Мы приняли предложение и в тот же вечер, верну­вшись в город, постарались сделать все, чтобы оно было исполнено как можно скорее.

ХVII. ЛА МАРИПОСА

К этой охоте нужно было готовиться иначе. Теперь нам требовалась не лодка, а повозка и вторая лошадь. Мы продали свою лодку, и вырученных денег почти хватило на покупку того и другого.

Выше мы уже говорили о пресидио и ранчо. Пресидио, как, помнится, было сказано, — это небольшой форт, где размещается несколько солдат. Ранчо — это своего рода ферма; его называют ранчерией, если к нему прилегает несколько хижин, так что вместе они образуют дере­вушку.

Остается объяснить, что такое миссия и пуэбло.

Миссия — это большая колония, куда принимают индейцев, которые желают обучиться христианской вере и, пройдя такое обучение, должны заняться каким-либо трудом.

Кто видел одну миссию, видел их все: как правило, это большое квадратное здание, заключающее в себе боль­шее или меньшее число келий с одним окном и одной дверью. На углу здания обычно возвышается церковь с колокольней, а деревья и фонтан с ключевой водой под­держивают во дворе прохладу.

Все эти миссии, как правило, принадлежат капуцинам. Каждой из них управляют два монаха: один наставляет новообращенных в вопросах нравственности, а другой приучает их к физическому труду.

Внутри этих колоний есть кузницы, мельницы, дубильни, мыловарни, столярные и слесарные мастер­ские. Все это размещено таким образом, чтобы в главном крыле находились помещения для проживания монахов и комнаты для гостей, а в других частях здания — школы, продовольственные склады и лазареты.

Вокруг колонии простираются сады; за ними распола­гаются хижины туземцев, сооруженные обычно из соломы и тростника.

Приобщившихся к христианской вере индейцев кор­мят в миссии. Хотя капуцины и не слывут такими уж замечательными кулинарами, поскольку в пустыне у них нет возможности собирать подаяния, они сами готовят пищу для себя и для индейцев. Пища эта состоит из маи­совых лепешек, вареной говядины или баранины и раз­ного рода фруктов.

Вина здесь не пьют; то вино, что производят в самой колонии или привозят из городов, приберегается для больных или предназначается для гостей.

Обучение христианской вере и ремеслам происходит на добровольных началах. Все в этих колониях строится на убеждении, а не на силе.

Что же касается пуэбло, то это настоящие деревни, которые изначально состояли из солдат, отслуживших положенный срок в пресидио и получивших в награду за свою службу определенный участок земли, который они были вольны выбрать там, где им заблагорассудится, лишь бы приглянувшаяся им земля была свободной.

Каждый использовал эту землю так, как хотел.

Во всей Калифорнии насчитывалось всего лишь четыре пуэбло: Нуэстра-Сеньора де лос Анхелес, Санта-Барбара, Брансифорте и Сан-Хосе.^[34]

В день нашего отъезда мы отправились ночевать в пуэбло Сан-Хосе, которое расположено посреди велико­лепной долины небольшой реки Гвадалупе, сбегающей с Калифорнийских гор и впадающей в заднюю часть залива Сан-Франциско. Оно находится на расстоянии четырех льё от миссии Санта-Клара, которая связана с ним пре­красной насыпной дорогой, затененной каменными дубами.

Дубы были когда-то посажены монахами в расчете на то, что когда эти деревья вырастут, они будут оберегать своей тенью верующих, идущих из пуэбло Сан-Хосе на мессу в Санта-Клару.

Пуэбло Сан-Хосе было построено в 1777 или 1778 году. В 1848 году, то есть перед тем, как было обнаружено золото, там проживало около шестисот человек; они занимали сотню или полторы сотни кирпичных домов, которые разбросаны вокруг двух площадей, обсаженных великолепными деревьями.

Сегодня, а вернее, в то время, когда мы отправились туда ночевать, в пуэбло было уже около тысячи домов в два и три этажа, а его население, достигшее уже пяти тысяч душ, росло с каждым днем.

В итоге, вместо того, чтобы раздавать здесь, как пре­жде, землю даром, ее, напротив, начали продавать втри­дорога.

