«Аллах, несомненно, уготовил Вам завоевание вселен­ной, и Вы будете идти вперед от победы к победе, ибо, в доказательство этого будущего, Ваши рабы уже наде­вают себе на голову трофеи, захваченные Вами у коро­лей».

Между тем новость о поражении крестоносцев достигла как врагов, так и друзей. Королева узнала ее в Дамьетте за три дня до своих родов, и горе ее было безмерно; несмотря на предосторожности, принятые храбрым комендантом крепости, который отвечал за ее жизнь перед королем, ей все время казалось, что Дамьетта захвачена и что сарацины врываются в ее покои. И тогда она во сне начинала кричать:

— На помощь! На помощь!

Наконец, понимая, что ее страхи могут пагубно отра­зиться на ребенке, которого она вынашивала, королева велела, чтобы у ее изголовья неотлучно находился вер­ный восьмидесятилетний рыцарь, не выпускавший ее руки из своих ладоней, и всякий раз, когда бедняжка кричала во сне, будил ее словами:

— Мадам, не бойтесь. Я здесь и охраняю вас.

Наконец, в ночь перед родами ужас королевы был столь велик, что она велела всем удалиться из ее покоев. Затем, оставшись вдвоем со старым рыцарем, она встала с постели и опустилась перед ним на колени, моля его даровать ей милость; рыцарь тотчас же поклялся ей как даме, которую он должен был чтить, и как королеве, которой он был обязан повиноваться, сделать то, о чем она его попросит. И тогда Маргарита Прованская сказала ему:

— Сир рыцарь, заклинаю вас словом, которое вы мне дали, что, если сарацины захватят этот город, вы отру­бите мне голову прежде, чем они смогут мною завла­деть.

— Я сделаю это весьма охотно, мадам, — ответил рыцарь, — ибо я и без вашей просьбы помышлял посту­пить так, если случится то, чего вы опасаетесь.

На следующий день королева родила сына, наречен­ного Жаном и прозванного Тристаном в память о том, что на свет он явился в печали и бедности.

Едва она разрешилась от бремени, как ей сообщили, что пизанские и генуэзские рыцари, чьи корабли стояли в гавани, намерены бежать, покинув Дамьетту. Но поки­нуть Дамьетту означало покинуть короля. Дамьетта была единственным выкупом, который Людовик мог предло­жить за свою особу; тем самым Дамьетта оставалась последней надеждой христианского мира. Так что коро­лева попросила пизанских и генуэзских рыцарей прийти к ней и велела спальникам, как ни была она еще слаба, привести их к ней в ее покои. Увидев их, она поднялась на своем ложе и, протянув к ним руки, промолвила:

— Сеньоры, именем Господа заклинаю вас, не поки­дайте этот город, ибо вам и самим понятно, что если вы поступите так вопреки моим мольбам, то монсеньор ко­роль и все те, кто сейчас вместе с ним, погибнут; а если вы не желаете оставаться здесь ради него, ибо он не господин вам и не владыка, то именем Мадонны и мла­денца Иисуса заклинаю вас, сделайте это ради несчаст­ной женщины и ее несчастного дитяти, которых вы видите перед собой.

Все разом ответили ей, что им невозможно оставаться здесь дольше, поскольку они умирают с голоду. Тогда королева велела принести ей ларец, полный золота, открыла его на глазах у рыцарей и сказала им, что она намеревается купить весь хлеб и все мясо, какие най­дутся в городе, так что теперь их станут кормить за счет короля. Благодаря этому обещанию они остались, и выполнение данного ею обязательства обошлось коро­леве в триста семьдесят тысяч ливров. Правда, Дамьетта стоила куда дороже.

Вечером на горизонте показался большой отряд вои­нов, направлявшийся к городу. По мере того как они приближались, становились видны доспехи, оружие и знамена христиан. Однако, поскольку было что-то стран­ное и в том, как эти воины продвигались вперед, и в молчании, которое они при этом хранили, комендант велел запереть ворота, а солдатам приказал подняться на крепостные стены. И в самом деле, по смуглым лицам и длинным бородам этих людей Оливье де Терм сразу же понял, что против французов замыслили хитрую уловку. Мусульмане, облачившись в доспехи христиан и идя под святыми знаменами, надеялись захватить город врасплох; но, увидев, что их распознали и хитрость их раскрыта, они даже не попытались довести ее до конца и повер­нули назад, не вступив в бой. Эта провалившаяся попытка оказала немалую услугу христианам, ибо она показала неверным, что, хотя французы знают о пленении короля, они вовсе не предаются отчаянию и по-прежнему готовы обороняться.

