Оказавшись за пределами Парижа, он отправился в путь пешком, переодетый в мундир национального гвардейца и с коротко остриженными по якобинской моде волосами.

Ночь с воскресенья на понедельник он провел в Жизоре, который покинул на другой день на рассвете; добравшись до Гурне, он, вместо того чтобы идти дальше по главной дороге, повернул на дорогу, которая вела в Форж-лез-О и была почти непроходимой в это время года для всех, кроме беглецов.

В понедельник 31 января он прибыл в Форж-лез-О и остановился на небольшом постоялом дворе, где, несомненно, его никто бы никогда не узнал, если бы он не стал позволять себе контрреволюционные речи и выставлять напоказ имевшееся при нем оружие, в том числе и спрятанный в трость кинжал.

За ужином он крепко выпил, а затем ушел в свою комнату; было слышно, как он прохаживался там взад и вперед, и вызывало удивление, что уставший путник не ложится спать; любопытствующие постояльцы поднялись наверх, заглянули в замочную скважину и увидели, что он, стоя на коленях, несколько раз поцеловал свою правую руку.

На другое утро гражданин Огюст, как называет его Прюдом, донес на Пари в муниципалитет; но, подобно тому как Пари убил Сен-Фаржо случайно, Огюст тоже случайно убил Пари: он не знал кто это, описание примет убийцы еще не поступило в местную коммуну, и об убийстве Сен-Фаржо было известно пока лишь из газет.

Городские чиновники тотчас же отрядили трех жандармов, которые направились в постоялый двор «Большой олень», чтобы приказать Пари явиться в правление муниципалитета.

Жандармы вошли в комнату, где Пари лежал на кровати, и спросили его, откуда он пришел, куда направляется и имеет ли он при себе паспорт или отпускное свидетельство.

Он ответил, что пришел из Дьепа, направляется в Париж, что паспорта у него нет и что на военной службе он никогда не состоял. После этого предварительного допроса жандармы велели Пари идти вместе с ними в муниципалитет; он ответил, что сейчас пойдет туда, повернулся на правый бок, вытащил из-под подушки двуствольный пистолет и пустил себе пулю в лоб.

Услышав выстрел, жандармы бросились к Пари, но он был уже мертв.

В карманах у него был найден бумажник, содержавший тысячу двести восемь ливров ассигнатами, и посеребренная геральдическая лилия, а на груди его обнаружили две испачканные кровью бумаги.

Первая из них представляла собой выписку из реестров прихода Сен-Рок в Париже, выданную 28 сентября 1792 года и удостоверяющую, что Пари родился 12 ноября 1763 года и, следовательно, ему было тридцать лет.

Вторая была выданным ему свидетельством увольнения из королевской гвардии, датированным 1 июня 1792 года.

Внизу этого документа рукой Пари было написано:

«Мое свидетельство чести.

Пусть никого не тревожат: никто не содействовал мне в успешном убийстве негодяя Сен-Фаржо. Если бы он случайно не попался мне под руку, я совершил бы поступок еще лучше: я очистил бы Францию от цареубийцы и отцеубийцы герцога Орлеанского. Пусть никого не тревожат; все французы трусы, которым я говорю:

Народ, чьи злодеяния повсюду сеют страх,

Спокойно, радостно к небытию я обращаю взор:

Лишь смерть одна способна смыть позор,

Оставленный монарха кровью на наших головах!

Подписано: ДЕ ПАРИ СТАРШИЙ, телохранитель короля, убитого французами».

Конвент пожаловал гражданину Огюсту, донесшему на Пари, тысячу двести ливров, которые были выплачены ему единовременно.

