После этого я велел младшему брату ехать впереди.

Теперь сцена переменилась, но сменились не под­мостки, а актеры, и мы стали смотреть спектакль, вместо того чтобы самим давать его. Тимофей и два нукера начали вместе с санями серию падений, которые благо­даря своим красочным и разнообразным последствиям оставили далеко позади все три бесхитростные падения, выпавшие на нашу долю.

Мы в этом отношении постигали азы искусства, а Тимофей с сотоварищами достигли в нем совершенства.

Впрочем, была минута, когда мы все семеро, словно по сговору трех наших ямщиков, оказались в снегу.

Так дальше продолжаться не могло, и вовсе не потому, что мы сильно ушибались, а потому, что все эти акроба­тические фигуры страшно замедляли наш путь; в итоге мы отпрягли от каждых саней по одной лошади, и на этих трех распряженных лошадях, сделав себе чепраки из наших тулупов, устроились верхом Лука и два его нукера.

С этой минуты дела пошли лучше, и, если не считать того, что Муане, переправляясь через ручей, споткнулся о камень и ничком свалился в воду, а Тимофей в какой-то момент покатился в пропасть, но, к счастью, успел уце­питься за дерево, мы прибыли на станцию целыми и невредимыми.

Наступала ночь, но горы постепенно понижались, и мы каждый раз готовы были подумать, что очередной спуск приведет к равнине, однако за спуском опять сле­довал подъем, а плоскогорье заканчивалось спуском.

Это качание на качелях заняло у нас больше часа.

Наконец мы подъехали к паромной переправе. Здесь нам пришлось сойти с саней, ибо из-за мелководья реки трое наших саней могли переправиться через нее только по отдельности, и теперь у меня появилась возможность заняться окружающим пейзажем больше, чем прежде, когда я был вынужден заниматься исключительно самим собой.

Над рекой в этом месте высилась огромная гора, на которую нам предстояло взобраться, и гора эта была увенчана руинами старинной крепости, черные грани которой вырисовывались на снегу.

Я подозвал Луку, верхом на лошади руководившего переправой через Квирилу, и спросил его, знает ли он что-нибудь об этих руинах.

Он начал смеяться, однако не отвечал; я стал настаи­вать, но он явно испытывал смущение; я настаивал все сильнее.

— Мы, имеретины, — выйдя из терпения, произнес он, — люди простые, и вы зря насмехаетесь над нами, ибо мы лишь смело повторяем то, что нам говорили наши предки.

— И что же вам говорили ваши предки?

— Нечто похожее на сказку, в которую невозможно поверить.

— Так что же это за сказка?

— Вы хотите ее послушать?

— Разумеется.

— Так вот, они рассказывали, что этот замок был построен в незапамятные времена человеком по имени Ясон, пришедшим с другого края света, чтобы похитить шкуру барана с золотой шерстью. Как вы понимаете, я нисколько в это не верю, но всякий простолюдин в Име­ретии укажет вам на эти руины как на развалины замка Ясона и поведает вам ту же самую сказку. Ну, как, — добавил он, — эта история о баране с золотой шерстью не заставила вас посмеяться?

— Нисколько, я знаю эту историю с детства.

Лука с удивлением взглянул на меня.

— Во Франции, — промолвил он, — вам рассказывали эту историю?

— Она входит в программу нашего школьного образо­вания.

Он недоверчиво посмотрел на меня и спросил:

— А вы не насмехаетесь надо мной?

Я протянул ему руку, и он ясно увидел по моему лицу, что у меня и в мыслях не было подобного намерения.

— И докуда дошел Ясон? — спросил я его.

— Досюда; этот замок стал конечной точкой его похода. К тому же вскоре он был вынужден вместе со своими спутниками пуститься в обратное плавание, так как его изгнали местные жители; но, отступая, он, как добавляет легенда, унес с собой золотое руно и похитил дочь местного царя.

Тем временем пришла очередь переправляться на пароме моим саням, и я переправился вместе с ними, думая об этой волшебной памяти народов, способной донести до нас в сегодняшний день факт, историю или легенду, относящиеся к событиям, которые происходили за тридцать пять лет до Троянской войны.

