили из разных камер вместе собираться. Даже петь позволяли…

– Шестнадцатилетний пацан? – недоверчиво переспросил я.

– Тогда ему всего четырнадцать было, – кивнул Сергей.

– Молодец.

– Да, – Сергей отхлебнул душистого чая, откусил баранку и с новым вдохновением заговорил причавкивая. – Так вот, вчера он пришел ко мне. Бледный, конечно, после нескольких месяцев в одиночке, но серьезный и, я бы сказал, вдохновленный чем-то. Поговорили о разном. А потом вдруг хочу, говорит, делать социалистическое искусство! Представляешь? Этакий жлоб двухметровый, с фельдфебельским басищем и пудовыми кулаками. Пусть смелый и надежный товарищ, но… искусство социалистическое он решил делать! Я ему так и сказал – кишка тонка! Смешно?

Я тоже отхлебнул чайку, улыбаясь рассказу товарища.

– Подобные решения и должны приниматься в шестнадцать лет, – сказал я. – Все мы такими были когда-то. А как фамилия этого Прометея?

Сергей криво ухмыльнулся, неуверенно покачивая головой и не спеша со мной согласиться.

– Маяковский, – ответил он.

Пойдемте, читатель, со мной!

Сейчас мы в одна тысяча семьсот пятнадцатом году, во Франции. Точнее, в Бургундии, южнее Орлеана. Стоим на правом берегу великой реки Луары в ожидании парома. Цель нашего путешествия уже хорошо видна. Это замок Сюлли-сюр-Луар. Его высокие остроконечные башни больно вонзаются в серое пасмурное небо, царапая облака.

После недолгого ожидания мы всходим на паром вместе с несколькими крестьянами, везущими свой нехитрый скарб на двух телегах, запряженных худыми деревенскими клячами, и медленно пересекаем Луару, которая достигает ширины более трехсот метров. Когда-то давно здесь был мост. Собственно, и первую вышку на месте будущего замка безвестный римский полководец приказал установить именно для контроля за переправой через большую реку. А в двенадцатом веке барон Сюлли возвел на ее месте первую башню будущего замка и начал собирать плату за проезд по мосту.

Небольшая пешая прогулка не станет нам в тягость, и вот серая громадина замка вырастает прямо перед нашими глазами, заслоняя собой великолепный бургундский пейзаж. Сюлли окружен широким рвом, заполненным водами Санге, одного из притоков Луары, поэтому мы должны пересечь деревянный мост, прежде чем достигнем первых ворот замка.

Смелее входим, нам нужно спешить! Иначе мы рискуем опоздать к началу сцены, на которую я и приглашал вас взглянуть.

Справа возвышаются четыре огромные остроконечные башни старого замка. Левая часть крепости не такая воинственная, чуть ниже и, хотя башни тут имеются, она более приспособлена для жилья, нежели для войны. Нам сюда. Быстро поднимаемся по крутой винтовой лестнице на второй этаж, придерживаем шаг, и вот, вдоль галереи идет Он. Тот, кто нам нужен, – Франсуа-Мари Аруэ[2].