У нас прекрасно известно, что такое аллигаторы, но я сомневаюсь, чтобы ученые, даже натуралисты, когда- нибудь слышали о карванах; что же касается меня, то я не готов поручиться, что карван существует где-либо еще, помимо головы Алуны.

Так или иначе, карван был для этого бесстрашного человека тем же, чем служит для наших детей Бука.

Как говорят, на востоке Техаса существуют огромные болота, которые внешне выглядят как прерии с твердой почвой, а в действительности являются обширными или­стыми трясинами, куда за несколько мгновений может затянуть всадника вместе с лошадью. Среди этих губи­тельных топей существуют, тем не менее, проходы, обра­зованные тесно сросшимся тростником; индейцы и мест­ные жители умеют распознавать эти проходы. По каким признакам? Вероятно, они и сами с трудом могли бы это объяснить; но пришлый человек никогда не сможет пройти по этим узким дорожкам и почти наверняка погибнет в болоте.

Помимо этой опасности, существует еще и другая. Местами среди этих прерий поднимаются небольшие заросли колючего кустарника около пятнадцати­двадцати футов в поперечнике. Если перед тем, как риск­нуть войти в эти заросли, путешественник внимательно оглядит их, он в испуге попятится, ибо ему станет понятно, что кустарник обвит множеством свернувшихся в кольца змей, которые не водятся в прериях и живут только на таких островках растительности. Эти репти­лии — водяная мокасиновая змея, коричневая гадюка и коралловый аспид, три змеи, укус которых смертелен и действует еще быстрее, чем укус гремучей змеи.

Но путешественнику, ужаленному этими змеями, еще повезет по сравнению с тем, кому будут угрожать зубы карвана или хвост аллигатора.

Как мы уже говорили, два этих чудовища обитают в илистых трясинах. Стоит лошади оступиться, и все кон­чено: какую-то минуту она с горящими глазами, подня­вшейся дыбом гривой и пылающими ноздрями еще бьется в этой грязи, где невозможно плыть, но потом вдруг мучительно содрогается, ощущая, что какая-то неодолимая сила затягивает ее в бездну. Затем она на глазах постепенно исчезает, сражаясь с невидимым вра­гом, лишь изредка показывающим свой бугристый загну­тый хвост, сплошь ощетинившийся чешуей, которая сверкает сквозь грязь. Дело в том, что у аллигатора сред­ством нападения и обороны служит его огромный хвост, способный, если он загнут дугой, дотянуться до его пасти. Горе тому, кто по неосторожности или случайно окажется в пределах досягаемости этого страшного хво­ста!

Что бы ни представляла собой жертва, которую хочет проглотить это омерзительное животное, оно ударяет ее хвостом и подталкивает по направлению к своим челю­стям, а те в это время, пока хвост действует, распахнуты во всю ширину и повернуты вбок, чтобы принять пред­мет, который хвост им посылает и который эти страшные и неотвратимые челюсти перемелют в мгновение ока.

Однако именно из аллигаторов плантаторы Техаса, Новой Мексики и соседних провинций добывают жир, которым они смазывают колеса своих мельниц.

В сезон охоты на аллигаторов, то есть в середине осени, эти животные словно сами приходят сдаваться. Они покидают свои топкие озера и илистые реки, чтобы найти себе самые теплые уголки для зимовья. Там они роют ямы под корнями деревьев и сами зарываются в землю. В это время они впадают в такое оцепенение, что не представляют более никакой опасности. Негры, кото­рые на них охотятся, одним ударом топора отделяют хвост от туловища, но, по-видимому, даже такое ужасное рассечение неспособно их пробудить. После этой первой операции их разрубают на куски, которые бросают в гигантские котлы; затем, по мере того как кипит вода, жир всплывает на поверхность, и негр собирает его огромным черпаком. Обычно один человек берет на себя все три заботы: он убивает аллигатора, варит его и соби­рает его жир.

Случалось, что негры убивали по пятнадцать аллигато­ров в день, но при этом ни разу не было слышно, чтобы в это время года хотя бы один из них получил даже цара­пину.

