Такое казалось совершенно неправдоподобным, но мы еще не были приспособлены к безлюдью и одиночеству, и недостаточная привычка к жизни в этой новой стране делала нас слегка боязливыми.

В итоге было решено вернуться прямо в Пасо дель Пино и работать там.

Мы собрали палатку, вновь нагрузили мулов, сориен­тировались и снова тронулись в путь.

На следующий день мы увидели в зеленеющей складке местности пасущуюся косулю. Выстрелив оба, мы убили ее двумя пулями.

Это давало нам возможность не только сберечь деньги, но и заработать их.

Разрубив косулю на куски, мы нагрузили мясо на мулов и половину его продали за двадцать пять пиастров в Пасо дель Пино.

Вернувшись в исходную точку, мы увидели, что нача­тый нами труд был продолжен другими, а затем забро­шен из-за отсутствия инструментов.

Все старатели находили золото, но маломальского успеха добивались только те, кто объединялся в крупные товарищества. Однако такие товарищества, а скорее, обязательства, к которым они вас принуждают, непри­емлемы для французского характера, тогда как амери­канцы, напротив, словно созданы для того, чтобы всту­пать в подобные сообщества.

Именно здесь я увидел пример алчности врачей. Забо­лел один американец: он послал за доктором, тоже аме­риканцем. Доктор трижды навестил его и потребовал за каждый свой визит унцию золота. Он продал больному хинин и попросил за него две унции. Все вместе это составило около четырехсот восьмидесяти франков.

Отсюда следует вывод, что если дело происходит в Калифорнии, то больной скорее предпочтет умереть, чем вызвать врача.

В Пасо дель Пино нас, старателей, было, наверное, сто двадцать или сто тридцать человек.

Тем временем тридцать три француза, жители Бордо и Парижа, объединились и чуть ниже лагеря изменили течение реки.

Эта работа заняла у них четыре месяца.

В ходе ее они израсходовали всю имевшуюся у них провизию и потратили все свои деньги.

Но в тот момент, когда они должны были пожинать плоды своего тяжелого труда, сто двадцать американцев, только и дожидавшихся этой минуты, предстали перед ними и заявили им, что Пасо дель Пино захвачено аме­риканцами, что здешняя река — американская и, следо­вательно, никто, кроме американцев, не имеет права менять ее течение; стало быть, французы должны убраться отсюда, а в противном случае, поскольку американцев сто двадцать человек и они вооружены до зубов, ни один француз живым из реки не выйдет.

Французы действовали по закону, но, так как алькальд был американцем, он, естественно, встал на сторону своих соотечественников.

Французам пришлось уступить. Одни вернулись в Сан- Франциско, другие направились в Сонору, третьи — в Мерфис, ну а прочие остались заниматься каньядами, чтобы не возвращаться назад окончательно обнища­вшими.

Впрочем, грабеж не принес американцам удачи. Слух об этом захвате разнесся по окрестностям; все французы из Мормона и Джеймстауна сбежались, укрылись между двумя горами и за ночь вернули реку в ее естественное состояние.

Наутро американцы обнаружили, что река Пасо дель Пино течет по своему прежнему руслу.

В итоге никто не получил выгоды от четырехмесячного труда, который, наверное, мог бы принести миллион.

Ну а мы, видя, что в Пасо дель Пино делать нам больше нечего, вернулись в лагерь Соноры, туда, где аль­кальд в первый раз предоставил нам участок.

Выше уже было сказано, что расстояние между Пасо дель Пино и Сонорой составляло от трех до четырех льё.

Мы прибыли туда в одиннадцать часов вечера, поста­вили палатку на том же самом месте, что и раньше, и занялись приготовлением ужина, который за все это время ни разу не претерпевал изменений и, за исключе­нием добавки в виде дичи, всегда состоял из окорока и фасоли.

На следующий день мы решили работать в каньяде, носящей название Крёзо; эта каньяда была проложена в глиноземе, перемешанном с глинистым и аспидным сланцем, который встречается в виде тонких пластинок и растворяется в воде.

