Однако на чем же я остановился, позволив себе увлечься всей этой болтовней?

Ах да, вспомнил: мы встретили нашего милого розо­вого князя, сделавшегося пятнистым князем.

LXI. ГОСТИНИЦА АКОБА

Князь, прибывший в Поти накануне, уже располагал жильем.

Он нашел себе комнату у лавочника-мясника — не скажу вам, на какой улице, поскольку в Поти еще нет улиц, — чья деревянная лачуга стояла в ста шагах от берега Фазиса.

Она была видна с того места, где мы встретились с князем.

Мясник имел еще одну свободную комнату; я мог бы занять ее один, так как мне нужно было работать, а свою комнату князь готов был разделить с Муане.

Григорий же будет спать где придется; он ведь был здесь своим: тем хуже для него! Кто его просил им быть?

Между тем молодой и красивый подручный мясника, подстерегавший у своей двери путешественников, как паук на краю своей паутины подстерегает мух, заметил, что мы высадились из лодки и беседуем с князем, и, держа в руках свою остроконечную шапку, подошел к нам, чтобы присоединить свои доводы к настояниям князя.

Однако я решительно настаивал, чтобы перед нашим вселением к красавцу-мяснику Григорий условился с ним о цене, ибо я ничего так не боюсь, как лачуг: в них не только гораздо хуже, чем в порядочной гостинице, что естественно, но, как правило, они еще и стоят намного дороже.

Григорий ответил, что это напрасная предосторож­ность и что грузин неспособен злоупотребить нашим положением.

После Марани это было уже второе с его стороны про­явление лени, и в итоге оно принесло нам еще больше вреда, чем первое.

Правда, скопцы, торопившиеся вернуться обратно, торопили нас поскорее выбрать место для выгрузки наших сундуков.

А с сундуками дело обстояло не так уж просто: их было у нас тринадцать.

Так что под предводительством князя Соломона Нижа- радзе мы направились к нашему будущему жилищу.

Обращало на себя внимание, что, в то время как я продолжал величать Нижарадзе князем, Григорий уже стал называть его просто Соломоном.

Я без конца замечал в Грузии подобную фамильяр­ность между низшим и высшим сословиями и все время ей удивлялся.

Мы шли с величайшей осторожностью, выписывая круги, словно лошадь, которую гоняют на корде, пере­ходили по мосткам, переброшенным через сточные канавы, полные воды, и совершали зигзаги почти в чет­верть льё для того, чтобы преодолеть расстояние в сто шагов по прямой линии.

Повсюду в этой огромной луже копошились свиньи.

Поти — это земной рай для свиней.

На каждом шагу нам приходилось отгонять их ногой или плеткой. Свинья отходила в сторону и, хрюкая, словно говорила: «Чего тебе здесь надо? Ты же прекрасно видишь, что я у себя дома».

И в самом деле, она была здесь у себя дома, причем по самые уши.

Наконец мы прибыли к нашему хозяину Акобу, читайте: Иакову, ибо этот негодяй явно был евреем, так что мы не причиним ему особого вреда, прибавив к его имени букву «И».

Дом его заслуживает отдельного описания. Если вы, дорогой читатель, узнаете его по моему описанию и, узнав, не войдете туда, то я оказал вам услугу.

Если же, узнав его, вы войдете туда, то вы более чем неблагоразумны — вы безрассудны.

Это деревянная лачуга, куда входят по четырем или пяти ступенькам; над этими ступеньками тянется балкон из сосновых досок, без всякого ограждения: вероятно, со временем он будет устроен во всю длину фасада.

В этом фасаде пробиты дверь и два окна; дверь рас­положена ровно посередине между окнами.

Войдя через эту дверь, вы увидите:

на первом плане, слева, — мелочную лавку,

на первом плане, справа, — питейное заведение;

затем как границу, отделяющую первый план от вто­рого, — столб, на котором висят обрезки мяса;

на втором плане, слева, — тюки,

на втором плане, справа, — груду сушеных орехов, наваленных от пола до потолка;

затем — коридор;

в коридоре — две двери без запоров, закрывающиеся с помощью веревочек и гвоздей.

