4. Иван Иванович Неплюев (1742—1758).

5. Афанасий Романович Давыдов (1758—1762).

6. Дмитрий Васильевич Волков (1763—1764).

7. Князь Авраам Артамонович Путятин (1764—1768).

8. Иван Андреевич Рейнсдорп (1768—1781).

Симбирские и Уфимские генерал-губернаторы.

9. Иван Варфоломеевич Якоби (1781—1782).

10. Аким Иванович Апухтин (1782—1784).

11. Барон Осип Андреевич Игельстром (1784-1792).

12. Александр Александрович Неутлинг (1792—1794).

13. Сергей Космич Вязмитинов (1795—1796).

Оренбургские военные губернаторы:

14. Барон Осип Андреевич Игельстром (1796-1798).

15. Николай Николаевич Бахметев (1798—1803).

16. Князь Григорий Семенович Волконский (1803—1817).

17. Граф Петр Кириллович Эссен (1817—1830).

18. Граф Павел Петрович Сухтелен II (1830—1833).

19. Василий Алексеевич Перовский (1833—1842).

20. Владимир Афанасьевич Обручев (1842—1851).

Оренбургские и Самарские генерал-губернаторы:

21. Граф Василий Алексеевич Перовский (1851—1857).

22. Александр Андреевич Катенин (1857—1860).

23. Александр Павлович Безак (1860—1864).

24. Николай Андреевич Крыжановский (1864—1881).

Оренбургские губернаторы:

25. Михаил Иванович Астафьев (1881—1884).

26. Николай Алексеевич Маслоковец (1884—1892).

27. Владимир Иванович Ершов (1892—1899).

28. Яков Федорович Барабаш (1899—1906).

29. Барон Федор Федорович Таубе (1906).

30. Владимир Федорович Ожаровский (1907).

Итого 30 лиц под разными именованиями управляли Оренбургом и Оренбургским краем. Сперва были начальники оренбургской экспедиции, затем появились губернаторы, они сменились симбирскими и уфимскими генерал-губернаторами, на место их военные губернаторы, затем снова генерал-губернаторы и наконец просто губернаторы.

Трое лиц пробыли всего по году, пятеро лиц по два года, четверо — по три года, трое — по четыре года, один — пять, один — шесть лет, двое по семи лет и двое же по восьми, по девяти и по тринадцати лет, один — 14 лет, один — 16 и один 17 лет. Двое лиц управляли краем дважды — барон Игельстром в течении 10 лет (с 1784 по 1792 и 1796—1798) и В. А. Перовский в течение 15 лет (с 1833 по 1842 и с 1851—1857 г.).

Из этих начальников двое умерло в самом Оренбурге — военный губернатор граф Сухтелен и просто губернатор Астафьев.

Первые два начальника оренбургской экспедиции были учениками великого преобразователя России Петра I, прежде чем они были назначены в оренбургский край, они уже составили себе имя.

Кириллов — один из талантливейших русских самородков, достиг всего своим горбом, — без всякого систематического образования, научившийся каким то путем грамоте, он начал службу с самых низких чинов при Сенате и постепенно повышался. Конечно, кроме непосредственной службы, кроме писания разных указов у Кириллова было особенное занятие — его любимое занятие, то дело души, которое заставляет человека выдвинуться из многомиллионной армии людей и сохранить свое имя потомству. Это занятие было география; Кириллов собирал и разрабатывал те немногочисленные ландкарты которые у нас существовали в его время. Познать свою землю — было тогда стремлением большинства и вполне соответствовали видам Императора. Ему-то больше чем кому либо надо было знать Россию и знать точно, чтобы увереннее действовать в своих преобразованиях. Занятие ландкартами, сочинение атласа — выдвинуло Кириллова, а составленный им обширный план торговли с Индией, через средне-азиатские владения доставил ему честь быть первым начальником тогда еще не существовавшего оренбургского края, быть пионером в приобретении громаднейшей области.

