ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Кто такая госпожа Салантен?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Это женщина, которая уже давно взяла на себя заботу о всей моей одежде.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Кто такая мадемуазель Вьон?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Это женщина, которая взяла на себя заботу о личных вещах моих детей.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Кто такая госпожа Шометт?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Это женщина, которая заменила мадемуазель Вьон.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Как зовут женщину, взявшую на себя заботу о ваших кружевах?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Я не знаю ее имени: ей давали работу госпожа Салантен и госпожа Шометт.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Кто такой Брюнье, чье имя здесь значится?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Это врач, лечивший моих детей.

Общественный обвинитель требует немедленно вынести постановление о принудительном приводе гражданок Салантен, Вьон и Шометт, а в отношении Брюнье ограничиться вызовом в суд.

Трибунал удовлетворяет это требование.

Секретарь продолжает составлять опись вещей.

Сумочка для рукоделия, содержащая ножницы, иголки, нитки и т. п.

Небольшое зеркальце.

Золотое кольцо, обвитое прядью волос.

Листок бумаги, на котором изображены два золотых сердца и инициалы.

Еще один листок, на котором написано: «Молитвы к Святейшему сердцу Иисуса, молитвы к Непорочному зачатию».

Женский портрет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Чей это портрет?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Госпожи де Ламбаль.

Два других женских портрета.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Кто изображен на этих портретах?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Дамы, вместе с которыми я воспитывалась в Вене.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Как их зовут?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Госпожа фон Мекленбург и госпожа фон Гессен.

Круглый сверток одинарных луидоров.

ОБВИНЯЕМАЯ. — Это те, что мне ссудили, когда мы находились в монастыре фельянов.

Небольшой кусок ткани, на котором изображено пылающее сердце, пронзенное стрелой.

Общественный обвинитель призвал свидетеля Эбера рассмотреть это изображение и сказать, признает ли он в нем то, что было найдено им в Тампле.

ЭБЕР. — Это не то изображение сердца, какое я там нашел, но весьма на него похожее.

Общественный обвинитель отмечает, что среди обвиняемых, которые представали перед революционным судом как заговорщики и которых закон покарал своим мечом, большинство, а точнее сказать, почти все, имели при себе этот контрреволюционный знак.

Эбер заявляет, что ему неизвестно о том, что гражданок Салантен, Вьон и Шометт использовали в Тампле для обслуживания узников.

ОБВИНЯЕМАЯ. — Их использовали в первое время.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Не заказывали ли вы через несколько дней после вашего бегства двадцатого июня одеяние серых сестер?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Я никогда не заказывала ничего подобного.

Заслушивают другого свидетеля.

ФИЛИПП ФРАНСУА ГАБРИЕЛЬ ЛА ТУР ДЮ ПЕН ГУВЕРНЕ, отставной военный на службе Франции, показывает, что знает обвиняемую с тех пор, как она находится во Франции, но ему ничего неизвестно о фактах, изложенных в обвинительном акте.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к свидетелю. — Присутствовали ли вы на празднествах во дворце?

СВИДЕТЕЛЬ. — Я никогда, если можно так выразиться, не вращался при дворе.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Присутствовали ли вы на банкете бывших телохранителей?

СВИДЕТЕЛЬ. — Я не мог там присутствовать, поскольку был в это время командующим в Бургундии.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Как?! Разве вы не были тогда министром?

СВИДЕТЕЛЬ. — Я никогда не был министром и ни за что не захотел бы им быть, если бы те, кто был тогда у власти, предложили мне эту должность.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к свидетелю Лекуантру. — Подтверждаете ли вы, что свидетельствующий был в тысяча семьсот восемьдесят девятом году военным министром?

СВИДЕТЕЛЬ. — Я не подтверждаю, что свидетель был министром; тот, кто занимал тогда эту должность, находится здесь и может быть выслушан немедленно.

Вводят свидетеля.

ЖАН ФРЕДЕРИК ЛА ТУР ДЮ ПЕН, офицер и бывший военный министр, показывает, что знает обвиняемую, однако заявляет, но ему неизвестно ни об одном из фактов, приведенных в обвинительном акте.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к свидетелю. — Вы были министром первого октября тысяча семьсот восемьдесят девятого года?

