Опасаясь лишиться того немногого, что нам с таким огромным трудом удалось скопить, мы наняли за сорок пиастров лодку и отправились назад, спускаясь вниз по течению Сакраменто.

Приехав в Сакраменто-Сити, мы продали нашу дичь за восемьдесят долларов: дело в том, что вблизи Амери­канского Трезубца счет идет на доллары, тогда как на берегах Сан-Хоакина — на пиастры. Таким образом, наш капитал остался нетронутым.

Нанятая нами лодка принадлежала рыбакам, ловив­шим лосося. Они обязались высаживать нас на берег в любом месте по нашему желанию, при условии, однако, что мы потратим не более четырех дней на то, чтобы спу­ститься от Сакраменто-Сити до Бенисии, по ту сторону залива Сэсун.^[32]

Алуна вместе со своей лошадью двигался следом за нами по левому берегу. Долина Сакраменто, великолепие которой невозможно вообразить, с востока ограничена Сьерра-Невадой, с запада — Калифорнийскими горами, с севера — горой Шаста.

Она протянулась с севера на юг на двести миль.

В период таяния снегов река Сакраменто выходит из берегов и вода в ней поднимается на восемь-девять футов. Это легко установить по следам ила, остающегося на стволах деревьев. Ил этот, оседая на берегах Сакра­менто, придает, как и нильский ил, новую силу расти­тельности. Деревья, растущие по берегам реки, это пре­имущественно дубы, ивы, лавры и сосны.

С середины реки видно, как на обоих ее берегах пасутся стада быков, оленей и даже диких лошадей.

В некоторых местах ширина Сакраменто достигает полумили, глубина же реки обычно составляет три- четыре метра, так что суда водоизмещением в двести тонн могут подниматься вверх по ее течению.

В Сакраменто водится огромное количество лосося, и река щедро раздает его всем своим притокам. Лосось покидает море весной и косяками плывет на пятьдесят миль вверх по реке, следуя ее основному течению и не встречая там никаких препятствий; но затем, независимо от того, продолжает ли он плыть по Сакраменто или отваживается войти в его притоки, на его пути оказыва­ются свайные запруды, построенные индейцами, или плотины, сооруженные для своих нужд земледельцами, а то и золотоискателями, которым они зачем-то понадо­бились при разработке приисков.

И тогда можно увидеть, как рыба прилагает неслыхан­ные усилия, чтобы преодолеть эти запруды или плотины. Если на пути у нее оказывается ствол дерева или камень, который может послужить ей точкой опоры, она подплы­вает к нему, ложится на него сверху, изгибается дугой, а затем, резко распрямившись, прыгает вверх на высоту чуть ли не в двенадцать—пятнадцать футов и на такое же расстояние вперед.

Эти прыжки всегда рассчитаны так, что рыба падает в воду выше препятствия, которое она хочет преодолеть.

Приплыв к месту слияния Сакраменто с Сан- Хоакином, вы увидите там дюжину низких лесистых островов, изрезанных непроходимыми лагунами и покры­тых тулой — растительностью, которая встречается во всех низких и сырых частях здешнего края. Любители водоплавающих птиц могут составить себе здесь из них целую коллекцию: эти лагуны населены утками, бакла­нами, аистами, зимородками и сороками тысячи разно­видностей и тысячи цветов.

За четыре дня мы доплыли до Бенисии, расплатились там с рыбаками, а затем, охотясь в прериях, добрались до ранчо Сономы, где нас дожидалась наша лодка.

Той же ночью, после полуторамесячного отсутствия, мы вернулись в Сан-Франциско.

XVI. ОХОТА НА МЕДВЕДЯ

Мы застали Готье и Мирандоля еще не оправившимися, в смысле коммерции, от последствий недавнего пожара. В результате самого обычного переезда они потеряли почти столько же, сколько другие потеряли в огне.

На другой день после своего приезда мы встретили одного из наших друзей, Адольфа, жившего на ранчо между заливом Сан-Франциско и Калифорнийскими горами. Он пригласил нас провести день или два у него в гостях, пообещав, что мы станем участниками прекрас­ной охоты на медведя, намечавшейся либо на следующий день, либо через день.