Здесь мы с Тийе могли добывать золота примерно на восемьдесят франков в день. Именно столько нам требо­валось теперь на расходы, поскольку наши запасы про­визии были уже почти исчерпаны.

Тем не менее мы работали так целую неделю, с утра понедельника до субботнего вечера.

Воскресенье служит на прииске выходным днем, и все прекращают работу. Мы решили посвятить этот свобод­ный день охоте.

Но дичь тоже начала иссякать и укрываться в горах.

Однако нам все же удалось подстрелить двух или трех фазанов и несколько очаровательных хохлатых куропа­ток, о которых уже шла речь.

Вечером мы вернулись в лагерь, печалясь из-за опасе­ния, что и охота не сможет нас прокормить.

На обратном пути мы подобрали несчастного фран­цузского повара. Он сбежал с китобойного судна, вооб­разив, что в Калифорнии, для того чтобы разбогатеть, достаточно лишь покопать лопатой землю. Мы постара­лись исправить его представления на этот счет.

Он принес с собой одеяло: никакого другого имуще­ства у него не было.

В течение нескольких дней он пользовался нашими припасами и нашей охотничьей добычей. Но с другой стороны, поскольку повар говорил по-мексикански, мы рассудили, что он может быть нам полезен.

И когда прошло несколько дней испытательного срока и мы убедились, что по своему характеру этот человек нам подходит, он был принят в наше товарищество.

Помимо исполнения своих обязанностей переводчика, повар оказывал нам одну неоценимую услугу.

Он выпекал нам хлеб и научил нас, как это делать.

Хлеб замешивался в старательском лотке. Поскольку дрожжей у нас не было, нам следовало обходиться без них; мы раскладывали на земле слой раскаленных углей и на них клали тесто, закрывая его сверху горячей золой, как делали бы это с картофелем; когда хлеб испекался, его скоблили, счищая с него золу.

Хлеб получался очень тяжелый и неудобоваримый, но это давало экономию: его меньше можно было съесть.

На приисках мука стоила от пятидесяти пяти су до трех франков за фунт.

В понедельник утром мы решили выкопать новый шурф и отправились в лагерь Яки, находившийся по соседству с Сонорой. Там мы увидели пятьсот или шесть­сот человек, обосновавшихся на этом месте прежде нас.

Нас прельстили превосходные образчики золота, кото­рые там были найдены.

Мы вырыли шурф. На первых четырех футах в нем обнаружился лишь серый грунт, по виду напоминавший скорее продукт вулканического происхождения, чем землю в прямом смысле этого слова. Мы знали, что золота такой грунт не содержит, и потому считали бес­полезным его промывать.

После серого грунта показалась красноватая земля, и начался процесс промывки.

Нам удалось добыть золота уже примерно на восемь пиастров, как вдруг Тийе нашел самородок, весивший, должно быть, четыре унции.

Это соответствовало приблизительно тремстам вось­мидесяти франкам, причем полученным нами за один раз.

На радостях мы купили бутылку бордо сен-жюльен, которая обошлась нам в пять пиастров.

Произошло это 24 мая.

Эта находка вернула нам весь наш первоначальный пыл. Мы принялись изо всех сил орудовать киркой и за три дня втроем извлекли золота на две тысячи четыреста франков.

Однако утром 27 мая, отправившись на работу, мы увидели вывешенное на деревьях объявление.

В нем говорилось, что начиная с 27 мая ни один ино­странец не получит права копать землю, пока он не заплатит американскому правительству налог в двадцать пиастров за каждого старателя, работающего в шурфе.

Все принялись раздумывать, поскольку теперь прихо­дилось рисковать не своим временем, а деньгами, при­чем довольно значительными и выплачиваемыми вперед. Наш шурф расширялся и вскоре должен был соединиться с соседними. Так что нам предстояло отдать шестьдесят пиастров за то, чтобы сохранить его за собой или вырыть новый.

Около десяти часов утра, когда мы все еще продол­жали совещаться по поводу наших дальнейших действий, показался отряд вооруженных американцев, приступи­вших к сбору налога.