И как истинный деятель Кириллов умер на своем посту, умер среди отдаленной Башкирии. Его план, составленный теоретически, на основании одних умозаключений, оказался не так то легко осуществимым. Пришлось не мечтать о устроении флотилии на Аральском море, пришлось думать не о снаряжении торговых караванов из Оренбурга через киргизскую степь в богатую золотом, пряностями, драгоценными камнями и тонкими тканями благодатную Индию — обо всем этом писал в своем проекте Кириллов. Нет, пришлось вести упорную, кровавую борьбу за каждый шаг, за каждый кусочек номинально числящейся за ними земли и вести борьбу на два фронта, с двумя народностями, тоже номинально состоящими в нашем подданстве. С боков давили башкиры, которые понимали, что их владычества пришел конец, а впереди были воинственные номады киргизы, дети привольно-бесконечных степей, то появлявшиеся перед русскими войсками, внезапно нападавшие на русские поселения и также внезапно пропадавшие в своих казавшихся бесконечными, безграничными степях.

Борьбу начал Кириллов, ее продолжали Татищев, Урусов и закончил Неплюев. Таким образом первые 25 лет существования края приходилось думать не о колонизации — а о усмирении. План этого усмирения нарисовал еще Кириллов, остальные его заместители только развивали его план.

А план был очень прост — прежде всего надо было обхватить железным кольцом крепостей находящуюся в нашем подданстве — Башкирию, превратив ее таким образом из окраины в более или менее центральную провинцию, затем точно таким же способом надлежало взяться и за киргизов, за степь. Постепенно год за годом, шаг за шагом, надо было выдвигать в степь носящие такое характерное наименование «линии» ряды крепостей, удаляясь все дальше и дальше в необозримую даль степи... А что впереди? А впереди богатые области —  оазисы средней Азии — впереди Мерв, Ташкент, Хива и Бухара, а там так долгожданная желанная Индия.

Кириллов положил лишь начало — тяжелый недуг — чахотка — сразила талантливого самородка. Главнейшую его ошибку — слишком удаленное положение Оренбурга, внутри степи, начал исправлять Татищев и закончил Неплюев.

Татищев — отец русской истории, опять повторяем, ученик Петра I был также разнообразен в своих занятиях, как и его учитель. Посол в Швеции, начальник горных заводов, губернатор в Оренбурге и Астрахани, Татищев все время служил одной идее, его богинею была наука: и где бы он ни был, в каком жизненном положении он не находился, он не забывал своей богини и собирал один за другим вклады в сокровищницу русской науки.

Не зная иностранных языков в молодости, он выучился немецкому языку в зрелых годах, не получив даже крох от европейской науки, он своим зорким трезвенно-скептическим умом предвидел очень далеко, и вместо схоластики, еще царившей в науке, он прокладывал натуральные пути.

Не веря в ведьм, спася от костра несчастную крестьянку старуху в Польше, он также не верил в те отвлеченные формулы, которыми снабдило его отечество, его родной дом — старых московских бояр.

Он требовал и жаждал только фактов и эти факты он собирал всю свою жизнь: за границею в Кенигсгольме он отыскивает летопись, в Швеции труды Манькова, на Урале и в Сибири сибирские первоисточники, составляет словари языков инородцев, составляет словарь географии России и наконец сочиняет свою историю российскую, которую — так как она показалась слишком вольнодумною российскому духовенству — мечтает издать за границей.

В Оренбурге он пробыл не долго, но он положил начало новым действиям русских в колонизуемом крае — кроме крепостей и завоевания войском есть другой способ завоевания — культурным путем, путем поднятия цивилизации, путем хорошо дисциплинированной, знающей, административной власти. Для первого — Татищев открыл в Самаре школу для калмыков и татар, для второго — он возобновил коллегиальное управление среди властей.

Но, конечно, это были одни попытки, одни намеки, которые не могли привиться к жизни, жизнь была слишком груба, и все более или менее гуманные начинания, которые проводил по отношению башкир и киргиз Татищев, пожалуй, оказали менее влияния, принесли меньше пользы, чем кровавые казни, которыми действовал заместитель Татищев — князь Урусов.