Мы вскарабкались вверх по ужасающему подъему, напоминавшему тот мост, о котором нам говорит Маго­мет и который не шире лезвия бритвы; я имел счастье упасть там лишь дважды, причем мне достало ловкости направить свое падение в сторону скалы.

Час спустя я въезжал в Кутаис, столицу Имеретии, древний Кутатис, а по словам некоторых авторов, антич­ную Эю — родину Медеи.

LV. КУТАИСИ, КУТАИС, КУТАТИС, ЭЯ

На протяжении одной или двух страниц нашей книги мы намереваемся блуждать, как это можно было понять, в море догадок и пытаться в свою очередь оживить на мгновение тот призрак, который так превосходно вопло­тила в реальность наша прославленная трагическая актриса г-жа Ристори.

Нет нужды говорить, что Кутаиси, Кутаис, или Кута­тис, столица нынешней Имеретии, а некогда всей Кол­хиды, существует со времен глубокой античности.

Д’Анвиль уверяет, что это древняя Эя, родина Медеи. Если присоединиться к его мнению, то получается, что этот город был основан пеласгами более чем за тысячу двести лет до рождения Иисуса Христа и более чем за пятьсот лет до основания Рима.

Бесполезно искать здесь какие-либо следы построек древнего города — мы имеем в виду города, относяще­гося к эпохе до Христа.

Средневековый город, возникший, вероятно, на месте древнего города, располагался на отвесной горе, направо от маяка.

Современный город стоит на равнине, налево от реки; удобнее расположенный для торговли, но в равной сте­пени и для лихорадки, он представляет собой скорее не город, а большую деревню, скопление в живописной местности определенного числа домов, поднявшихся там, где им это понравилось, охвативших своими оградами более или менее обширные сады и оставивших место для широких улиц и огромных площадей.

Все эти дома чаще всего построены из плетня, обма­занного глиной и побеленного снаружи известью.

Дома князей, вельмож и богачей — деревянные.

Сама неправильность Кутаиса делает его одним из живописнейших и прелестнейших городов. Летом, должно быть, он по части тенистой листвы и ручьев соперничает с Нухой.

Мы остановились в немецкой гостинице, где нам уда­лось вновь обрести видимость европейского комфорта.

Там мы поужинали и заночевали, а на следующий день, в девять часов утра, нам доложили о приходе адъю­танта губернатора, полковника Романова.

Полковник пришел осведомиться от имени губерна­тора и от своего собственного имени, не может ли он быть чем-нибудь нам полезен.

После тех испытаний, какие мы пережили, он мог быть полезен нам во всем, и в первую очередь — изба­вить нас от новых испытаний, предоставив достоверные сведения о дороге, по которой нам предстояло ехать до Марани.

Ответ полковника Романова никоим образом не был утешителен: по его словам, продолжать путь в санях не представлялось возможным.

Дальше следовало ехать верхом.

На протяжении первых семи или восьми верст от Кутаиса дорога довольно неплохая, но затем она совер­шенно разбита, и начиная с этого места лучше всего было ехать по каменистому ложу какой-то речки.

Это была единственная проезжая дорога на протяже­нии двенадцати—пятнадцати верст.

Затем нам предстояло проехать через лес — один из самых больших лесов Имеретии — и таким образом добраться до Губис-Цхальской станции.

О том, чтобы вывезти нас из этого леса, где не име­лось как следует проложенной дороги, должны были позаботиться ямщики, а так как они проезжали этот путь два или раза в неделю, у нас не должно было быть опа­сений заблудиться.

Пока же я хотел совершить поездку в Гелатский мона­стырь, где, как нас уверяли, хранится один из створов железных ворот древнего Дербента.

Чтобы помочь нам в этой поездке, полковник Романов отдал себя в наше распоряжение; в его конюшне было столько лошадей, сколько могло нам понадобиться, а сам он вызвался быть нашим проводником.