Я сообщаю, — продолжает свидетельница, — что от многих лиц мне стало известно, что, когда обвиняемая вознамерилась убить герцога Орлеанского, король, узнав об этом, тотчас же велел обыскать ее и что вследствие обыска при ней были найдены два пистолета, после чего он подверг ее домашнему аресту на две недели в ее покоях».

ОБВИНЯЕМАЯ. — Вероятно, я могла бы получить от моего супруга приказ оставаться в течение двух недель в своих покоях, но не по такой причине.

СВИДЕТЕЛЬНИЦА. — Мне известно, что в первых числах октября тысяча семьсот восемьдесят девятого года придворные дамы раздавали в Версале белые кокарды различным лицам.

ОБВИНЯЕМАЯ. — Мне помнится, что на второй или третий день после банкета телохранителей я слышала разговоры о том, что дамы раздавали такие кокарды; но ни я, ни мой муж не были вдохновителями подобных бесчинств.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Предприняли ли вы какие-нибудь действия для того, чтобы наказать их, когда вам стало известно об этом?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Нет.

Заслушивают другого свидетеля.

ЖАН БАТИСТ ЛАБЕНЕТ показывает, что он вполне согласен со всеми фактами, приведенными в обвинительном акте; он добавляет, что три человека являлись убить его во имя обвиняемой.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к обвиняемой. — Вы читали газету «Оратор народа»?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Никогда.

Заслушивают другого свидетеля.

ФРАНСУА ДЮФРЕН, жандарм, показывает, что находился в камере обвиняемой в тот момент, когда ей вручили гвоздику; ему известно, что в записке, спрятанной в цветке, было написано: «Что вы здесь делаете? Мы можем предоставить в ваше распоряжение людей и деньги».

МАДЛЕН РОЗЕ, супруга Ришара, бывшего смотрителя следственной тюрьмы, именуемой Консьержери Дворца правосудия, показывает, что жандарм Жильбер сообщил ей, что обвиняемой нанес визит какой-то человек, которого привел с собой Мишони, администратор полиции, и этот человек вручил ей гвоздику, в которой была спрятана записка; подумав, что это может подвергнуть опасности ее самое, она высказала недовольство Мишони, и он ответил ей, что впредь никогда никого не будет приводить к вдове Капет.

ТУССЕН РИШАР заявляет, что знает обвиняемую, ибо она была передана под его охрану 2 августа сего года.

МАРИ ДЕВО, в замужестве Арель, показывает, что она находилась подле обвиняемой, заключенной в Консьержери, в течение сорока одного дня и что она не видела и не слышала ничего подозрительного, если не считать того, что какой-то человек, пришедший с Мишони, вручил ей записку, засунутую в гвоздику; сама она была на работе и видела, что в тот день упомянутый человек приходил еще раз.

ОБВИНЯЕМАЯ. — Он приходил дважды в течение четверти часа.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к свидетельнице. — Кто приставил вас к вдове Капет?

СВИДЕТЕЛЬНИЦА. — Мишони и Жобер.

ЖАН ЖИЛЬБЕР, жандарм, дает показания по поводу истории с гвоздикой. Он добавляет, что обвиняемая пожаловалась им, жандармам, на низкое качество пищи, которую ей давали, но не хотела жаловаться на это администраторам полиции, в связи с чем он позвал Мишони, находившегося в это время в Женском дворе вместе с человеком, в петлице которого была гвоздика, и, когда Мишони поднялся, услышал, как обвиняемая сказала ему: «Так я вас больше не увижу?» — «О, прошу прощения, — ответил Мишони, — но муниципалом я все же останусь и в этом качестве буду иметь право видеться с вами».

Свидетельствующий отмечает, что обвиняемая сказала тогда, что она многим обязана спутнику Мишони.

ОБВИНЯЕМАЯ. — Я обязана ему лишь тем, что он находился подле меня двадцатого июня.

Переходят к допросу другого свидетеля.

ШАРЛЬ АНРИ д'ЭСТЕН, отставной сухопутный и морской офицер на службе Франции, заявляет, что он знает обвиняемую с тех пор, как она находится во Франции, что у него самого есть основания жаловаться на нее, но, тем не менее, он скажет правду, которая заключается в том, что ему нечего сказать по поводу обвинительного акта.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к свидетелю. — Известно ли вам, что Людовик Капет и его семья должны были уехать из Версаля пятого октября?

