Все старатели отказались платить.

Это был сигнал к началу военных действий.

Нас, французов, было всего сто двадцать или сто три­дцать человек.

Однако к нам присоединились все находившиеся на приисках мексиканцы, которые заявили, что они явля­ются владельцами земли в такой же степени, как и аме­риканцы.

Мексиканцев было около четырех тысяч, что вместе с другими старателями составляло довольно внушительную силу, учитывая, что американцев явилось в общей слож­ности не более двух с половиной или трех тысяч.

Мексиканцы обратились к нам с предложением ока­зать сопротивление американскому отряду, сформировав небольшую армию. Нам, французам, предлагались глав­ные должности в этой армии.

К несчастью, а скорее, к счастью, мы знали, с кем имели дело: при первом же более или менее серьезном сражении они бросили бы нас, и все легло бы на наши плечи.

Мы отказались.

Начиная с этой минуты находиться на приисках стало опасно. Каждый день разносились слухи о новых убий­ствах, причем не одном, а трех или четырех сразу, совер­шенных то мексиканцами, то американцами.

Однако убивали они по-разному.

Американцы подходили к краю шурфа и без всяких разговоров убивали рудокопа выстрелом из пистолета.

Если напарник рудокопа, занимавшийся промывкой грунта, хотел прийти на помощь своему товарищу, его убивали выстрелом из карабина.

Мексиканец же — а почти все мексиканцы были из провинции Сонора, — напротив, подходил с дружеским видом, заводил разговор, спрашивал, как идет работа, интересовался, удачным или неудачным оказался шурф, и, продолжая беседу, убивал своего собеседника ударом ножа.

Так убили двух наших соотечественников, но, правда, сделали это американцы.

На нас хотели напасть двое мексиканцев, но им крупно не повезло.

Мы убили обоих.

Затем, видя, что в конечном счете все это превраща­ется в бойню, в которой нам неизбежно придется сло­жить свою голову, мы отправили гонцов в Мормон, Мер- фис, Джеймстаун и Джексонвилл, призывая на помощь наших соотечественников.

На следующий день прибыло триста пятьдесят отлично вооруженных французов с мешком за плечами.

Американцы тоже призвали своих земляков и полу­чили подкрепление в сотню человек, которые прибыли с близлежащих приисков.

Около восьми часов вечера французский отряд, при­шедший оказать нам помощь, известил нас о своем при­сутствии: он встал лагерем между двумя горами и оттуда контролировал дорогу. Мы тотчас же взялись за оружие и, выйдя из своих шурфов, поспешили присоединиться к вновь прибывшим.

Несколько американцев, отличавшихся большей чест­ностью, чем остальные, и порицавших действия своих соотечественников, встали на нашу сторону. Двести мек­сиканцев последовали за нами; остальные, понимая, что вскоре дело дойдет до рукопашной, скрылись.

Мы заняли обе горные вершины, господствовавшие над дорогой, а наши триста пятьдесят соотечественников оседлали саму дорогу.

Всего нас собралось около семисот человек. Наша позиция была выгодной: мы могли на любое время пре­рвать сообщение со Стоктоном.

Было задержано несколько американцев и разного рода иностранцев.

Ночь прошла в бодрствовании. На следущий день мы увидели, что к нам приближается отряд, состоящий при­мерно из ста пятидесяти американцев.

Мы притались в траве и за деревьями; оставался виден лишь один наш пост позади поспешно возведенных на дороге баррикад.

Американцы, полагая, что отряда такой численности, как у них, достаточно, чтобы вытеснить нас с дороги, начали атаку.

И тогда мы поднялись со всех сторон; обе горы одно­временно полыхнули огнем; два десятка американцев упали ранеными или убитыми.

Остальные разбежались в ту же минуту, затерявшись на равнинах, скрывшись в лесах.

Беглецы вернулись в Сонору.

На следующий день они появились снова во главе с алькальдом, державшим над головой жезл.

Они написали письмо губернатору и ждали его ответа.

Стороны договорились о перемирии.

