СВИДЕТЕЛЬ. — Я заявляю гражданину Лекуантру, что он ошибается, поскольку разрешение, о котором идет речь, датировано шестым числом и лишь в силу этого разрешения я выехал в тот же самый день, в одиннадцать часов утра, из Версаля, чтобы сопроводить бывшего короля в Париж.

ЛЕКУАНТР. — Я продолжаю настаивать, что не ошибаюсь в отношении этого вопроса; я прекрасно помню, что подлинная бумага, которую я передал вчера в руки секретаря, содержит пункт о том, что д'Эстену разрешено использовать по отношению к парижанам примирительные средства, а в случае их неуспеха ответить силой на силу; граждане присяжные легко поймут, что эти последние распоряжения неприложимы к шестому октября, поскольку в тот день королевский двор был уже во власти парижской армии. В связи с этим я призываю общественного обвинителя и трибунал дать приказ о том, чтобы письмо д'Эстена, которое я передал вчера секретарю, было зачитано, ибо оно несет в себе доказательство фактов, только что мною изложенных.

Секретарь зачитывает эту бумагу, в которой содержится следующее:

«Последний пункт инструкции, данной мне нашим муниципалитетом 5-го числа сего месяца, в четыре часа пополудни, предписывает ничем не пренебрегать для того, чтобы привезти короля обратно в Версаль как можно быстрее».

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к свидетелю. — Вы продолжаете настаивать на том, что это разрешение было выдано вам не пятого октября?

СВИДЕТЕЛЬ. — Я ошибся в дате и полагаю, что речь, на самом деле, шла о шестом октября.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — А вы помните, что полученное вами разрешение позволяло вам ответить силой на силу, после того как примирительные средства будут исчерпаны?

СВИДЕТЕЛЬ. — Да, помню.

Заслушивают другого свидетеля.

АНТУАН СИМОН, бывший сапожник, служащий в данное время учителем Шарля Луи Капета, сына обвиняемой, заявляет, что знает Антуанетту с 30 августа прошлого года, когда он впервые нес караул в Тампле.

Свидетельствующий отмечает, что в течение того времени, когда Людовик Капет и его семья имели возможность прогуливаться в саду Тампля, они были осведомлены обо всем, что происходило как в Париже, так и внутри Республики.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к свидетелю. — Известно ли вам об интригах, имевших место в Тампле в то время, когда обвиняемая находилась там?

СВИДЕТЕЛЬ. — Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Кто из руководства находился в тайных сношениях с ней?

СВИДЕТЕЛЬ. — Младший Капет говорил мне, что Тулан, Петион, Лафайет, Лепитр, Бюньо, Мишони, Венсан, Манюэль, Лебёф, Жобер и Данже были теми, к кому его мать питала наибольшее расположение; последний брал его на руки и в присутствии матери говорил ему: «Я хотел бы, чтобы ты занял место своего отца».

ОБВИНЯЕМАЯ. — Я видела, что мой сын вместе с Данже играет в камешки в саду, но не замечала, чтобы тот брал его на руки.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Известно ли вам, что на то время, пока муниципалы вели разговоры с обвиняемой и ее золовкой, младшего Капета и его сестру запирали в одной из башенок?

СВИДЕТЕЛЬ. — Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Известно ли вам, что с младшим Капетом обращались как с королем, особенно когда он сидел за обеденным столом?

СВИДЕТЕЛЬ. — Я знаю, что за столом мать и тетка уступали ему старшинство.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к обвиняемой. — После вашего заточения вы писали Полиньяк?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Подписывали ли вы боны на получение денежных средств у казначея цивильного листа?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Нет.

ОБЩЕСТВЕННЫЙ ОБВИНИТЕЛЬ. — Заявляю вам, что ваше запирательство становится теперь бесполезным, ибо в бумагах Септёя были обнаружены два подписанных вами бона; по правде говоря, эти два документа, хранившиеся в Комитете двадцати четырех, в настоящий момент утеряны, поскольку названная комиссия была распущена, но вы заслушаете сейчас свидетелей, которые видели их.

Заслушивают другого свидетеля.