СВИДЕТЕЛЬ. — Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы, несомненно, слышали о происходивших в то время банкетах бывших телохранителей?

СВИДЕТЕЛЬ. — Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Не вы ли были министром в июне тысяча семьсот восемьдесят девятого года, в тот момент, когда в Версаль прибыли войска?

СВИДЕТЕЛЬ. — Нет, я был тогда депутатом Национального собрания.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — По-видимому, двор был вам многим обязан, коль скоро он назначил вас военным министром?

СВИДЕТЕЛЬ. — Полагаю, что он ничем не был мне обязан.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Где вы находились двадцать третьего июня, когда бывший король проводил достопамятное королевское заседание представителей народа?

СВИДЕТЕЛЬ. — Я был на своем месте депутата Национального собрания.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Знаете ли вы составителей декларации, которую король приказал зачитать в Национальном собрании?

СВИДЕТЕЛЬ. — Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — И вы не слышали, что ими были Линге, д'Эпремениль, Барантен, Лалли-Толлендаль, Демёнье, Бергасс и Туре?

СВИДЕТЕЛЬ. — Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Присутствовали ли вы в совете бывшего короля пятого октября тысяча семьсот восемьдесят девятого года?

СВИДЕТЕЛЬ. — Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Был ли там д'Эстен?

СВИДЕТЕЛЬ. — Я его там не видел.

Д'ЭСТЕН. — Выходит, в тот день зрение у меня было лучше, чем у вас, ведь я прекрасно помню, что видел вас там.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к Ла Тур дю Пену, бывшему министру. — Известно ли вам, что в тот день, пятого октября, королевская семья должна была уехать в Рамбуйе, чтобы затем отправиться в Мец?

СВИДЕТЕЛЬ. — Я знаю, что в тот день в совете обсуждался вопрос уезжать королю или нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Знаете ли вы имена тех, кто подстрекал бывшего короля к отъезду?

СВИДЕТЕЛЬ. — Нет, не знаю.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Какими причинами они могли обосновывать необходимость этого отъезда?

СВИДЕТЕЛЬ. — Скоплением людей, пришедших из Парижа в Версаль, которое, как ожидалось, должно было увеличиться и, судя по разговорам, угрожало жизни обвиняемой.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Каков был итог обсуждения?

СВИДЕТЕЛЬ. — Что ему следует остаться.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — А куда предполагалось уехать?

СВИДЕТЕЛЬ. — В Рамбуйе.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — В те часы вы видели во дворце обвиняемую?

СВИДЕТЕЛЬ. — Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Она приходила в совет?

СВИДЕТЕЛЬ. — Я не видел, что она приходила в совет; я видел лишь, как она входила в кабинет Людовика Шестнадцатого.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы говорите, что двор должен был уехать в Рамбуйе; а разве речь, скорее, шла не о Меце?

СВИДЕТЕЛЬ. — Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Не вы ли, будучи министром, приказали подготовить кареты и расставить сторожевые отряды на дороге, чтобы обеспечить отъезд Луи Капета?

СВИДЕТЕЛЬ. — Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — И тем не менее удостоверено, что в Меце все было приготовлено для того, чтобы принять семью Луи Капета; ведь покои там были обставлены с этой целью?

СВИДЕТЕЛЬ. — Не имею об этом никакого представления.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к свидетелю. — Это по приказу Антуанетты вы отправили вашего сына в Нанси руководить побоищем честных солдат, которые навлекли на себя ненависть двора тем, что выказали себя патриотами?

СВИДЕТЕЛЬ. — Я отправил своего сына в Нанси лишь для того, чтобы исполнить там указы Национального собрания, и действовал я не по приказу двора, а потому, что такова была тогда воля народа; даже якобинцы, когда господин Камю зачитывал в их собрании доклад об этом деле, горячо аплодировали ему.

ПРИСЯЖНЫЙ. — Гражданин председатель! Я призываю вас заметить свидетелю, что с его стороны имеет место ошибка или злой умысел, поскольку Камю никогда не был членом Якобинского клуба и это общество было крайне далеко от того, чтобы одобрять жестокие меры, которые клика душителей свободы постановила принять против лучших граждан Нанси.