LI

Короля оскорбляют при возвращении в Тампль. — Галстук и перчатки. — 1 января. — Общественное мнение. — «Друг законов». — Врач Брюнье. — Постановление Коммуны. — 17 января король узнает, что его приговорили к смерти. — Его бесстрастность. — «Французский Меркурий» и логогриф. — Ожидание отсрочки. — Три свертка луидоров. — Письмо короля Коммуне. — Исполнительный совет. — Королю зачитывают приговор. — Указ Конвента. — Письмо короля Конвенту. — Последний обед короля. — На столе нет ножа.

Посмотрим, что происходило в Тампле во время этих долгих прений, длившихся с 26 декабря по 17 января.

Король был возвращен в Тампль с теми же мерами предосторожности, что и в первый раз, но эти меры предосторожности не смогли предотвратить оскорблений, которые ему нанесли.

По возвращении он подарил один оттиск своей защитительной речи Клери, а другой попросил передать королеве, что и было сделано при посредстве комиссара Венсана, строительного подрядчика, который, взяв на себя исполнение этого поручения, стал выпрашивать у короля какую-нибудь из принадлежавших ему вещей в качестве реликвии.

Король отвязал галстук и подарил его Венсану; на другой день, когда еще один муниципал обратился к нему с такой же просьбой, король отдал ему свои перчатки.

Выше мы сказали, что история Тампля сделалась легендой; как видим, принадлежавшие королю предметы сделались реликвиями.

Первого января Клери подошел к постели короля и вполголоса попросил у него разрешения высказать ему самые горячие пожелания скорого окончания его несчастий.

— Я принимаю ваши пожелания, — растроганно промолвил король.

И он протянул Клери руку, которую тот поцеловал, оросив ее слезами.

Поднявшись с постели, он тотчас попросил одного из муниципалов справиться о самочувствии королевской семьи и от его имени передать ей поздравления по случаю Нового года.

Слова эти были произнесены с таким оттенком печали в голосе, что другой муниципал спросил у Клери:

— Но почему он не попросит разрешения увидеться со своей семьей? Ведь теперь, когда допросы закончились, это не встретило бы никаких затруднений.

Минуту спустя муниципал, отправившийся к королеве, вернулся и сообщил королю, что королевская семья благодарит его за поздравления и в свой черед шлет ему пожелания счастья.

Король поднял глаза к небу и произнес:

— Ну и праздник Нового года!

В тот же вечер Клери передал королю сказанные муниципалом слова, а именно, что если король попросит разрешения увидеться со своей семьей, то это разрешение будет ему дано.

Король подумал, а потом сказал:

— Через несколько дней они наверняка не откажут мне в этом утешении: надо подождать.

Король получал известия о том, что происходило в Париже, и некоторые из них были утешительными.

Смелый и достаточно талантливый человек по имени Лайя поставил комедию под названием «Друг законов». Эта комедия, совершенно республиканская с сегодняшней точки зрения, была для того времени крайне реакционной; особенно неистовые аплодисменты вызывало у зрителей полустишие «Законы, а не кровь!..».

С другой стороны, в театре Водевиль в это время играли «Целомудренную Сусанну», и, в тот момент, когда обвиненная старцами и обреченная предстать перед их судом героиня говорит им: «Как можете вы быть и судьями, и обвинителями в одно и то же время?», публика заставляла трижды повторять эту сцену и каждый раз взрывалась аплодисментами.

Клери сам вручил королю печатный экземпляр пьесы «Друг законов», и, поскольку, вести о разногласиях в Конвенте доходили до него, он пытался внушить узнику надежду, что депутаты приговорят его к изгнанию или тюремному заключению.

— Хорошо бы им проявить такую умеренность по отношению к моей семье, — ответил король. — Я страшусь только за нее.

Клери известили через его жену о том, что роялисты собрали значительную сумму и эта сумма, хранящаяся у г-на Паризо, редактора «Дневного листка», находится в распоряжении короля.

Клери доложил королю об этом предложении.

— Поблагодарите от моего имени этих господ, — ответил ему король, — но я не могу принять от них такой подарок, поскольку это подвергло бы их опасности.