— Мож и закладку.

Незнакомцы растворились в уличной тьме, и почти сразу же появилась Анна — она держала в руках небольшую сумку и выглядела встревоженной.

— Что-то случилось? — спросил Дерек. Чутье подсказывало, что надо убираться отсюда подальше и побыстрее. Анна кивнула и, потянув Дерека за рукав, повела его в какой-то темный проулок — настолько темный, что он машинально повел рукой, готовясь бросить нож.

— В соборе сегодня был обыск, — негромко объяснила Анна. — После утренней службы пришли какие-то люди и перевернули там все снизу доверху.

— Форма? — спросил Дерек. — Знаки отличия?

Возможно, это искали Джона А-один — но что-то подсказывало Дереку, что тут дело намного темнее и глубже. Проулок вывел их на широкую и светлую улицу Альенто к парку — пройди его и окажешься в квартале святого Сонти, в паутине его улочек жила городская беднота, и у Дерека была там квартира.

— Никакой формы, — ответила Анна, и Дерек решил, что это служба королевской безопасности. Что им могло понадобиться в соборе? — Просто люди в обычной одежде. Ничего не нашли, но отец Генрих считает, что они еще вернутся. Он спросил, что именно они ищут, хотел помочь, но они велели ему сидеть тихо.

— Что-то мне подсказывает, что вы очень вовремя ушли оттуда, — произнес Дерек, когда они свернули к парку и пошли по дорожке. Если днем парк с его бесчисленными статуями, тропинками, изящным кружевом ворот и мостами, переброшенными через ручейки, был настоящим украшением столицы, то сейчас, поздним вечером, когда в нем не было никого, кроме немногочисленных охранников, он невольно внушал определенное беспокойство. Статуи словно провожали идущих слепыми белыми глазами, и Дерек заметил, что его спутница встревожена.

— Может, они искали Джона? — спросила она. — Кто они такие?

— Скорее всего, служба королевской безопасности, — ответил Дерек. В сферу интересов этих ребят можно было попасть абсолютно по любому поводу. — Но сейчас вы от них далеко. Никто не знает, что мы познакомились. Никто не видел, как мы уходили из бардака. Так что в определенном смысле можете дышать спокойно.

Когда дорожка вывела их к калитке и побежала в квартал святого Сонти — темный, заснеженный, тесный — то Анна сказала:

— Так странно, что вы мне помогаете.

Дерек потер затылок — да уж, после всех ее выпадов это и правда выглядело странным.

— Говорю же, не хочу расследовать еще и ваше убийство, — бросил он. — Идем.

Квартира Дерека Тобби располагалась на третьем этаже, под самой крышей, и Анна несколько раз споткнулась на неровных ступеньках. Как тут вообще можно спускаться и подниматься, не сворачивая себе шею? От стен веяло холодом, несбывшимися надеждами и тоской. Откуда-то справа донеслась неразборчивая ругань, что-то разбилось, и Дерек негромко объяснил:

— Это Керибет, мой сосед. Не обращайте внимания.

Открыв темно-красную обшарпанную дверь, он похлопал в ладоши — вспыхнул свет, и Анна удивленно подумала: надо же, он живет в таком унылом месте и пользуется дорогой лампой на артефакте. Войдя за Дереком в крошечную прихожую, которая сразу же переходила в гостиную, Анна с трудом сдержала изумленный возглас: квартирка была такой же угрюмой, как и весь дом, полы скрипели и визжали под ногами, из бесчисленных щелей задувало ветром, но в гостиной не было свободного места от книг, и это были хорошие книги, не какая-нибудь бульварщина. Дерек повесил пальто на крючок и, лавируя между книжными стопками, скользнул в еще одну дверь — туда, где, должно быть, была спальня, и Анна услышала:

— Кофе не предложу, у меня его нет. Спать будете вон там. Умывальник на кухне. Уборная вон там, за дверью.

— Хорошо, — кивнула Анна. Это было намного лучше, чем скамья в соборе святой Марфы. — У вас столько книг.

Это невольно вызывало уважение. Анна представила, как ее новый знакомый сидит на диване и ровный свет лампы на артефакте озаряет его сосредоточенное лицо и книжные страницы — от картинки, которая вдруг появилась перед ее мысленным взглядом, повеяло теплом, и Анна неожиданно смутилась.

