От означенной дачи шла дорога к Сакмарским воротам, которые были на месте нынешнего собора; дорога была обсажена деревьями — ивой. Проезжавший в 1842 году ученый иностранец доктор Базинер восхищался означенной аллею и так как деревья были достаточно велики, то высказывал уверенность, что эта аллея надолго сохранит память о лице, посадившем ее — о графе Эссене. Но ученый иностранец оказался плохим пророком — неизвестно, по какой причине, но аллея исчезла.^[15]

Долгое время означенные две постройки госпиталь и архиерейский дом были единственными постройками на данном пустыре. Чтобы не возвращаться к архиерейскому дому напомним в нескольких словах историю данного дома.

В средине и конце тридцатых годов в Оренбурге был полицийместером, некто Щербачев, один из достойнейших героев крепостного права, олицетворявший известный тип Гоголевского полициймейстера. Щербачев умел войти в доверие к Перовскому и последний подарил ему постройки на своей загородной даче. Произошел этот подарок, очевидно потому, что Перовский не нуждался в этой загородной даче — на лето Перовский обыкновенно уезжал в Башкирию и кроме того у него была дача в Зауральной роще. От Щербачева означенная дача путем продажи перешла к супруге начальника таможни, которая заплатила за нее всего три тысячи рублей. Генерал губернатор Катенин приобрел эту дачу уже за 11 429 руб. 80коп. — так что г-жа Роде, супруга начальника таможни, в сравнительно короткий срок нажила большие деньги. Усадьба состояла из дома, двух флигелей, оранжерей и сада. Но так как земля под усадьбою была городская, то пришлось обратиться к городу, который 14 июня 1860 года «с душевным желанием определил передать в вечное и потомственное владение архиерейского дома усадебную под ним землю, в количестве 9 десятин, без получения в доход города акциза».

Постройки приобретенные у г-жи Роде, были древние, требовавшие не только постоянного ремонта, но и капитального переустройства, — однако, не смотря на действительную нужду, переустройство было разрешено лишь в 1865 году, когда был заложен нынешний архиерейский дом но проекту инженера Шлейфера В 1868 году постройка закончилась и была освящена церковь во имя св. Митрофания Воронежского. Дальнейшую перестройку архиерейский дом испытал уже в 1899 году, когда была пристроена деревянная церковь.^[16]

Нынешнее здание архиерейского дома обращает на себя внимание своею своеобразною в русско-византийском стиле архитектурою; окруженное по улице каменною стеною, имея позади себя обширный сад, находясь на окраине города, оно, действительно, может служить приютом для духовно созерцательной жизни.

VI.

Дальнейший рост города Оренбурга был в зависимости от того обстоятельства, что город вплоть до 1862 года был крепостью. Приводим описание, сделанное П. И. Рычковым, одним из первых работников на пользу Оренбурга, сподвижником и помощником основателя города И. И. Неплюева. Описание заимствовано из известной книги Рычкова: «Оренбургская топография»:

«Крепостное строение города Оренбурга состоит все на ровном месте, но по ситуации оного расположено иррегулярно, овальною фигурою о одиннадцати полигонах. Имеет в себе десять целых бастионов и два полубастиона, которые, начинаясь от большой соборной церкви Преображения Господня называются Успенский, Преображенский, Неплюевский, Никольский (от церкви Николая Чудотворца (близ его имеющегося) потом, Штокманский, Галафеевский, Губернский, Петропавловский. Бердский (от места где бывала Бердская крепость), Торговый и Воскресенский, при том на поверхности той горы, коя к реке Яику, лежит, между полубастионов от Воскресенского до Успенского по длине на 275 саженях, по прямой линии положено быть брустверному укреплению». Высота крепостного вала 12 футов, ширина по верху 6 сажен, глубина рва 12, а ширина 35 футов».^[17]

Таким образом крепость — Оренбург представлял из себя одиннадцати-угольник, причем бастионы имели вид треугольников.

