Это закон равновесия: население Востока сокращается в пользу Запада, и рождающийся Сан-Франциско возме­щает собой умирающий Константинополь.

VI. Я СТАНОВЛЮСЬ РАССЫЛЬНЫМ

Как я уже говорил, мы прибыли 8 января, в восемь часов утра.

День приезда прошел для нас в земляных работах и возведении палаток. Четверо из нас отправились на пои­ски кольев; одни рыли землю, другие сооружали палатки. Я был в числе последних.

Что же касается пятнадцати прибывших с нами жен­щин, то тринадцать из них немедленно отправились в Сан-Франциско, где их ждали с еще большим нетерпе­нием, чем они туда стремились.

В самом деле, в это время в Сан-Франциско было, как мне думается, два десятка женщин на восемьдесят или сто тысяч мужчин.

И потому несколько судов отправилось в Чили, чтобы привести оттуда женщин.

Я всегда сожалел, что мне не довелось увидеть, какое впечатление произвели наши тринадцать пассажирок по прибытии в Сан-Франциско.

Пять или шесть из них даже не дошли до гостиницы.

Уже в день своего приезда, в полдень, я нашел Тийе, приехавшего на две недели раньше и обосновавшегося во Французском лагере.

Понятно, что мы радостно встретились и что я жил в его лачуге, пока не была построена моя.

Он был рассыльным в порту.

Среди пайщиков нашего товарищества был человек, приехавший с женой; она взялась готовить еду, и одного из нас отправили за провизией, подробнейшим образом просветив его относительно местных цен.

Наш посланец купил говядины на суп.

Суп был предметом нашего страстного желания: именно супа нам больше всего не хватало во время пла­вания.

К счастью, цена на говядину упала вполовину: с пяти франков она снизилась до пятидесяти су за фунт.

Из наших старых запасов у нас еще оставались сахар и кофе.

То, что рассказал о здешних ценах наш посланец, при­водило в ужас.

Хлеб стоил от двадцати пяти до тридцати су за фунт, хотя прежде, как уже было сказано, он оценивался в дол­лар.

Комната в шесть—восемь футов шириной сдавалась за пятьсот франков в месяц, и плату, разумеется, следовало вносить вперед.

Небольшой дом с тремя или четырьмя комнатами сда­вался за три тысячи франков в месяц.

Построить здание «Эльдорадо» на Портсмутской пло­щади стоило пять с половиной миллионов. Сдача его в аренду приносила шестьсот двадцать пять тысяч франков ежемесячно.

Все это становится понятнее, когда знаешь, что за день работы землекоп получал от сорока до шестидесяти франков, а плотник — от восьмидесяти до ста.

Земля, за шесть—восемь месяцев до нашего приезда предоставлявшаяся правительством почти бесплатно, в начале 1850 года стоила от ста до ста пятидесяти тысяч франков за квадрат со стороной в сто футов.

Мы своими глазами видели, как один из наших со­отечественников приобрел на торгах земельный участок размером сорока пять на пятьдесят футов, за который он должен был выплатить шестьдесят тысяч франков в тече­ние пяти лет; через три дня после покупки он сдал этот участок за семьдесят пять тысяч франков на полтора года, поставив условие, что все сделанные там постройки будут принадлежать ему.

Впрочем, в мелких делах соблюдалась та же пропор­ция, что и в крупных. Все без конца насмехались над бедным торговцем яйцами, который, при виде того как продавец каштанов сколотил состояние, выкрикивая: «Лионские каштаны!», надумал кричать: «Свежие лион­ские яйца!» И он в самом деле нажил состояние в Сан- Франциско, где яйца, привезенные из Франции, стоили по пять франков.

Известна история двух головок грюйерского сыра, ставшая в Сан-Франциско легендарной. Поскольку это были единственные головки грюйерского сыра, добра­вшиеся сюда, они сделались местной аристократией и продавались по тринадцать франков за фунт.

Нанять на шесть часов двух лодочников с их посуди­ной стоило двести франков.

Пара матросских сапог выше колена, в дождливую погоду совершенно необходимых при ходьбе в нижнем городе, стоила от двухсот до двухсот пятидесяти франков зимой и от ста до ста пятидесяти летом.

