Это объясняло вой ягуара и его бегство.

Алуна крайне нуждался в этом отступлении врага: оно давало ему некоторую передышку, а силы его уже были на исходе.

Прежде всего, он воспользовался этой передышкой, чтобы избавиться от двух маленьких ягуаров, донима­вших его своим царапаньем, пока он разбирался с их родителями. Он взял их поочередно за задние лапы и размозжил им головы о стену пещеры. Затем, поскольку его одолевала сильная жажда, а воды у него не было, он выпил кровь одного из этих детенышей.

Однако более всего Алуна опасался потребности в сне, которую он уже начал испытывать: ему было прекрасно известно, что через какое-то время эта потребность ста­нет настолько непреодолимой, что ему придется ей усту­пить. А пока он будет спать, ягуар, убежавший на какое-то время, может вернуться, оттолкнуть камень или проложить себе проход где-нибудь рядом и, в том и дру­гом случае, врасплох напасть на спящего и растерзать его.

Что же касается того, чтобы выйти из пещеры, об этом и думать было нечего: зверь мог ждать в засаде непода­леку и неожиданно наброситься на беглеца.

И Алуна решил уснуть в том положении, в каком он находился, то есть прислонившись спиной к камню, закрывавшему вход в пещеру; в этом случае он проснется при малейшем движении камня.

Но камень так и не пошевелился, и Алуна спокойно проспал до двух часов ночи.

В два часа ночи он открыл глаза, разбуженный шумом, который доносился с другого конца пещеры, где, как ему казалось, он уже заметил трещину. И в самом деле, там слышалось энергичное царапанье, а град сыпавшихся мелких камней указывал на то, что в этом месте ведется какая-то наружная работа. К несчастью, на этот раз все происходило на своде пещеры, на высоте около двена­дцати футов, и Алуна никак не мог этому противодей­ствовать.

Он бросил взгляд на свой карабин. Непригодный как огнестрельное оружие, непригодный как пика, он мог теперь служить ему как дубина.

Однако в таком случае нужно было пускать в ход один лишь ствол, чтобы не ломать напрасно приклада и не выводить подобным образом оружие из строя.

Он быстро отвязал нож от ствола и, пользуясь остат­ком лезвия как отверткой, отсоединил ложе и замок.

Затем, не сводя глаз со свода и подняв руку, он с бьющимся сердцем стал ждать.

Впрочем, было очевидно, что ждать придется недолго. Камни теперь падали чаще и были крупнее. Сквозь щель в своде сышалось дыхание зверя.

Вкоре там стал заметен свет, а вернее ночной мрак; этот мрак озаряла луна, чьи отвесные лучи падали сквозь щель, которую пробивал ягуар.

Время от времени эта щель, через которую Алуна видел небо, сплошь сиявшее звездами, оказывалась плотно закрытой: это зверь, проверяя, не стала ли она доста­точно широкой, засовывал в нее голову. И тогда на пути света возникало препятствие, и вместо лунных лучей, вместо мерцающих звезд там сверкали, словно два кар­бункула, пылающие глаза ягуара.

Мало-помалу щель расширялась. Просунув туда голову, зверь начал проталкивать вслед за ней и плечи; наконец, в щель протиснулись голова, плечи и тело, и ягуар, бро­сившись вниз, беззвучно опустился на все четыре лапы перед Алуной.

К счастью, лезвие ножа, оставшееся у него в плече, помешало ему тотчас же вцепиться в горло Алуны. Какое-то мгновение он либо колебался, либо боролся с болью, но этого оказалось достаточно его противнику.

Ствол карабина обрушился на голову ягуара, и тот упал, оглушенный.

Алуна тут же бросился на зверя, и обломком лезвия перерезал ему шейную артерию. Жизнь и сила утекли через это отверстие.

И произошло это вовремя. Алуна уже и сам падал, раз­битый усталостью. Он оттащил зверя в дальний угол пещеры, где, как было заметно, грунт состоял из мягкого песка, а затем, устроившись, как на подушке, на еще трепещущем боку ягуара, уснул и проснулся лишь спустя много часов после рассвета.