Тем временем Туран-шах начал подумывать о том, чтобы извлечь пользу из своей победы, и ему стало понятно, что, коль скоро в его руки попало достояние Франции, он должен узнать его истинную цену; он рас­судил, исходя не из человеколюбия, а из скупости, что те, кого убьют, выкупу уже не подлежат, и отдал приказ убивать впредь лишь бедняков, у которых нет надежды оказаться выкупленными, а рыцарей не трогать. Между тем король узнал, что кое-кто из пленников, торопясь вырваться из рук неверных, уже начал самостоятельно вести с ними переговоры; он тотчас же запретил кому бы то ни было, даже своим братьям, заключать любые согла­шения и заявил, что договариваться о пленниках следует ему, а договорившись обо всех, он начнет затем перего­воры и о себе; это он привел свою армию в Египет, доба­вил король, ему и следует вывести ее оттуда. Султан понял, что он должен иметь дело лишь с королем, и, то ли желая добиться его расположения, то ли в самом деле тронутый его отвагой, послал Людовику пятьдесят роскошных платьев, но король от них отказался, заявив, что он властитель королевства, богатством превосходя­щего Египет, и что ему пристало давать дары, а не полу­чать их. Тогда Туран-шах, узнав, что королева разреши­лась от бремени в Дамьетте, отправил туда посольство, которому было поручено поднести богатые подарки матери и подарить золотую колыбель ее сыну. Вначале Маргарита хотела отказаться от этих подношений, но затем она вспомнила о дарах царей-волхвов, неверных, как и султан, и, в память о божественном младенце и его святой матери, приняла подарки.

После этого, начав продвигаться к своей цели, султан велел спросить у Людовика, согласится ли тот вернуть Дамьетту и те города, какими французы владеют в Пале­стине, и пообещал, что в этом случае король будет осво­божден. Однако Людовик ответил, что Дамьетта и в самом деле принадлежит ему, ибо Господу Иисусу Христу было угодно, чтобы он отвоевал ее у неверных, но на другие города в Иудее у него нет никаких прав. Султан направил к королю новых послов. Им было поручено спросить у Людовика, не пожелает ли он отдать в каче­стве выкупа за себя Дамьетту, а также замки госпиталье­ров и тамплиеров. Король ответил, что он не может такого сделать, ибо это будет противоречить принятой клятве: кастеляны и коменданты названных крепостей поклялись Богу и Иисусу Христу не отдавать эти замки сарацинам в качестве выкупа за какого-либо человека, будь то даже король. Послы передали этот ответ Туран- шаху.

Тогда к королю явился эмир с отрядом солдат, и на этот раз пленнику принесли не предложения, а угрозы; послы уступили место палачам, которым было поручено объявить королю, что если он откажется от соглашения, то по решению султана его подвергнут пыткам и будут пытать до тех пор, пока боль не заставит его сделать то, чего от него не могли добиться уговорами. Людовик ответил, что он пленник султана, что султан вправе поступать с ним как пожелает и что всякая боль и всякое мучение, какие ниспошлет ему Господь Иисус Христос, будут желанными, коль скоро они исходят от его имени.

И тогда возобновилась резня. Рыцарей поместили в шатрах, а солдат и оруженосцев — в огромном дворе; эти последние, в которых быстро распознали людей неиме­нитых, были набиты вперемешку между земляными сте­нами, где ничто не защищало пленников от жара солнца и никто не заботился об их пропитании. И все-таки больше всего их погибло не от болезней и голода, а по прихоти султана; каждую ночь несколько сотен христиан выводили на берег реки, где их поджидали палачи; там у них спрашивали, согласны ли они отречься от своей веры; тот, кто становился вероотступником, сохранял себе жизнь, а тех, кто отказывался, убивали и бросали в Нил; затем течение увлекало их тела к Дамьетте, куда они несли страшные вести о том, что происходило с вой­ском.