В этих комнатах с щелеватым полом, выходивших окнами на грязный черный двор, куда хозяйские и сосед­ние свиньи удалялись на ночь, всю обстановку состав­ляли лишь походная кровать, чугунная печка, хромой стол и два деревянных табурета.

Как я уже говорил, комната справа была предназна­чена мне.

Комнату слева, в которой уже расположился князь, он должен был разделить с Муане.

Каждая из этих комнат стоила десять копеек в день, что было явной переплатой.

Другой фасад дома, украшенный таким же балконом, что и над входом, был обращен к грязной клоаке, пышно именуемой двором.

Бревно, положенное ниже пяти ступенек, вело от них, словно мост, перекинутый через болото, к сараю, слу­жившему конюшней и кухней; сарай занимали лошади постояльцев и какой-то человек, который обосновался там навсегда и с утра до вечера вытапливал бараний жир.

Вот в этом доме нам и предстояло остановиться, вот в этом доме нам и предстояло жить.

Я велел поставить наши тринадцать багажных мест в заднюю комнату лавки, там, где лежали тюки, и дал нашим гребцам шестнадцать рублей, что составляло ого­воренную плату, и еще два рубля сверх того.

Однако они стали уверять меня, что мы условились о двадцати четырех рублях.

К счастью, князь Нижарадзе был в курсе нашей дого­воренности; я подозвал его, он пришел, подтвердил мою правоту и выгнал двух этих мошенников.

Они удалились, обливаясь слезами.

Гнусное племя! К счастью, оно не размножается.

Я расположился в своей комнате и, предчувствуя, что, несмотря на обещанный приход сюда через два дня паро­вого судна, мне предстоит пробыть в этом доме по край­ней мере неделю, приготовился продолжать, насколько это было возможно, свое «Путешествие по Кавказу».

А потому я достал из несессера перо, чернила и бумагу.

После чего я при посредстве Григория вызвал к себе сына хозяина — того самого красавца-мясника, что уже предлагал нам свои услуги.

Он явился с улыбкой на губах. Нужно отдать ему долж­ное: улыбка у него была очаровательная.

Я спросил его, что он мог бы подать нам на обед.

— Все что пожелаете, — ответил он.

Мне была хорошо знакома эта фраза.

В Поти она означала совершенно то же самое, что и везде, где мы ее слышали.

Из нее следовало, что в доме нет ничего, кроме остат­ков мяса, висевших на столбе.

Эти остатки мяса годились разве что на похлебку для собак.

— Не хотите ли вы другого мяса? — спросил меня сын Иакова.

— Разумеется, я хочу другое, — ответил я.

— Через десять минут оно у вас будет.

И в самом деле, несколько минут спустя во дворе послышался какой-то шум. Я выглянул в окно: два чело­века тащили за рога барана, сопротивлявшегося изо всех сил.

Я находился в стране, славящейся баранами, но этот, к несчастью, не был бараном Хризомаллоном, то есть Золотым руном, хотя, судя по длине рогов и густоте шер­сти, вполне мог быть его современником.

Несмотря на почтенный возраст барана, его зарезали, освежевали и разрубили на части, предложив мне выбрать куски мяса по своему вкусу.

Это и было другое мясо, обещанное мне торговым домом «Иаков и сын».

Несмотря на свое крайнее нежелание есть мясо живот­ного, только что виденного мною живым, я выбрал филейную часть и велел Григорию приготовить деревян­ные вертела, чтобы изжарить шашлык.

Было уже около шести часов вечера, а мы с утра ничего не ели и не пили, кроме куска хлеба и двух или трех ста­канов вина.

Так что я лично отправился на кухню, то есть на конюшню.

Там я обнаружил своего турецкого торговца — того, что был вооружен пистолетом-тромблоном и угощал меня курицей. Словно простой смертный, он готовил себе обед.

Я обратился к нему с теми словами, какие в кафе гово­рят читателю газеты, когда хотят в свой черед почитать газету, которую он держит в руках:

— После вас, сударь, моя очередь читать «Конститу­ционалиста».

Турок указал мне на варившуюся курицу, словно спра­шивая меня: «Желаете?»