XV. САКРАМЕНТО

Впрочем, в подобном образе жизни, своей независимо­стью настолько привлекательном для местных жителей, что порой они подчиняют ему все свое существование, для нас тоже заключалось невыразимое очарование. Хотя ездить дважды в неделю в Сан-Франциско, чтобы про­давать там наши охотничьи трофеи, было весьма утоми­тельно. Однако мы об этом не думали, а скорее, мы с этим смирились, поскольку получаемый доход щедро вознаграждал нас за эту усталость, особенно вначале.

Доход этот достигал трехсот, а иногда и четырехсот пиастров в неделю.

В первый месяц, учитывая все издержки, наша при­быль составила четыреста пиастров; но в два последних месяца, а особенно в последнюю неделю, мы выручали всего по сто пятьдесят пиастров, и это падение дохода свидетельствовало о том, что наше предприятие дожи­вает последние дни.

С одной стороны, из-за нашей охоты начала резко сокращаться численность дичи в округе, а с другой сто­роны, звери, на которых мы охотились, стали уходить к озеру Лагуна и в сторону индейцев-кинкла, то есть в те местности, где их меньше беспокоили.

И потому мы решили испытать новый подход, а именно углубиться чуть дальше на северо-восток и отво­зить нашу охотничью добычу в Сакраменто-Сити

Остановившись на этом решении, мы стали справ­ляться, лучше ли прииски на Сакраменто приисков на Сан-Хоакине и следует ли предпочесть реку Юнг, реку Юба и реку Лас Плумас лагерю Соноры, Пасо дель Пино и Мерфису.

Итак, когда нам стало ясно, что округа оскудела дичью, мы приступили к исполнению своего замысла и, оставив шлюпку в Сономе, направились к Американскому Тре­зубцу. Мы преодолели гряду Калифорнийских гор, дви­гаясь с запада на восток, и, поохотившись полтора дня, так что наша бедная лошадь согнулась под тяжестью нагруженной на нее дичи, оказались на берегах Сакра­менто. Два или три часа мы шли вдоль берега реки, затем нас подобрало рыбачье судно, ловившее лосося, и за четыре пиастра нас вместе с добытой нами дичью пере­везли на другой берег. Что же касается нашей лошади, то она преодолела реку вплавь, хотя ширина Сакраменто в этом месте составляет около четверти мили.

Мы поинтересовались у рыбаков состоянием приис­ков. Они не могли дать нам достоверных сведений, но им приходилось слышать, что американцы разоряют всех своими грабежами. Нас с Тийе это ничуть не удивило, поскольку нам довелось увидеть на Сан-Хоакине образ­чик их ловкости. Что же касается Алуны, то он лишь пожал плечами и вытянул губы, что означало: «Да черт возьми, я еще и не такое видел!» Алуна ненавидел аме­риканцев и считал их способными на любые преступле­ния. У него всегда была в запасе целая куча историй про то, как они пускали в ход ножи и пистолеты, а потом присяжные заседатели, проявляя бесстыдство Бридуазона, признавали их невиновными.

Впрочем, последние новости, приходящие из Сан-Франциско, вполне подтверждают правоту Алуны. Разве не читаем мы в газетах:

«Обычное правосудие не кажется новым поселенцам достаточно скорым. Сталкиваясь с подобными проволочками, они порой сами учреждают суды прямо под открытым небом, чтобы выносить приговоры по преступлениям, представляющимся очевидными.

Толпа выбирает среди присутствующих несколько присяжных, поста­новления которых не подлежат обжалованию; если они единодушно выносят приговор обвиняемому, то их решение исполняется немедленно.

Самым распространенным наказанием, назначаемым этим необычным и страшным судом, является казнь через повешение. На протяжении двух недель семь подобных приговоров за скотокрадство было вынесено и при­ведено в исполнение, причем власти не сочли возможным вмешаться и пре­сечь избыточное рвение этого народного правосудия.

Если же во внимание принимаются смягчающие обстоятельства, то повешение заменяется поркой плетьми, и в добровольных исполнителях

Мы продолжили путь до Сакраменто-Сити и даже до форта Саттер, чтобы убедиться в достоверности этих слухов. Нам подтвердили там то, что говорили рыбаки: на приисках происходил настоящий переворот.