СВИДЕТЕЛЬ. — Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Известно ли вам, что лошадей несколько раз запрягали и распрягали?

СВИДЕТЕЛЬ. — Да, в соответствии с советами, которые получал королевский двор; но должен заметить, что национальная гвардия не допустила бы этого отъезда.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Не приказывали ли вы сами в тот день вывести лошадей из конюшни, чтобы обеспечить бегство королевской семьи?

СВИДЕТЕЛЬ. — Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Известно ли вам, что кареты были остановлены у ворот Оранжереи?

СВИДЕТЕЛЬ. — Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы были в тот день во дворце?

СВИДЕТЕЛЬ. — Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы видели там обвиняемую?

СВИДЕТЕЛЬ. — Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Какие разговоры вы слышали во дворце?

СВИДЕТЕЛЬ. — Я слышал, как придворные советники говорили обвиняемой о том, что народ Парижа вот-вот придет убивать ее и что ей следует уехать; на что она твердо ответила: «Если парижане придут сюда убивать меня, я буду у ног моего мужа, но никуда не убегу».

ОБВИНЯЕМАЯ. — Именно так и было. Все хотели, чтобы я уехала одна, поскольку, как кругом говорили, опасность угрожала только мне, но я дала тот ответ, какой приводит свидетель.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к свидетелю. — Известно ли вам о банкетах, которые устраивали бывшие телохранители?

СВИДЕТЕЛЬ. — Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Знаете ли вы, что там кричали: «Да здравствует король!» и «Да здравствует королевская семья!»?

СВИДЕТЕЛЬ. — Да, я знаю и то, что обвиняемая обошла вокруг стола, держа своего сына за руку.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к обвиняемой. — Не раздавали вы их и национальной гвардии Версаля по ее возвращении из Виль-Паризи,^[12] куда она отправилась за ружьями?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к свидетелю. — Находились ли вы пятого октября, занимая должность главнокомандующего, во главе национальной гвардии?

СВИДЕТЕЛЬ. — Вы хотите услышать мой ответ в отношении утра или второй половины дня?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — С полудня до двух часов дня.

СВИДЕТЕЛЬ. — В это время я был в муниципалитете.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Не для того ли, чтобы получить приказ сопровождать Людовика Капета во время его бегства и привезти его затем обратно в Версаль?

СВИДЕТЕЛЬ. — Увидев, что король пошел навстречу желанию парижской национальной гвардии и обвиняемая вместе с сыном появилась на балконе покоев короля, чтобы объявить народу, что она отправится вместе с королем и своей семьей в Париж, я обратился к муниципалитету с просьбой позволить мне сопровождать их туда.

Обвиняемая подтверждает, что она появилась на балконе, чтобы объявить оттуда народу о своем решении отправиться в Париж.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к обвиняемой. — Вы настаиваете, что не водили своего сына за руку во время банкета телохранителей?

ОБВИНЯЕМАЯ. — Этого я не утверждала; я говорила лишь, что не помню, играли ли там арию «О Ричард, мой король!».

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к свидетелю Лекуантру. — Гражданин, не говорили ли вы, давая вчера показания, что свидетель не находился пятого октября во главе национальной гвардии, к чему призывал его долг?

ЛЕКУАНТР. — Я утверждаю, что с полудня до двух часов дня д'Эстен не только не присутствовал на сборе национальной гвардии, имевшем место пятого октября, но и вообще не появлялся в тот день; что в течение этого времени он и в самом деле находился в муниципалитете, то есть с той частью муниципальных чиновников, что продались двору, и получил там от них приказ или разрешение сопровождать короля во время его бегства, под обещание привезти его обратно в Версаль как можно быстрее. Кроме того, я заявляю, что муниципальные чиновники дважды изменили тогда своему долгу: во-первых, потому что они не должны были поддаваться преступной уловке, способствуя бегству бывшего короля, а во-вторых, предвосхищая итог событий, они позаботились не оставлять в своих реестрах никаких свидетельств, которые могли бы неопровержимо удостоверить, что это позволение или разрешение было выдано с умыслом.