Тем временем каждый был волен вернуться к работе.

Понятно, с какими предосторожностями все взялись за нее и что это за жизнь, которая постоянно висит на волоске.

Долгожданное письмо наконец пришло; оно подтверж­дало налог в двадцать пиастров на человека и давало аль­кальду право распоряжаться жизнью иностранцев.

Оставаться дальше в Соноре возможности не было. Мы продали все свои инструменты и купили немного продовольствия, чтобы добраться до Стоктона.

Из Стоктона мы рассчитывали вернуться в Сан-Фран­циско. Чем нам предстояло там заниматься? Об этом мы не имели никакого понятия.

В Стоктоне мы продали мулов за двести пиастров, закупили провизию и отправились заказать себе места в баркасе, отплывающем в Сан-Франциско.

На этот раз мы двигались намного быстрее, потому что наше судно спускалось вниз по течению.

Берега Сан-Хоакина поросли тростником; в этом тростнике вперемешку и в невообразимых количествах обитают тюлени и черепахи.

Заросли тростника переходят в болотистые леса, в которых невозможно заподозрить рассадник лихорадки, когда видишь обитающих там очаровательных птиц.

Позади зарослей тростника и лесов простираются великолепные луга, где пасутся бесчисленные стада быков.

Местами эти луга горели.

Подожгли ли их случайно или намеренно, или же они загорелись сами по себе, воспламенившись от страшной жары?

Наши проводники ничего про это не знали.

Плавание длилось три дня; но, подойдя к устью реки, мы столкнулись с огромными затруднениями и никак не могли войти в залив: море штормило, дул встречный ветер, и нам не удавалось преодолеть это двойное пре­пятствие.

В конце концов все трудности были преодолены, и утром 22 июня, это был четверг, мы приплыли в Сан- Франциско и увидели там новые набережные, застав­ленные домами. Набережные и дома были построены в наше отсутствие, продолжавшееся всего лишь четыре месяца.

Мы с Тийе были мертвыми от усталости и решили посвятить два или три дня отдыху, а уж потом думать, что делать дальше.

Наш приятель повар остался на приисках.

X. ПОЖАР В САН-ФРАНЦИСКО

Сказав, что по прибытии мы надеялись отдохнуть два- три дня, я несколько преувеличенно выразился по поводу наших намерений, ибо при нашем состоянии финансов мы не могли позволить себе остановиться в гостинице и должны были немедленно заняться починкой нашей ста­рой палатки, пустив в ход свои старые простыни.

Мы рассчитывали сделать своим прибежищем все тот же Французский лагерь. Французский лагерь, на что ука­зывает его название, всегда был местом встречи наших соотечественников; однако со времени нашего отъезда там, среди примитивных палаток, выросли, словно грибы, деревянные домики, числом около дюжины, ста­вшие местом встречи прачек мужского и женского пола.

Отправляясь на прииски, мы оставили свои чемоданы на постой у одного старика-немца: будучи слишком ста­рым для того, чтобы стать действующим золотоискате­лем, он придумал себе такое занятие, сделавшись храни­телем пожитков других старателей.

Впрочем, изобретенное им ремесло было совсем неплохо. Он построил нечто вроде склада и хранил в нем небольшие чемоданы за два пиастра в месяц, а боль­шие — за четыре.

Этот промысел приносил ему от тысячи пятисот до тысячи восьмисот франков в месяц.

Мы установили палатку и разместили в ней чемоданы, как вдруг послышались крики: «Пожар!»

Надо сказать, что пожары в Сан-Франциско случаются нередко, и, помимо деревянных построек, способству­ющих пожарам, есть и другая причина их частых повто­рений.

Каждый житель Калифорнии, потерявший имущество во время пожара, выплачивает свои долги.

Даже карточные.

Крики, доносившиеся до нас, возвещали об огромном пожаре. Он начался между Клей-Стрит и Сакраменто-Стрит. Это был квартал виноторговцев и торговцев лесом.

Говоря о виноторговцах, я имею в виду торговцев вином и крепкими спиртными напитками.