В октябре 1849 года встал вопрос о том, чтобы пре­вратить пуэбло Сан-Хосе в столицу Калифорнии, и это предложение, выдвинутое Калифорнийским учредитель­ным собранием, заметно способствовало увеличению численности населения и росту цен на землю.

А в ожидании этого, как раз накануне нашего приезда, на главной площади только что закончили или вот-вот должны были закончить строительство здания Законода­тельного собрания.

В итоге пуэбло Сан-Хосе, связанное с бухтой Санта- Клара рекой Рио-Гвадалупе и расположенное между Сан- Франциско и Монтереем, стало вторым городом провин­ции.

Пуэбло Сан-Хосе имеет свою собственную миссию, основанную в 1797 году и расположенную в пятнадцати милях к северу, у подножия небольшой горной цепи, которая носит название Лос Болбонес и является не чем иным, как отрогом Калифорнийских гор.

В течение тех нескольких часов, пока длилось наше пребывание в пуэбло Сан-Хосе, мы навели справки и с радостью узнали, что здесь можно будет продавать дичь почти с такой же выгодой, как и в Сан-Франциско.

На следующий день мы двинулись в путь и направи­лись прямо к Калифорнийским горам.

Не понадобилось и дня, чтобы по двум достоверным признакам Алуна определил присутствие медведей: во-первых, по следам, оставленным ими на песчаной почве, а во-вторых, по тому, как был чуть ли не скошен тростник, которым они так любят лакомиться и который растет по берегам небольших речек.

Мы поставили шалаш и стали ждать наступления тем­ноты.

Нам предстояло обучиться новой для нас охоте, и Алуна собирался приобщить нас к ней этой ночью.

Мы засели в засаду втроем, бок о бок: Алуна со своим лассо и карабином, а я и Тийе — с нашими двустволь­ными ружьями со штыком.

Алуна позаботился опереться спиной о крепкий моло­дой дуб.

Расположившись таким образом, мы стали ждать.

Часа через два, пройдя в двадцати шагах от нас, с горы спустился медведь: это был небольшой черный медведь, и весить он мог от двухсот пятидесяти до трехсот фун­тов.

Алуна набросил на медведя лассо, которое обвилось вокруг него три или четыре раза; затем он тотчас при­вязал другой конец лассо к дереву, схватил карабин, под­бежал к медведю и, пока животное билось в этих не­обычных сетях, убил его выстрелом в ухо.

Это был совершенно своеобразный способ охоты на медведя, пригодный для Алуны, но неподходящий для нас, поскольку мы не умели кидать лассо. Продемон­стрировав, как он берется за дело, Алуна вознамерился показать нам, как должны действовать мы.

Для нас все обстояло еще проще.

Когда убитый медведь был выпотрошен и подвешен к ветви дерева, недосягаемой для шакалов, мы крадучись, стараясь по-прежнему использовать благоприятное для нас направление ветра, отправились на поиски места для новой засады.

Найти его оказалось нетрудно.

Алу на остановил нас в том месте, которое показалось ему подходящим, вложил мне в руки свое лассо и свой карабин, а сам взял мое двуствольное ружье.

Он изображал меня, чтобы показать мне, как я должен действовать.

После того, как мы целый час провели в ожидании, появился медведь.

Он остановился шагах в тридцати от нас. Алуна при­целился в него, промолвив:

— Этот придурок подставляется так, что я мог бы убить его с одного выстрела, однако сейчас я только раню его, как это, наверняка, случилось бы у вас, а затем покажу, что вам следует делать.

И в самом деле, в ту же секунду раздался выстрел. Медведь, раненый в плечо, взревел и стал оглядываться вокруг, пытаясь понять, откуда пришла эта боль. Алуна тотчас же вышел из засады и направился к нему.

Медведь, со своей стороны, увидел противника и, вме­сто того чтобы бежать, сделал несколько шагов навстречу Алуне; затем, оказавшись в пяти или шести шагах от охотника, он поднялся на задние лапы, готовясь заду­шить его.

Алуна воспользовался этим, прицелился ему в грудь и выстрелил почти в упор.