Что же касается карвана, то тут дело обстоит иначе: он еще более губителен и еще более страшен, чем аллига­тор, но никто никогда не видел его живым, а когда на него можно взглянуть, он уже ни на что не способен. Однако, поскольку карванов находили мертвыми после осушения лагун или отвода воды из рек, известно, как они выглядят: это гигантская черепаха с панцирем дли­ной в десять—двенадцать футов и шириной в шесть футов, с головой и хвостом, как у аллигатора. Спрята­вшись в тине, как муравьиный лев в песке, чудовище поджидает жертву в своего рода воронке, где его распах­нутые челюсти всегда готовы схватить добычу, которую пошлет ему случай.

Именно от такого жуткого чудовища Алуна сумел убе­жать, оставив ему свою лошадь, которая исчезла, пере­молотая в невидимой пасти, откуда доносилось похру­стывание костей, и случалось это с ним дважды.

Тем не менее однажды офицеры американских инже­нерных войск, измерявшие расстояния между Мексикой и Новым Орлеаном и увидевшие, как один из их товари­щей стал жертвой карвана, решили сообща с одним аме­риканским земледельцем, в доме которого они останови­лись и в гостях у которого оказался также Алуна, во что бы то ни стало вытащить одно из этих чудовищ из пучины, где те обитали. Соответственно, они предпри­няли для этой необычной рыбной ловли следующие при­готовления.

К цепи длиной в тридцать или сорок футов прикре­пили якорь небольшой лодки; к этому якорю привязали в качестве приманки двухнедельного ягненка. Якорь с ягненком бросили в тину, а другой конец цепи обмотали вокруг ствола дерева.

Сторожить эту странную донную удочку поставили негра.

На следующий вечер он прибежал с сообщением, что карван клюнул и что, по всей вероятности, он проглотил якорь, от рывков которого сотрясается цепь и шатается дерево.

Было уже слишком позднее время, чтобы что-либо предпринимать против карвана в тот же вечер, и извле­чение чудовища из его илистого логова пришлось отло­жить до следующего утра.

На следующий день, на рассвете, все собрались около дерева. Цепь была настолько натянута, что кора дерева там, где вокруг него намотали цепь, оказалась полностью стертой из-за этого сильного натяжения. К цепи тотчас же прикрепили веревки, а к этим веревкам привязали двух лошадей.

Лошади, которых понукали и стегали кнутами, объеди­нили силы и попытались вытащить карвана из пучины, но все их усилия были напрасны: стоило им сделать шаг вперед, как тут же под действием какой-то непреодоли­мой силы они отступали назад. Тогда, видя, что одних лошадей здесь недостаточно, фермер велел привести двух самых сильных быков со своей фермы; быков впрягли вместе с лошадьми и стали погонять стрекалом. На какую-то минуту у собравшихся появилась надежда, что эти усилия приведут к успеху, ибо на поверхности тины, взбаламученной подводными толчками, показались, хотя и не целиком, челюсти животного; однако внезапно под действием сильного рывка якорь вылетел из болота на берег. Одна из его лап была отломана, а другая, изогну­тая, перекошенная, вывернутая, несла на себе куски мяса и костей, вырванные из челюстей чудовища. Но само чудовище так и осталось невидимым, и по колебаниям тины можно было догадаться, что оно погрузилось как можно глубже в эту подвижную и бесконечную пучину.

Вот каковы эти страшные существа, которым дано было внушить ужас нашему спутнику Алуне, хотя то чув­ство, какое он испытывал, рассказывая об этих почти баснословных животных, являлось скорее отвращением, чем ужасом.

В другой раз, у подножия Скалистых гор, между под­ножием этих гор и озером, которому никто из путеше­ственников еще не додумался дать название, Алуну пре­следовал отряд воинственных индейцев, и охотник, зная, что курок его карабина сломан, чувствуя, что лошадь под ним вот-вот падет без сил, и понимая, что на своих све­жих лошадях индейцы в конце концов догонят его, решил воспользоваться быстро наступавшей темнотой и скрыться от них с помощью уловки, к которой он дал себе слово прибегнуть в крайних обстоятельствах, если ему случится когда-нибудь в них оказаться.