Вы поручили командирам отрядов разлагать армию, побуждать целые полки к дезертирству и к переходу через Рейн, чтобы предоставить их в распоряжение ваших братьев и Леопольда Австрийского, с которым вы состояли в сговоре. Этот факт подтверждается письмом Тулонжона, командовавшего войсками во Франш-Конте.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — В этом обвинении нет ни слова правды.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы поручили своим дипломатическим агентам благоприятствовать коалиции иностранных держав и ваших братьев против Франции и, в частности, укреплять мир между Турцией и Австрией, чтобы избавить последнюю от необходимости держать сильные гарнизоны в крепостях на границе с Турцией и тем самым дать ей возможность двинуть больше войск против Франции. Этот факт устанавливается письмом Шуазёль-Гуфье, бывшего посла в Константинополе.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Господин де Шуазёль сказал неправду: этого никогда не было.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Пруссаки приближались к нашим границам; восьмого июля вашему министру был сделан запрос о состоянии наших политических отношений с Пруссией, и только после этого, десятого июля, вы ответили, что на нас идут пятьдесят тысяч пруссаков и что в соответствии с требованиями конституции вы официально уведомляете Законодательное собрание о предстоящем военном нападении.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Я узнал об этом лишь в тот момент: вся корреспонденция проходила через руки министров.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы доверили военное ведомство д’Абанкуру, племяннику Калонна; ваш умысел оказался столь успешным, что крепости Лонгви и Верден были сданы сразу же, как только неприятель появился.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Я не знал, что господин д'Абанкур племянник господина Калонна; впрочем, не я ослаблял гарнизоны этих крепостей, я не позволил бы себе ничего подобного.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — А кто же тогда ослабил гарнизоны Лонгви и Вердена?
ЛЮДОВИК. — Я не имею никакого понятия о том, были ли они действительно ослаблены.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы развалили наши военно-морские силы. Множество флотских офицеров эмигрировало, и оставшихся было едва достаточно для обслуживания портов; тем не менее Бертран по-прежнему выдавал паспорта, и, когда Законодательное собрание указало вам восьмого марта на преступность его поведения, вы ответили, что довольны его службой.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Я делал все что мог, чтобы удержать офицеров. Что же касается господина Бертрана, то, поскольку в то время Законодательное не подвергало его никаким нареканиям, которые могли бы послужить поводом для привлечения его к суду, я не счел нужным сменять его.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы содействовали сохранению в колониях режима абсолютной власти. Ваши агенты повсюду сеяли в них смуту и контрреволюцию, которая разразилась там в то время, когда она должна была осуществиться и во Франции; это обстоятельство в достаточной степени показывает, что данный заговор управлялся вашей рукой.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Если существуют лица, именовавшие себя моими агентами в колониях, они сказали неправду: я не имел никакого отношения к тому, что вы сейчас заявили.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Фанатики разжигали волнения внутри государства; вы же выступали в роли их покровителя, выражая явное намерение восстановить при их помощи свою прежнюю власть.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Мне нечего ответить на это: я не имею никакого понятия о подобном замысле.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Двадцать девятого ноября Законодательное собрание издало указ против мятежных священников; вы отсрочили его исполнение.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Конституция предоставляла мне свободу в утверждении указов.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Смуты множились; министр заявил, что существующие законы не дают никакой возможности покарать виновных. Тогда Законодательное собрание издало еще один указ, но его исполнение вы тоже отсрочили.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Конституция предоставляла мне свободу в утверждении указов.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Отсутствие гражданских чувств у гвардии, которую предоставила вам конституция, вызвало необходимость ее роспуска. На следующей день вы письменно выразили ей свое удовлетворение; вы продолжали содержать ее на жалованье, что подтверждается отчетами казначея цивильного листа.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Я содержал ее лишь до тех пор, пока она могла быть сформирована заново, как это говорилось в указе.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы удерживали подле себя ваших швейцарских гвардейцев, хотя конституция запрещала вам это, а Законодательное собрание категорически приказало дать им отставку.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Я исполнял все указы, изданные по этому поводу.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы содержали в Париже особые отряды, которые должны были вызывать в нем волнения, полезные для ваших контрреволюционных замыслов. В числе ваших агентов находились Дангремон и Жилль, они получали жалованье из средств цивильного листа. Вам будут представлены расписки Жилля, которому была поручена организация отряда из шестидесяти человек.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Я не имею никакого понятия о замыслах, которые мне приписывают; мысль о контрреволюции никогда не приходила мне в голову.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы хотели подкупить посредством значительных сумм нескольких членов Учредительного и Законодательного собраний. Письма Дюфрена Сен-Леона и некоторых других, удостоверяющие этот факт, будут вам представлены.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Некоторые лица являлись ко мне с подобными замыслами, но я их прогнал.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Кого из членов Учредительного и Законодательного собраний вы подкупили?
ЛЮДОВИК. — Я никого не намеревался подкупать и никого не подкупил.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Кто приходил к вам с такими предложениями?
ЛЮДОВИК. — Все это было настолько неопределенно, что я не помню.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Кому вы обещали или давали деньги?
ЛЮДОВИК. — Никому.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы унизили французскую нацию в Германии, Италии и Испании, не сделав ни малейшей попытки потребовать удовлетворения за те притеснения, какие испытывали в этих странах французы.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Дипломатическая корреспонденция должна доказать противоположное; впрочем, все это касается министров.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Десятого августа, в пять часов утра, вы провели смотр швейцарцев, и швейцарцы первыми стреляли в граждан.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Я делал смотр всем войскам, собранным у меня в тот день; там были все законные власти, правление департамента, мэр и члены муниципалитета. Я даже обратился к Законодательному собранию с просьбой прислать туда депутацию из его членов, чтобы они посоветовали, как мне следует поступить, а затем сам отправился со своей семьей в его лоно.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Зачем вы удвоили численность швейцарской гвардии во дворце в первые дни августа?
ЛЮДОВИК. — Всем законным властям было известно, что дворцу угрожает нападение, и, будучи и сам законной властью, я должен был защищаться.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Зачем вы вызвали во дворец парижского мэра в ночь с девятого на десятое августа?
ЛЮДОВИК. — Ввиду слухов, распространившихся в то время.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы пролили кровь французов.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Нет, сударь, это сделал не я.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы поручили Септёю сделать значительную закупку хлеба, сахара и кофе в Гамбурге и других городах. Это подтверждается письмами Септёя.
Что вы имеете сказать в свое оправдание?
ЛЮДОВИК. — Я не имею никакого понятия о том, что вы говорите.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Почему вы наложили вето на указ, касающийся формирования лагеря в двадцать тысяч человек?