Мы согласились и отправились к нему. В течение этих двух дней у нас с Тийе должно было появиться время поразмыслить о новом виде деятельности, к которому мы рассчитывали приобщиться.

Обещанная охота была назначена на следующий день после нашего приезда.

Речь шла о сером медведе, ursus terribilis^[33]. Несколько дней подряд он спускался с поросших елью гор и больше не довольствовался низким тростником, который растет вдоль течения ручьев и которым так любят лакомиться эти животные: к великому ущербу для обитателей ранчо он воровал скот. Поэтому обитатели ранчо объединились против общего врага и, будучи все мексиканцами, решили поймать зверя, используя лассо.

Алуну, чья ловкость в подобной охоте была всем хорошо известна, поставили во главе похода.

Человек тридцать засели в засаду: люди и лошади дер­жались рядом, готовые оказать друг другу помощь.

На рассвете медведь спустился с горы; охотники рас­положились так, что ветер дул в их сторону, и медведь меньшего роста или более кроткого нрава не попался бы на эту внешне безобидную уловку, так как им владел бы страх. Но этот остановился, поднялся на задние лапы, принюхался и настолько хорошо понял, что здесь скрыта какая-то опасность, что двинулся прямо к первой купе деревьев, где прятался один из охотников.

Этим охотником был наш друг Алуна, который смело принял бой, появившись из-за деревьев и направившись прямо к зверю.

Оказавшись в тридцати шагов от него, он бросил лассо, которое обвилось вокруг шеи медведя и одной его лапы; затем он привязал конец лассо к седельной шишке и крикнул своим товарищам:

— Теперь ваша очередь, он попался!

Какое-то мгновение медведь оставался оглушенным этим внезапным нападением, и, казалось, ему даже не очень-то было понятно, что произошло.

Он получил удар, не испытав боли, и, казалось, скорее с удивлением, чем с беспокойством, взирал на эту пер­вую опутавшую его веревку.

Еще три или четыре лассо почти одновременно были брошены с разных направлений. Все они попали в цель и более или менее плотно охватили зверя.

Тогда медведь решил броситься на охотников, но все они, пустив лошадей в галоп, начали отступать перед ним, и он, весь опутанный веревками, с трудом стал преследовать своих врагов, а в это время другие охотники, выйдя в свою очередь из засады, накинули на него новые петли.

За одну минуту медведь оказался опутан тридцатью лассо, словно его поймали сетью.

Медведь понял, что ему не отразить это вероломное нападение, и, пожалев, вероятно, о том, что он спустился со своей горы, решил туда вернуться.

Но на это требовалось разрешение охотников.

Какое-то мгновение он пытался обойтись без их раз­решения, и могло показаться, что ему это удастся.

За это время медведь протащил за собой тридцать всадников и тридцать лошадей, которым приходилось подчиняться его рывкам, шагов на пятьдесят.

Но затем все они одновременно стали оказывать ему противодействие и с ободряющими криками, к которым добавлялись удары шпорами, сумели взять над ним верх.

Страшно было наблюдать за тем, какую силу сопро­тивления оказывает этот исполин: минуту его тянули обратно, но затем он обрел точку опоры в первом попа­вшемся препятствии и, один против всех, в свою очередь поволок за собой своих врагов. Казалось, что из его глаз брызжет кровь, а его пасть, словно пасть Химеры, извер­гает пламя; его рев был слышен на целое льё кругом.

Наконец, после часового сражения, которое вовсе не выглядело травлей, зверь сдался; он позволил дотащить себя до ранчо дона Кастро, где, уже полностью оглушен­ного, его застрелили из ружья.

Он весил тысячу сто фунтов, вдвое больше обычного быка. Его тушу поделили на всех охотников.

Часть мяса была продана на рынке в Сан-Франциско по пиастру за фунт; остальное купили по три франка за фунт мясники.

Эта охота, напомнившая Алуне прекрасные дни его молодости, навела его на мысль предложить нам поохо­титься на медведя в Ла Марипосе и возвратиться в Сан- Франциско лишь к середине сентября.