Крепостной вал шел по нынешней Инженерной улице, затем поворачивал приблизительно на месте пересечения нынешних Троицкой и Петропавловской улиц, здесь находился Петропавловский бастион, далее вал выходил на Чернореченскую площадь, захватывал в себя существующие и теперь провиантские магазины и шел по Безаковской улице; последний целый бастион крепости был на месте нынешнего духовного училища, в другую сторону, к форштадту вал, направлялся также по Инженерной улице, образуя на пересечении этой улицы с Перовскою Галафеевский бастион, затем на месте нынешних Константиновских казарм находился Никольский бастион, между юнкерским и епархиальным училищами был бастион Неплюевский, далее вал подходил к нынешним Александровским казармам — остатки его в этом месте видны и в настоящее время — и оканчивался на крутом берегу реки Урал позади Преображенского собора.

Вследствие положения о крепостях — постройки ближе 130 сажен от классисса крепости не разрешались вовсе, а разрешаемые на дальнейшем расстоянии постройки должны были носить временный характер. Весьма понятно, что при таком законе город не мог развиваться, пространство занимаемое им в стенах было слишком незначительно: ширина в самом широком месте 570 сажен, длина по Николаевской улице 677 сажен, окружность по валу 5 верст 102 сажени.

Но на помощь как бы явилась русская пословица: не было бы счастья да несчастье помогло. В 1786 году в Оренбурге весною были три громадные пожара, истребившие чуть ли не весь город. Екатерина II оказала щедрую поддержку городу, она три раза посылала по 10 т. р. на имя генерал-губернатора барона Игельстрома^[18]. В посылаемых Екатериной II рескриптах указывалось, что «деньги должны выдаваться не более 20 рублей на двор и так чтобы получали, первоначально вдовы, сироты и военно служащие, а затем и прочие жители тамошние могли скорее устроить себе жилище и приятное получить подкрепление»; кроме того на Игельстрома возлагалось попечение, чтобы строение города «производимо было по плану, с наблюдением всех возможных осторожностей, от пожара быть могущих».

На основании последней фразы Игельстром стал вырабатывать план и обратил внимание на состав жителей и возник новый непредусмотренный вопрос.^[19] Оказалось, что в Оренбурге есть много жителей — «под права городского положения не подходящих», а потому не имеющих права жить в городе. Нельзя забывать, что в рассматриваемое нами время деление на сословие достигло своего апогея и каждое сословие, кроме дворянства только что получившего грамоту на свою вольность, обязывалось не только занятиями, но и местом жительства. В городе из податных сословий имели право жить те, кто прежде всего был записан в обывательскую книгу, а затем платил городские повинности. Между тем Игельстром заметил, что в городе Оренбурге жили и имели дома, которые, положим, успели сгореть в пожар «служащие и не служащие казаки, отставные солдаты с малолетними их детьми, вдовы оных своекошные, словом все такого рода люди, которые не входят в число дворянства и классных чинов, купцов и мещан, яко люди под право городового положения не подходящие и не могущие иметь позволение на заведение в городе их домов».

Таким образом на сцену в первый раз выдвинулся вопрос о взаимоотношении жителей города и казаков. По инструкции данной Императрицею Анной Иоанновной тайному советнику Кириллову последний должен был для заселения города Оренбурга взять часть уфимских казаков. Последние и были поселены в Оренбурге и в Форштадте. Но при осаде Оренбурга Форштадт был весь уничтожен, по свидетельству Пушкина осталось всего лишь одна изба и Георгиевская церковь. Весьма понятно, что в это время казаки разместились в городе. Никольская церковь, бывшая около нынешнего костела и сгоревшая в 1786 году, по некоторым данным была специально казачья, но всем вероятиям около этой церкви и жили казаки.

После пугачевского бунта прошло сравнительно немного времени, каких нибудь 12 лет, очевидно, в это время казаки не успели устроиться в Форштадте и жили в городе. Не будь пожара 1786 гoдa, на это обстоятельство, пожалуй, и не обратили внимания — теперь же решили принять строгие меры. Обер комендант должен был объявить казакам и солдатам, у которых уцелели дома, чтобы они «те свои дома сломав перенесли в предместие и сию ломку начать им непременно с 1 числа будущего сентября, дабы принуждением к скорейшей их домов в предместия переноске, не препятствовать им в рассуждении нынешнего летнего времени в их домостроительстве, кои же из лишившихся в пожаре домов и следующих к переселению в предместие город построили ныне на погорелых местах шалаши, тем велеть без малейшего отлагательства, шалаши те сломав, выходить из города на ново отведенные им в том предместье места».