ФРАНСУА ТИССЕ, торговец, проживающий на улице Барийери, с 10 августа 1792 года неоплачиваемый служащий надзорного комитета муниципалитета, показывает, что, когда ему было поручено осуществить задание в доме Септёя, казначея бывшего цивильного листа, он отправился туда, сопровождаемый вооруженным отрядом секции Вандомской площади, ныне секции Пик; он не смог схватить самого Септёя, поскольку того не было в доме, однако застал там Буше, казначея цивильного листа, а также Морийона и его жену, которых он препроводил в мэрию; среди бумаг Септёя были найдены два бона, подписанных Марией Антуанеттой, на общую сумму в восемьдесят тысяч ливров, и поручительство на два миллиона, подписанное Людовиком и подлежащее оплате по сто десять тысяч ливров в месяц, на имя торгового дома Лапорт в Гамбурге; одновременно там было найдено большое число записей о выплатах, произведенных Фаврасу и другим лицам; расписка, подписанная Буйе,^[13] на сумму в девятьсот тысяч ливров, еще одна, на двести тысяч ливров, и т. д.; все эти бумаги были переданы в Комиссию двадцати четырех, которая в настоящее время распущена.

ОБВИНЯЕМАЯ. — Я желала бы, чтобы свидетель указал дату, стоявшую на бонах, о которых он говорит.

СВИДЕТЕЛЬ. — Один был датирован десятым августа тысяча семьсот девяносто второго года; что же касается второго, то я этого не помню.

ОБВИНЯЕМАЯ. — Я никогда не подписывала никаких бонов; а главное, как я могла сделать это десятого августа, ведь в тот день около восьми часов утра мы отправились в Национальное собрание?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к обвиняемой. — Не получали ли вы в тот день, находясь в Законодательном собрании, в ложе «Стенографа», деньги от тех, кто вас окружал?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Вовсе не в ложе «Стенографа», а во время нашего трехдневного пребывания в монастыре фельянов, мы, оказавшись без средств, поскольку ничего не захватили с собой, получили те деньги, что были нам предложены.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — И сколько же вы получили?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Двадцать пять одинарных луидоров, те самые, что были найдены в моих карманах, когда меня переводили из Тампля в Консьержери; считая этот долг святым, я сохранила их нетронутыми, чтобы вернуть той особе, которая мне вручила их, если нам суждено увидеться.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — И как зовут эту особу?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Госпожа Огье.

Заслушивают другого свидетеля.

ЖАН ФРАНСУА ЛЕПИТР, учитель, показывает, что видел обвиняемую в Тампле, когда нес там службу в качестве комиссара временного муниципалитета, но никогда не имел с ней частных бесед и всегда разговаривал с ней исключительно в присутствии своих коллег.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы когда-нибудь говорили с ней о политике?

СВИДЕТЕЛЬ. — Никогда.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы обеспечивали ей возможность узнавать новости, ежедневно посылая газетного разносчика выкрикивать возле башни Тампля заголовки «Вечерней газеты»?

СВИДЕТЕЛЬ. — Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к обвиняемой. — У вас есть какие-нибудь замечания в связи с показаниями свидетеля?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Я никогда не имела бесед со свидетелем; с другой стороны, у меня не было нужды в том, чтобы кто-нибудь побуждал газетных разносчиков приходить к башне: я слышала их каждый день, когда они проходили по улице Корделлери.

Обвиняемой предъявляют небольшой пакет, и она заявляет, что признает его тем самым, к которому она приложила свою печать, когда ее перевозили из Тампля в Консьержери.

Пакет вскрывают, секретарь составляет опись предметов, содержащихся в нем, и поочередно называет их.

Пакет с волосами различных цветов.

ОБВИНЯЕМАЯ. — Это волосы моих детей, умерших и живых, и моего мужа.

Еще один пакет с волосами.

ОБВИНЯЕМАЯ. — Это волосы тех же людей.

Бумага, на которой изображены цифры.

ОБВИНЯЕМАЯ. — Это таблица, при помощи которой я учила считать моего сына.

Различные малозначительные бумаги, вроде счетов прачки, и т. п.

Записная книжка из пергамента и бумаги, куда вписаны имена различных особ, общественное положение которых председатель просит обвиняемую объяснить.