Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Я не имею никакого понятия о докладной записке от двадцать третьего февраля. Что же касается всего того, что относится к моей поездке в Варенн, то я сошлюсь на ответы, данные мною в то время комиссарам Учредительного собрания.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — После вашего ареста в Варение вы были временно отстранены от осуществления исполнительной власти, но продолжали составлять заговоры. Семнадцатого июля на Марсовом поле пролилась кровь граждан. Ваше собственноручное письмо к Лафайету, написанное в тысяча семьсот девяностом году, доказывает существование преступного сговора между вами и Лафайетом, к которому присоединился и Мирабо. Пересмотр конституции начался под их пагубным покровительством. Все виды подкупа были пущены в ход. Вы оплачивали пасквили, памфлеты и газеты, имевшие целью искажать общественное мнение, подрывать доверие к ассигнатам и отстаивать интересы эмигрантов. Записи Септёя показывают, какие огромные суммы были потрачены на эти свободоубийственные приемы.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — События семнадцатого июля не имеют ко мне никакого отношения; что же касается всего остального, то я не имею об этом никакого понятия.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Четырнадцатого сентября вы притворно приняли конституцию; в своих речах вы выражали намерение поддерживать ее и при этом направляли свои усилия на то, чтобы ниспровергнуть ее еще прежде, чем работа над ней была завершена.
Двадцать четвертого июля в Пильнице был подписан договор между Леопольдом Австрийским и Фридрихом Вильгельмом Бранденбургским, которые обязывались восстановить во Франции абсолютную монархию, а вы умалчивали об этом договоре до тех пор, пока он не стал известен всей Европе.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Я сообщил о Пильницком договоре, как только узнал о нем сам; к тому же все, что относится к этому предмету, в силу конституции касается министров.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Арль поднял знамя мятежа; вы оказали ему содействие отправкой трех гражданских комиссаров, которые своей деятельностью не только не подавляли контрреволюционеров, но и потворствовали их преступлениям.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Инструкции, полученные комиссарами, должны свидетельствовать о том, какого рода поручения были им даны; я не знал ни одного из них, когда они были предложены мне министрами.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Авиньон и Венессенское графство были присоединены к Франции. Вы привели в исполнение этот указ лишь месяц спустя, а за это время край был опустошен гражданской войной. Комиссары, которых вы посылали туда одного за другим, довершили его разорение.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Я не помню, на сколько времени было отсрочено исполнение указа; впрочем, этот факт не может касаться меня лично: он касается комиссаров и тех, кто посылал их.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Ним, Монтобан, Манд и Жалес были охвачены сильными волнениями с первых же дней свободы; вы не делали ничего для подавления этого зародыша контрреволюции вплоть до того момента, когда вспыхнул заговор Дюсайяна.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Я отдавал тогда по этому поводу все распоряжения, какие предлагались мне министрами.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы выслали двадцать два батальона против марсельцев, выступивших в поход для подавления контрреволюции в Арле.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Чтобы точно ответить на этот вопрос, мне нужно иметь перед глазами документы.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы отдали командование над войсками на юге Витгенштейну, который писал вам двадцать первого апреля тысяча семьсот девяносто второго года уже после того, как был отозван:
«Еще немного, и я призову к трону Вашего Величества тысячи французов, которые снова станут достойны тех пожеланий счастья, какие Вы им высказываете».
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Это письмо было написано после его отозвания; с тех пор он не был на службе. Я не помню этого письма.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы содержали на жалованье ваших бывших телохранителей в Кобленце, свидетельством чему служат записи Септёя; кроме того, несколько приказов, подписанных вами собственноручно, указывают на то, что вы выплачивали значительные суммы Буйе, Рошфору, Ла Вогийону, Шуазёль-Бопре, Гамильтону и жене Полиньяка.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Узнав, что мои телохранители формируют отряды по ту сторону Рейна, я тотчас приказал прекратить выдачу им жалования; обо всем остальном я не имею понятия.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Ваши братья, враги государства, созвали эмигрантов под свои знамена; они набирали войска, брали займы и заключали союзы от вашего имени. Вы осудили их действия, лишь получив полную уверенность в том, что не сможете нанести вред их планам. Ваш сговор с ними доказывается собственноручным письмом Луи Станисласа Ксавье, подписанным обоими вашими братьями. Вот это письмо:
«Я написал Вам письмо, но послал его почтой и потому не мог ничего сказать. Нас здесь двое, но мы составляем единое целое; у нас одинаковые чувства, одинаковые принципы, одинаковая готовность служить Вам. Мы храним молчание, но лишь потому, что, нарушив его слишком рано, могли бы скомпрометировать Вас; но мы заговорим, как только будем уверены в общей поддержке, а этот момент близок. Если к нам обратятся от имени этих людей, мы не станем ничего слушать; если от Вашего имени — мы выслушаем, но не свернем со своего пути. Так что, если от Вас потребуют какого-либо заявления по нашему адресу, не стесняйтесь. Будьте уверены в отношении Вашей безопасности; мы существуем лишь для того, чтобы служить Вам, мы усердно работаем для этого, и все идет хорошо. Наши враги слишком заинтересованы в сохранении Вашей жизни, чтобы совершить бесполезное преступление, которое окончательно погубило бы их самих. Прощайте. Л. С. КСАВЬЕ и ШАРЛЬ ФИЛИПП».
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Я осудил все действия моих братьев, едва только мне стало известно о них, как это предписано мне конституцией. Об этом письме я ничего не помню.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Регулярные войска, которые следовало подготовить к военным действиям, к концу декабря насчитывали всего лишь сто тысяч человек; таким образом, вы не позаботились о внешней безопасности государства. Нарбонн, ваш министр, потребовал провести рекрутский набор в пятьдесят тысяч человек, но остановил его на двадцати шести тысячах, уверяя, что все готово. Однако на самом деле не было готово решительно ничего. Серван, ставший министром после него, предложил сформировать возле Парижа лагерь в двадцать тысяч человек. Законодательное собрание издало соответствующий указ, но вы отказались утвердить его.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Я дал министру все распоряжения, какие могли ускорить увеличение численности армии после декабря прошлого года; списки ее личного состава были представлены Законодательному собранию, и если они являются ошибочными, то это не моя вина.
XLV
Продолжение допроса короля. — Перечень бумаг, ставших основой обвинения. — Король покидает Национальный конвент. — Кусок хлеба. — Одиночество короля. — Его тщетные просьбы. — Королева хочет получать газеты. — Отказ общего совета Коммуны. — Альтернатива в отношении дофина. — Король полностью посвящает себя своему судебному процессу.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — В порыве патриотизма граждане стекались к Парижу со всех сторон, однако вы издали распоряжение, направленное на то, чтобы задерживать их в пути, а между тем нашим армиям недоставало солдат.
Дюмурье, сменивший Сервана, заявил, что нация не располагает ни оружием, ни боевыми припасами, ни провиантом и что крепости не в состоянии выдержать осады. Вы продолжали медлить до тех пор, пока Законодательное собрание не запросило министра Лажара, какими средствами он думает обеспечить внешнюю безопасность государства, и только этот запрос заставил вас официально предложить набор сорока двух батальонов.