Здесь было немалое число врачей, но в большинстве своем они оказались шарлатанами, которым в итоге при­шлось заняться другим ремеслом. Только три или четыре врача пользовались доброй славой и имели большой успех; за визит к ним приходилось платить от восьмиде­сяти до ста франков.

Так что здесь ходили разговоры о невероятных состоя­ниях; некоторые из наших соотечественников, приеха­вшие за год до нас с тысячей или двумя тысячами в кар­мане, к этому времени имели уже доход в двадцать пять тысяч франков, причем не в год, а в месяц, и это не счи­тая прибыли от своей коммерции.

Как правило, эти огромные состояния были получены сдачей внаем квартир и спекуляциями с земельными участками.

Ах да, совсем забыл! Позднее мне удалось выторговать себе дешевые обеды.

Я сэкономил на этом восемьсот франков!

Но я не был тогда еще достаточно бережлив, чтобы сберечь эти деньги.

Все эти истории, весьма напоминающие сказки, при­думывали для того, чтобы вселять одновременно надежду и страх в сердца несчастных новичков.

Из нашего товарищества нас осталось двадцать пять человек; четверо в тот же день отправились на прииски.

Это были те, у кого имелись деньги.

Нас теперь совершенно не удивляло, что рассказы о Сан-Франциско, ходившие в Вальпараисо, были столь противоречивыми. Едва ли даже в самом Сан-Франциско понимали, как нужно взяться за дело. Ближайшие при­иски находились в десяти—двенадцати днях пути от города.

Какими бы противоречивыми ни были слухи, разно­сившиеся как эхо, наибольший интерес у всех вызывало ремесло золотоискателя.

Но с этим дело обстояло так же, как с нищенством на паперти церквей святого Евстафия или Богоматери Л орете кой: чтобы стать золотоискателем, нужно было иметь деньги.

Впрочем, когда дело дойдет до рассказа о нашем отъезде на прииски, мы остановимся на подробностях, и станет понятно, на какие примерно расходы приходится идти, чтобы подняться вверх по течению Сакраменто или Сан-Хоакина и стать золотоискателем.

Вот поэтому я и сказал, что лишь самые богатые смогли уехать на прииски.

Меня в числе этих богачей не было, как это известно читателям, перед которыми я наизнанку вывернул свой кошелек.

Вопрос состоял в том, чтобы заработать необходимую для отъезда сумму.

К счастью, Тийе, приехавший, как я уже упоминал, на две недели раньше меня, стал для меня прекрасным пер­вым наставником в новой калифорнийской жизни.

Четыре дня мы жили во Французском лагере, занятые исключительно обустройством нашего бивака.

Затем, на пятый день, все приступили к работе, каж­дый в соответствии со своими возможностями, и рабо­тали на общину, но эта работа на общину продолжалась лишь еще четыре дня.

На пятый день товарищество распалось.

Первым нашим занятием стала заготовка дров в лесу, расположенном на дороге в Миссию, и их продажа.

Мы нашли торговца, который закупал их у нас по девяносто пиастров за веревочную сажень, то есть при­мерно по четыреста семьдесят франков.

На дрова шли небольшие дубы, которые хорошо горели. Обрубив сучья и распилив стволы, мы перено­сили заготовленные дрова на носилках.

Рубить лес было разрешено всем.

Этого леса, за исключением нескольких куп деревьев, оставшихся будто напоминание о том, каким он был, сегодня не существует.

Такие купы стали садами вокруг нескольких домов, начинающих возводиться на дороге в Миссию, которая рано или поздно станет одним из предместий города.

Как уже говорилось, эта работа на общину продолжа­лась четыре дня: по истечении четырех дней каждый из нас заработал по сотне франков, и все мы были накорм­лены.

Когда наше товарищество распалось, каждый из нас отделил свою палатку и свое имущество от палаток и имущества товарищей и решил попытать счастья по соб­ственному разумению.

Я доверился опыту Тийе. Он посоветовал мне стать носильщиком, подобно ему самому, и я, молодой и креп­кий, взяв носилки и наспинную раму с крючьями, отпра­вился поджидать работу у здания порта.