Поломав пару месяцев пальцы, мы их худо-бедно освоили и могли уже подбирать аккомпанемент к песенкам. Сосед наш по дому Витька занимался в Музыкальной школе по классу баяна и еще очень хорошо играл на концертной балалайке. Он знал ноты и приходил на помощь нам в затруднительных случаях. Мы с ним даже в школе на вечерах самодеятельности давали пару номеров, я на мандолине, а он сопровождал на гитаре.
Конечно, мы впитывали в себя все новые песни, пели их сами, покупали пластинки. Познакомились и с западными образцами, хотя тогда услышать буги-вуги или рок-н-ролл по радио было невозможно. Партия и правительство тщательно оберегало молодежь от тлетворного влияния запада. Но «протечки» этой культуры всё-таки случались. У нашего соседа по двору Валика Лисовского отец плавал на китобойном судне в составе флотилии «Слава». Уходили они в моря поближе к Антарктиде на 8–9 месяцев. После одного из плаваний отец привез Валентину несколько долгоиграющих пластинок с американскими танцевальными мелодиями. Тогда на такой пластинке помещалось до 25 песен или мелодий. На одной были танцы и песни в стиле Буги-Вуги, на другой Рок. Одна пластинка была целиком из песен Элвиса Пресли. Многие мелодии с тех пластинок были и в нашем репертуаре, и иногда, наряду с советскими, разносились с любимого дуба.
Как везде и всегда в школе были уроки пения, школьный хор. В хоре я с восьмого класса уже был запевалой, когда у меня прорезался уверенный баритон.
Как-то отец позвал меня на кухню, там на стенке висел радиоприёмник.
– Послушай, какую прекрасную вещь передают.
Я прислушался. Это была не эстрада, не народные инструменты. Но мелодия увлекала и легко укладывалась в голове. Это была Венгерская рапсодия Ференца Листа в исполнении симфонического оркестра. Такая музыка произвела на меня очень сильное впечатление. С тех пор, наряду с легкой музыкой, я с удовольствием слушал и классику. Сначала отец рекомендовал мне легкие для понимания, популярные произведения, затем я сам начал покупать пластинки, расширяя области привязанностей. Полюбил оперные арии, музыку к балетам, симфонии и инструментальные пьесы. В Измаиле был довольно скромный отдел грампластинок в Центральном Универмаге. Большинство любимых мелодий я находил в поездках на соревнования в больших городах.
Большое впечатление на меня произвел американский фильм Рапсодия с Элизабет Тейлор в главной роли. Банальная сама по себе драма проходила в среде музыкантов и сопровождалась отрывками великолепной музыки. Главными героями фильма были скрипач и пианист, и музыкальные вставки были из этих областей музыки. После этого у меня в коллекции появились и второй концерт для фортепьяно с оркестром Рахманинова и первый – для скрипки и оркестра Чайковского, и цыганские напевы Сарасате… Одной только вещи, потрясшей меня своей волшебной мелодией, я найти не мог долго, года два… Это был первый концерт для скрипки с оркестром Мендельсона.
И вот просыпаясь утром в свой День Рождения на 15-летие, я услышал, что из радиолы льется моя любимая мелодия. Достал, всё-таки отец пластинку! Всю жизнь помню охвативший меня восторг и считаю этот подарок самым дорогим за все дни рождения, Хотя – нет. Самый дорогой подарок я получил в день своего 29-летия. Так совпало, что именно в этот день моя любимая жена вынесла из роддома и вручила мне доченьку Маргаритку.
С неаполитанскими песнями я познакомился с пластинки Александровича и чудо мальчика Робертино Лоретти. И сейчас многие помню и напеваю. Русские романсы мне открыл Георгий Виноградов в сопровождении лучшего советского гитариста Иванова-Крамского. Оперные арии я разучивал с Георгием Отсом, Борисом Гмырей, удивительным Павлом Лисицианом.
Так что с музыкой было связано очень много приятных мгновений моей жизни. Даже учиться в институте музыка помогала. В студенческие годы в Одессе я часто бывал в Филармонии на симфонических концертах, в Оперном театре. Одесса не зря имеет славу одного из известных на весь мир музыкальных центров и кузнице скрипачей. Проявлял я и свои скромные вокальные данные в институтской художественной самодеятельности, но об этом в следующих новеллах.