— Я много учусь. Собираюсь скоро отсюда съехать, — коротко ответил Дерек — вышел из комнаты, неся в руках одеяло и тощую подушку. — Что ж, устраивайтесь! Я буду здесь, на диване, а вы в комнате. Если что-то потребуется, зовите. Соседи за стеной могут орать, но вы не бойтесь. Дальше ора у них дело не заходит.

— Спасибо, — с искренней радостью ответила Анна. Кажется, все постепенно сворачивало к лучшему. У нее нашлась поддержка. У нее теперь была крыша над головой, пусть и не самая уютная. — И простите, что ударила вас той щеткой.

Дерек вопросительно поднял бровь, словно его искренне удивило то, что Анна могла просить прощения.

— Ладно, — ответил он, расстилая одеяло. — Бывает. Завтра утром пойду в полицию, пусть орлы господина Санторо собирают арниэлей и изучают их руки.

— Джон не убийца, — твердо сказала Анна. — Он самый добрый из всех, кого я знаю. Он не мог бы убить отца.

Белесая бровь Дерека поднялась еще выше.

— Доброта это свойство человека, — напомнил он. — А арниэли все же не люди.

Анна устало подумала, что слишком вымоталась для того, чтобы спорить с ним и что-то доказывать. А Джон однажды нашел ласточку со сломанным крылом и не успокоился, пока не вылечил и не выпустил ее. Джон сидел рядом с кроватью Анны, когда она болела, Джон раздавал детям бедняков монетки и пряники, не потому, что ему это было велено, а по собственному желанию, он был человеком больше, чем многие люди.

И теперь Джон исчез.

— Что делает нас людьми? — все-таки спросила Анна. — Плоть и душа или все же поступки?

Дерек вздохнул, опустился на диван и принялся расстегивать рубашку.

— Вы только не говорите на людях о том, что ваш покойный отец научился вкладывать в арниэлей душу, вот очень вас прошу. Святая церковь вас за это съест и не подавится.

— Не съест, — ответила Анна. — Я буду молчать. Доброй ночи.

Губы Дерека дрогнули в едва уловимой улыбке.

— Снимите перчатки, — предложил он. — Хочу посмотреть, что у вас там с руками.

Несколько мгновений Анна стояла молча, не двигаясь. Когда-то давным-давно она спрашивала у матери: “Почему я должна носить перчатки?” И мать ответила: “Потому, что ты родилась с лишними пальчиками, детка. Если люди увидят твои шрамы, то решат, что ты ведьма”.

Ведьмой быть не хотелось. Когда знакомые задавали вопросы, то мать отвечала, что в раннем детстве Анна дотронулась до утюга, который оставила дура горничная. Знакомые сочувственно охали и ахали, и рассматривать чужое увечье никому не хотелось.

— Лучше не стоит, — прошептала Анна. Снять перчатки перед инквизитором было сложнее, чем снять платье. Когда Дерек увидит шрамы, то все поймет — а еще не родился тот инквизитор, который пожалел бы ведьму.

— Я догадываюсь, что там, — миролюбиво произнес Дерек. Подошел — приблизился тем текучим движением, которое так удивило Анну в борделе. Когда чужая рука взяла ее за руку, а чужие пальцы принялись осторожно стаскивать перчатку, то Анне сделалось так жарко, что в глубине этого жара запульсировал холод — так бывает, когда сунешь руки в слишком горячую воду.

Одна перчатка легла на стопку книг. Вторая. Пальцы Дерека мягко скользнули по едва заметным ниткам шрамов — руки Анны были красивыми и изящными, как и полагается девушке из благородной семьи, которая не занимается грубой работой. Когда-то крошечные мизинцы торчали сбоку кистей — Анна пыталась представить, как выглядели ее руки, и едва сдерживала тошноту.

— Боитесь меня, — заметил Дерек. Он не убирал пальцев, и от его прикосновений по коже будто бы бежали яркие искры — возможно, он пытался почувствовать, есть ли в Анне магия.

— Боюсь, — коротко ответила она, чувствуя, как в ней что-то натягивается до звона. Она давно не была так напряжена — казалось, еще немного, и начнется пожар: огонь побежит по коже, лизнет волосы, охватит все тело. — Шестой палец знак ведьмы.