Мёд
Был у нас в классе Толик Москаленко. У его родителей была своя пасека. Мы частенько подначивали Толяна на предмет, когда, мол, медом угостишь. Но видимо характер Толиного отца соответствовал фамилии. На все просьбы Толик пожимал плечами и ссылался на отцовы установки.
Но однажды летом на пляже наш друг неожиданно сам предложил нам после купания пойти к нему в гости на мёд. На наши вопросительные взгляды он пояснил, что родители на три дня уехали собирать мед с ульев, а он один на хозяйстве. Как говорят в высоких дипломатических кругах, приглашение было принято с благодарностью.
Толик вынес из погреба две трехлитровых банки. Одну с прозрачным акациевым медом, другую с домашним вином. Проголодавшись за целый день купаний, мы набросились на мед, но вскоре почувствовали, что еще ложка и всё! Мед пойдет обратно. Попросили что-нибудь заедать, но даже хлеба в доме не было. Толик нарвал нам тут же во дворе абрикос, и мы ели мед уже не спеша, как гурманы. Разрывали абрикоску на две половинки, наливали в углубление меду, отправляли в рот, запивая вином.
Так втроём, Толик к меду был равнодушен, мы усидели больше чем полбанки меду. Отяжелевшие и одуревшие от такого количества сладкого, мы пошли по домам. Дома, на удивление мамы, я отказался от обеда и улегся на кровать. Впечатление было такое, как будто мед прошел сквозь живот и собрался каплями вокруг пупка. К горлу подкатывала тошнота, голова была тяжелой и пустой. Я уже подумал, что после такой медовой нагрузки у меня сработает неприятная черта моего организма-отвращение к продуктам, которыми объелся.
Еще в четвертом классе отец взял нам с братом билеты в оперный театр в Ленинграде. Мы вдвоем в воскресный день поехали на дневной спектакль слушать «Снегурочку» Римского-Корсакова. Опера мне запомнилась тем, что было четыре антракта. Всю выданную нам сумму на буфет, мы потратили на мороженое «Пломбир» – очень жирное и сладкое. Съедали по две порции за антракт. Всё ничего, но когда, через несколько дней, я увидел, как кто-то ест мороженное, мне сделалось как-то неприятно. Я представил, что сам ем мороженное, и мне стало так тошно, чуть не вырвало. С тех пор и до окончания школы я в рот не брал мороженое, чем резко отличался от всех детей.
Такая же история случилась и с обожаемыми мной голубцами. Раз только мама разрешила мне съесть их вволю, или чуть больше, как я и этот деликатес надолго исключил из своего меню.
Вообще-то школьником, я был довольно привередлив в еде. Если мой младший брат ел всё и помногу, я не любил рыбу, молочные продукты и еще половину того, что ели в семье.
Конец этому дефекту моего характера пришел после первого же полугодия в институте, где питаться приходилось кое-как, в лучшем случае в заводской или студенческой столовой. Я неожиданно приехал домой на каникулы. Мама засуетилась:
– У меня наготовлено всё, что ты не любишь. Подожди, я что-нибудь твоё любимое быстро сделаю.
Я сказал, чтобы подавала то, что есть. К маминому удивлению, я с большим энтузиазмом смел и нелюбимую мной рыбу и сырники со сметаной. С тех пор ем всё.
С медом в тот раз мне повезло. Отторжения этой сладости из моих пристрастий не произошло, хотя в следующий раз, не скоро, я пробовал его с опаской и брал немного.
Ручная работа
Всю жизнь я отдаю предпочтение умственному труду. Убежден, что только умом можно и должно добиваться поставленных себе целей. Не могу сказать, что работа руками, мастерить, ремонтировать, строить, – это моё. Но в детстве, во время учебы в школе, я прошел довольно хорошую школу трудовых навыков.
Первые воспоминания о работе руками относятся к дошкольным временам и начальным классам. Первое, что я сделал собственноручно, была вышитая крестиком при помощи иголки и ниток мулине картинка – белочка с шишкой на сосновой веточке – для маленькой подушечки. В первом классе я увлекся выпиливанием лобзиком, и подарил маме на 8 марта выпиленную из фанеры и покрытую лаком шкатулку. Проколов колесо велосипеда, я мог самостоятельно при помощи велосипедной аптечки заклеить камеру.